Tain Bo Froech), основу которой составляет этиологическая легенда, объясняющая происхождение названия Карн Фрайх, того самого кургана, на котором возводились на престол О'Конноры, находившегося на расстоянии трех миль от Круахана, древней столицы Коннахта. Согласно легенде, Фроэх, смертный сын женщины из Иного мира, сестры Боанн (эпонимической богини реки Войн), посватался к Финдабайр, дочери Айлиля и Медб, короля и королевы Коннахта. Они вероломно завлекли Фроэха в озеро, в котором на него напало водяное чудовище. Далее в легенде говорится:
«— Нехорошо поступили мы, — сказала Медб.
— Жаль, что мы так обошлись с ним, — ответил Айлиль. — …Теперь же готовьте вы Фроэху все для купания: суп из свинины да мясо теленка, отбитое топором и теслом, а потом отведите его в купальню.
Так все и было сделано.
Тем временем впереди Фроэха выступили к крепости трубачи, и от звуков их рогов тридцать любимейших друзей Айлиля погибли от упоения. Фроэх вошел в крепость и направился к купальне, где уже собрались женщины, чтобы растереть его и вымыть ему голову. Потом вышел Фроэх из купальни, и ему приготовили ложе. Вдруг услышали все плач и стенания, разносившиеся над Круаханом, и увидели трижды пятьдесят женщин в пурпурных одеяниях с серебряными браслетами на запястьях и зелеными уборами на головах. Послали к тем женщинам людей, чтобы узнать, кого они оплакивают.
— Фроэха, сына Идата, — отвечали женщины, — юного любимца королей сидов Ирландии.
Между тем и сам Фроэх услышал тот плач.
— Уведите меня отсюда, — сказал он своим людям, — ибо это плач моей матери и женщин Боанн.
Тогда подняли его и отнесли к женщинам, а те окружили Фроэха и увели в Сид Круахан. На другой же день к вечеру предстало пред людьми Круахана чудесное зрелище — вышел из сида Фроэх, а с ним пятьдесят женщин. Был Фроэх здоров, как и прежде, без следа недуга иль порчи. Равны красотою, летами, обличьем, равно прекрасные, стройные, ловкие были те женщины в одеяниях жителей сидов, так что не отличить бы никому одну от другой. Столпились вокруг них люди, а женщины распрощались с Фроэхом против ворот крепости, и от их стенаний немало людей там упали в беспамятстве. С той поры и знают ирландские музыканты «Плач женщин из сидов».
Тогда вошел Фроэх в крепость. Встали все воины при виде него и приветствовали так, будто явился он с того света. Встали и Айлиль с Медб и повинились во всех неправых делах, да во всем зле, что причинили они Фроэху. Так помирились они». [Похищение. С. 93–95.]
На самом деле Фроэх был искусственно воскрешен повествователем, чтобы связать первоначальную легенду с основным сюжетом «Похищения быка из Куальнге»: Фроэх присоединяется к походу Медб на Ульстер, гибнет от руки Кухулина, и женщины сидов еще раз уносят его в сид, который носит его имя. Профессор Джеймс Карни недавно привлек внимание к огамической надписи из самого Круахана, которая гласит: VRAICCI MAQI MEDVVI «[камень] Фроэха, сына Медба», причем в данном случае Медб является мужским именем.
Таким образом в VIII веке, по всей видимости, существовала туманная традиция, связывавшая купание в мясной похлебке с местом королевской инаугурации. Кажется разумным предположение, что в XII веке Геральд узнал в упрощенной форме от ирландцев или норвежцев с юго-востока рассказ об устарелом языческом обряде, который, по уверениям клеветников, все еще бытовал у отдаленного племени в северо-западной части страны: мы не находим однозначных утверждений, что под выражением «некое племя» (gens quaedam) скрывается Кенел Конайлл. Однако у нас есть все основания полагать, что даже в эту позднюю эпоху символическое купание могло составлять часть церемонии, подобно той, что сопровождала посвящение в рыцари.
Мы еще неоднократно будем возвращаться к тесной связи между кельтскими королевскими резиденциями и неолитическими погребальными курганами, которая свидетельствует о необычайной устойчивости местной ирландской традиции. Такие мегалитические сооружения, а также многие естественные холмы считались сидами или потусторонними обиталищами (слово sid родственно латинскому sedes), ирландская же банши на самом деле является женщиной из сидов (ben side), богиней-прародительницей, оплакивающей своих благородных, но смертных потомков.
Центральная роль филида на инаугурационной церемонии любопытным образом оттеняется прерогативами, которыми до относительно недавнего времени пользовались ирландские поэты на свадьбах. В XVI веке бард требовал себе приданое невесты или равную ему стоимость, а на Гебридах в XVII веке он забирал плед и шляпу жениха в качестве оплаты за свадебную песню. В валлийских правоведческих трактатах говорится о плате в 24 пенса, которую должна выплачивать главному поэту страны каждая дева, выходя замуж, и эта сумма представляется заменой первоначального дара. В ведической Индии магические и ритуальные первоистоки этого обычая проявляются более отчетливо: здесь брахман, произносивший гимн богу Сурье на свадьбе, получал на следующее утро сорочку невесты.
Согласно трактату О'Коннора, упоминавшийся выше О'Мал Конайре получил после инаугурации одежду и оружие Конхобара, и этот рассказ находит параллель в повествовании Мартина, написанном в XVII веке и посвященном «церемонии провозглашения Господина Островов»:
«На ней иногда присутствовали епископ Аргайла, епископ Островов и семеро священников; однако всегда присутствовал какой-нибудь епископ с вождями всех главных родов и Господин Островов. Там был квадратный камень, семи или восьми футов в длину, на котором он стоял, и это означало, что он будет идти по стопам своих предшественников и следовать их честности и что он по праву введен в свои владения. Он был одет в белое одеяние, чтобы показать свою невинность и чистоту сердца… После этого белые одежды по праву принадлежали поэту. Затем ему должны были вручить белый прут, означающий, что он наделен властью не для того, чтобы править тиранически и несправедливо, но с благоразумием и искренностью…».
В связи с инаугурацией часто используется выражение «провозглашение короля»; громкое выкликание его имени и титула составляло существенную часть церемонии. Может показаться, что таким образом король мог быть провозглашен по всем правилам и без изощренных обрядов, связанных с местом инаугурации, и тем самым истинным «делателем королей» становился поэт, повелевающий могуществом Слова.
В эпоху позднего Средневековья поэт иногда лишался своей высшей церемониальной роли, но без его присутствия никогда не могли обойтись целиком и полностью. Часто самый влиятельный из королей-вассалов или представитель древней династии, которая, хотя и понизилась в статусе, все еще владела местом проведения церемонии, выдвигал свои притязания на право проведения инаугурации. Так, в XVI веке главными лицами при законном возведении на престол О'Нейллов были и О'Кейны (О Cathain), и О'Хэганы (О Hagain) из Тулах Ок. В трактате, посвященном Уи Фиахрах, говорится, что при инаугурации О'Дауда (О Dubhda из Тирераха) его оружие, одеяние и конь передавались О'Коману (О Саоmhain), представителю побежденной династии, который в свою очередь отдавал свое снаряжение филиду из рода Мак Фирбисов.
В некоторых областях духовные лица, сами являвшиеся членами родов, обладавших наследственной духовной властью и схожих с бардовскими септами, брали в свои руки функции и прерогативы поэтов. Наиболее разработанный рассказ о подобных притязаниях мы находим в позднем ирландском «Житии св. Мэдока Фернсского». Св. Мэдок был покровителем одновременно южнолейнстерских Уи Хеннселайг (Ui Cheinnselaig) и Уа Руайрк (Ua Ruairc) из Брефне. Житие было написано в интересах Церквей Друмлейна и Россинвера в графстве Лейтрим:
«Конь и одежды короля Брефне в день, когда он становится королем, или же десять лошадей или двадцать коров. Вокруг короля обнести Брекк Мэдок[5], чтобы обязать его тем самым праведно судить между человеком и человеком, будь он слаб или могуч. Более того, его следует нести перед людьми Брефне в каждом сражении и каждом состязании, и оно должно обойти вокруг них по правую руку, и они вернутся невре-димыми. Покрывало из шелка или золотой нобль для Брекк, чтобы защитить его, если нужно, должно быть дано сыновьями королей и вождей (o maccaibh riogh taoisech). Самому королю на следующий день после того, как он сделался королем, идти в Друмлейн или Россинвер с подношением, и ему не нужно бояться болезни или недуга до последней немочи…
Таков обычай возведения короля Брефне: двенадцать наследников Мэдока идут вокруг него шествием, то есть О'Фаррелли, О'Фергус, О'Шеллоу, О'Коннахти, Магоран, О'Даффи, О'Дигенан, О'Кессиди; наследники Каллина, пресвитера Фроэха и епископа Финнхада[6]; и все они должны ходить вокруг него. Это собрание должно совместно воздать почести О'Даффи и его преемникам после него, ибо он воспитатель Мэдока, и позволить О'Даффи передать прут королю Брефне в честь Мэдока. И этот прут (slat) следует срубить с орешника Мэдока в Сескенн Уайрбойл в Лейнстере, каковое место является пустыней Мэдока (Disert Maedoc). Король должен отдать своего коня и одежды дому (muinntir) Мэдока или же возмещение, которое мы только что назвали. Треть этого снаряжения отходит О'Даффи в честь того, что он взрастил и воспитал Мэдока, или его преемнику, а другие две трети — тому собранию, о котором мы говорили. И тот не король и не вождь, кто не был посвящен таким образом…
Таков перечень того, что причитается Мэдоку от Лейнстера: одежда короля Лейнстера в тот день, когда он становится королем, за исключением его шелковой рубахи и одного копья, и один из его башмаков, полный серебра; и преемнику Аэда, сына Сетны[7], трижды обойти вкруг него. И если он или его преемник вложат прут в руку короля, он превзойдет всех силой и смелостью…»