особых друзей, как Джек Дэйн… Со своей армией, между прочим… Его солдаты полгода охотились на разбойников, как на зверей, и прибивали отрубленные руки к дорожным столбам. Джим даже не взял за это казённых денег. Ему такое просто нравится, как и Немо. У них вообще очень схожие вкусы — отрубленные головы, руки… Убийство там, самодурство и жадность до чужого добра… до чужих тел.
— Кит, — сказал Джонни. — Заткнись.
— Не заткнусь, — Кит оскалился жутко и зло. — Не заткнусь. Это правда. Этот выродок Немо изнасиловал мою мать. Ей было тринадцать лет! Когда Майк сообщил ему, что Михаэла беременна мною, вождь, избавитель и отец народа посоветовал утопить меня в колодце.
Джонни собрался было ответить, но промолчал. Его плечи поникли, живой огонь в глазах погас. Он сидел, смиренный, печальный и полный немого достоинства, словно человек под дождём. В этот момент он казался намного старше своих лет и просто разительно напоминал отца, как будто бы обвиняемый в страшных грехах президент явился на мостик «Румы», одолжив тело старшего сына. Окойе стало до боли жаль его. Потом она вспомнила, что Джонни скоро погибнет, и ласково коснулась пальцами его золотых волос.
Джонни вздрогнул и поднял на неё светлый взгляд. Окойе опустила руку. Он легко вскочил на ноги, как танцор. Кит дёрнулся в кресле, видимо, опасаясь, что его будут бить. Джонни это проигнорировал.
— Тета, скажите, сколько времени нам осталось? — спросил он.
— Примерно шестьдесят пять минут.
— Спасибо, Тета, — сказал Джонни. — Простите меня, если можете, капитан. Спасибо за всё.
— Пожалуйста, — с улыбкой произнёс андроид. — Я Вас прощаю, Джон.
Джонни принял солдатскую стойку «смирно» и отдал капитану салют. Он подхватил Окойе на руки и понёс к лифту.
Двери лифта закрылись, отрезая их от Теты, от Кита и от струящегося с экранов света.
— Мы, наверное, скоро умрём, — сказал Джонни, — но… я не поэтому.
Он поцеловал Окойе в губы. Это был опытный, мужской поцелуй, и Окойе поразилась тому, какой Джонни сильный и какой осторожный. Он припал губами к её шее, а потом ко впадинке между ключиц. Он был почти в два раза младше её, а рядом пылала Нова, которая была старше их обоих на пять миллиардов лет. Звезда собиралась оборвать их безумно короткие жизни. Окойе откинула голову и закрыла глаза. В руках Джонни она чувствовала себя совсем невесомой.
— Пойдём к тебе, — сказал Джонни.
В комнате было прохладно и темно. Они отдыхали, и Окойе упивалась живой, тёплой тяжестью его тела. Где-то на заднем плане секунды бежали в ничто, одна за другой. Можно было посмотреть на часы, но для этого пришлось бы оторвать взгляд от Джонни, от его золотой головы. Юноша уткнулся лицом в шею Окойе. Его ладонь медленно ласкала ей левую грудь — смуглая, с золотистым оттенком рука на кофейно-чёрной коже. Тело женщины расслабилось после блаженства и нежилось, счастливое, словно засеянная земля под весенним дождём. Солнце зачем-то стало врагом, но у неё было своё солнце. Джонни, Джонни, Джонни, про себя повторяла Окойе. Её лоно было влажным от сока и семени. Тик-так, тик-так, стучали стрелочные часы. Может быть, у меня будет сын, радостно думала она и нарочно забывала о магнитном прессе аномалии, о неспокойной звезде, о вспышке…
А Тета на мостике один. Один, потому что Кит, конечно, не в счёт. Это неправильно. Тета не заслужил встретить смерть в одиночестве. Это несправедливо.
— Джонни, — сказала Окойе. — Пойдём на мостик… потом.
— Да, — сказал он. — Ты права. Потом.
Он приподнялся и приник губами к её губам. Его рука скользнула между их тел.
— Ммм… — сказала Окойе.
Они шли к лифту, держась за руки, и Джонни сказал:
— Это неправда, знаешь. Про колодец.
— Колодец? — она не сразу вспомнила, в чём дело.
— Отец не говорил Майку утопить Кита. То есть он так сказал, но… Просто Майк его очень достал тогда. Отец был безумно на него зол, вот и ляпнул что ни попадя, ну а Майк запомнил, конечно. Небось записал… Он же чуть не убил моего отца. И меня. Если бы отец погиб, мне бы не дали родиться. Или убили бы сразу… И когда Майк прислал письмо с претензиями насчёт Михаэлы, отец распсиховался и велел передать, что Майк может хоть утопить внука в ближайшем колодце, ему всё равно.
А зря, подумала Окойе. Жаль, что всё равно. Ей нравилась мысль утопить Кита в колодце. Если бы этот злой глупый Майк вовремя убил ублюдка, ни она, ни Джонни не ждали бы сейчас смерти от рук звезды. Сколько им осталось времени? Десять минут? Пять?
— Ему было не всё равно, — сказал Джонни. Он остановился, удерживая её за руку.
— Ойе, ты должна знать. — Он называл её «Ойе». — Отец всегда нас любил. Всегда. Всех. Он плакал, когда убили малыша. Это был наш младший брат, его тоже звали Джонни. Мы называли его малышом, чтоб не путать. Отец сделал его с женщиной из вавилонского посольства. Малыш жил в Сатори Сити, на Патрии он не бывал. Мать боялась, что наш отец его отберёт, и не пускала его к нам в гости. Но мы про него знали, даже говорили по ансиблю… Когда отец был в Сатори Сити, вавилоняне узнали, что он собирается отменить рабство, и попытались его убить. Малыш как раз был с отцом. Он погиб. Он был совсем ещё кроха, три года. Отец ужасно горевал. Кит тоже. Кит тоже плакал.
— Плакал? Кит?
— Да. Он ревел, как бычок. Мне даже стало не по себе. Мы же почти не знали малыша. Мне тогда плакать не хотелось.
— Джонни… А Кит впервые пытается тебя убить?
Юноша молчал.
— Это уже было?
— …Да, — сказал он. — Было. Года три-четыре назад…
В тот день они хотели пойти к реке, и Джонни наконец ухитрился сбежать от Стража. По идее Страж не должен был мешать, но Джонни всегда чувствовал, где находится невидимое умное облако. Чудесный охранник подстерегал мальчика у выхода из дворца и сопровождал повсюду. Это часто раздражало. Джонни купил у вавилонян поисковое устройство, снял с себя маяки и нацепил их на интерактивную голограмму. Голографический двойник оставался в комнате Джонни во дворце. Он имитировал оригинал по нескольким десяткам параметров. Заполучив ещё и маяки, двойник сумел приковать к себе внимание Стража.
Когда Джонни добрался до дома Арлингов, уже смеркалось. Двор окружала сплошная стена из желтоватых пористых блоков. Джонни приготовился прыгнуть с разбега, подтянуться на руках и перемахнуть через стену во двор. Его спасла стрекоза. Устрашающая мутно-зелёная стрекозища влетела в переулок со стороны реки, хищно взгудела и ринулась через стену. Она сгорела в воздухе и осыпалась на лицо мальчика невесомым, непахнущим пеплом.
Джонни судорожно вдохнул и вжался в стену дома напротив. Он чудом избежал увечья. Или смерти. Если бы он успел прыгнуть и подскочил достаточно высоко, чтобы над стеной оказалась его голова… Джонни не хотел представлять себе результат и гнал от себя мысль и образ. Они не уходили. Картина маячила в сознании, издеваясь.
Джонни злобно ударил кулаком в стену. Боль помогла прогнать наваждение. Первая мысль была — это Майк. Майк Арлинг попытался меня убить… только зачем? Это же не имеет смысла… или всё-таки имеет? Джонни вдруг ощутил дурную тяжесть в желудке. Если он случайно ушёл из дворца в тот момент, когда белые начали путч… О, боги… Мама, сёстры, отец… Джонни ругнулся и прокусил себе губу. Во рту стало солоно, а в голове прояснилось. Он быстро отключил хэнди, по которому его могли бы отыскать. Если это путч, решил он, то я сейчас прикончу Майка. Прямо дома.
Он выхватил саблю и, крадучись, пошёл вдоль стены. Утрамбованная земля в переулке была чисто выметена. Ни соринки… В прокушенной губе пульсировала боль. Городской шум звучал, как всегда. Джонни миновал врезанный в стену экран. На нём маячила реклама, потом пошли новости. Что-то про космопорт… Страх отпустил. Путча не было. Или был? Джонни провёл лезвием по воротам, над ними, потом по ручке боковой калитки… Ничего. Он открыл калитку и вошёл.
Кит сидел в плетёном кресле в саду. На мраморном столе лежали рукописи и книги, но лампа не горела. Кит услышал шаги и обернулся.
— Майк, кажется, решил меня убить, — сказал Джонни. — На стене вавилонская ловушка. Я хотел прыгать и чуть было не сгорел.
— Майк тут ни при чём, — сказал Кит.
В сумерках его глаза казались провалами в пустоту.
— Джон, в прошлый раз я тебя попросил заходить к нам через ворота, как все нормальные люди. Помнишь?
Джонни молчал.
— Попросил. И ты согласился.
— Кит, — сказал Джонни. — Ты что, знал о ловушке?
— Да. Это я её поставил. Ты обещал входить в ворота, Джон.
На минуту Джонни лишился дара речи. Он просто стоял, опустив клинок, и смотрел на брата. Кит пожал плечами и принялся бесцельно перебирать рукописи на столе.
— Джонни!
Майк Арлинг, видимо, стоял неподалёку и всё слышал. Бывший госсекретарь шагнул из-под сени яблонь к столу и включил лампу. Джонни отметил, что у него дрожат руки. Старшему сыну Немо было двенадцать лет. Он знал, что через год или два станет выше Майка. Наверно, Майк будет его бояться, как боится его отца…
— Джонни, — быстро говорил Майк, — прости. Прошу тебя, прости. Это я попросил Кита поставить ловушку на стене. Я не думал, что ты всё ещё через неё лазишь! О боги, ну что тебе стоит ходить через ворота?! Джонни, ты знаешь, как ко мне относится чернь. Во двор постоянно бросают падаль, мусор, вот я и заказал это вавилонское устройство… Джонни, милый, клянусь тебе, я не хотел. Я тебя очень прошу, ничего не говори отцу.
Обычно Майк избегал смотреть Джонни в глаза, но сейчас он смотрел и умолял. На лбу у него блестел пот, и Джонни знал, что это не от жары. Обычное лисье выражение карих глаз Майка исчезло, на его место ступил плохо скрываемый ужас. Джонни чуть не состроил гримасу. Ему было неприятно. Он не любил Майка и старался поменьше с ним видеться, но это было непросто, потому что Кит охотно проводил время в обществе деда. В присутствии старшего сына Немо Майк ни разу не сказал о президенте кривого слова, но было видно, что он считал, будто Джонни дурно воспитан. Вольно или невольно Майк пытался исправить это упущение и повоспитывать его хоть жестом, хоть фразой. Кроме того, Джонни иногда ловил на себе взгляды Майка, и эти взгляды ему не нравились. В них было что-то масляное и жадное, и это его беспокоило, почти пугало.