Как в этой книжке. Написанной для опровержения одной фразы из моего школьного учебника. И вузовского. Когда-то я должен был знать (и знал) ее наизусть, теперь забыл. Что-то вроде того, что, внезапно напав на мирно спящие аэродромы, вражеская армада уничтожила большую часть советских самолетов еще на земле; в первый же день войны, прямо с утра.
Потратив очень много ума и труда, Марк Солонин разрушил это утверждение полностью. Лишь немногие из советских самолетов погибли в первый день на аэродромах. И немногие погибли в воздушных боях. Все подсчитано скрупулезно. Больше нет ни малейших сомнений, что «неучтенная убыль» (11 тысяч самолетов за первые месяцы войны) должна быть объяснена иначе. И даже стало понятно – как.
Ну и что? Начнем, что ли, писать в учебниках правду? А зачем?
В стене открывается внезапно отверстие, типа бойницы, в нем показывается министр культуры и произносит такие слова:
– Факты сами по себе значат не очень много. Скажу еще грубее: в деле исторической мифологии они вообще ничего не значат. Все начинается не с фактов, а с интерпретаций. Если вы любите свою родину, свой народ, то история, которую вы будете писать, будет всегда позитивна.
Вот, собственно, и все. Слышите, г. Солонин? Всех касается, а вас в первую голову. Понятия «истина» и «ложь» на территории РФ отменяются как потерявшие смысл. Ценность любого высказывания определяется исключительно единорогами. Приятное единорогам считается полезным для населения. Впрочем, если угодно, то и наоборот. Короче, бросайте вы это свое безнадежное и опасное дело.
Пока не забодали. Пока делают вид, что им на вас наплевать:
– Если вы наивно считаете, что факты в истории главное, то откройте глаза: на них уже давно никто не обращает внимания. Главное – их трактовка, угол зрения и массовая пропаганда.
Так и есть. Со всеми вытекающими. См. выше, в предыдущей книжке.
2012. № 8
Михаил Лемхин. Вернуться никуда нельзя. Разговоры о кино, фотографии, о живописи и театре. СПб.: Читатель, 2012.
Не прочитать эту книгу было бы ошибкой. Которую вы, наверное, сделаете. (Знаю – почему, да неохота формулировать.) Но ничего страшного: ее прочитают ваши дети или скорее внуки, если будут не невежды.
Кстати, она дала мне лишний раз (точнее – два раза: я еще и перечитывал) убедиться, какой невежда я сам, какой провинциал. Не видел этих фильмов; не читал этих книг; не слыхивал про авторов; даже о фактах некоторых, на Западе любому интелю моего, среднего пошиба, известных чуть не с детства, – понятия не имел. Как много интересного случилось на свете, пока я, так сказать, жил. То-то иностранцы – из деликатности – как завидят бывшего советского, так сразу: а что вы думаете о Достоевском? а о Толстом? Ну да, ведь любой житель острова Пасхи – потомственный специалист по монументскульптуре.
Правда, с Михаилом Лемхиным западный не выше среднего тоже чувствовал бы дискомфорт: Лемхин, конечно, всегда в курсе дела, но у него своя собственная палата мер и весов. Не даст насладиться единомыслием. К тому же спорщик. Хотя и очень странный: не настаивает на своем, а разными хитростями добивается, чтобы ваше было вами же додумано до конца и высказано как можно ясней.
Поэтому помещенные здесь интервью – совсем не интервью, а действительно самые настоящие разговоры. Незаурядных людей. (Отара Иоселиани. Алексея Германа. Александра Сокурова. Душана Макавеева. Александры Пелоси. Андрея Некрасова. Юрия Мамина. И др.) О важных вещах. В которых эти люди разбираются. И которые их волнуют.
Такие разговоры бывают в романах. Причем в хороших.
И рецензии Михаила Лемхина – тоже не рецензии, а новеллы. Он увлекательно рассказывает сюжеты фильмов. Биографии авторов. Вообще истории разных людей.
Вдруг припомнит что-нибудь из собственной жизни – и это опять же проза высокого качества.
Короче говоря, книга отлично написана, но слога не замечаешь, оттого что все время слышишь работу ума. Одного из нетипичных умов, образовавшихся в одной отдельно взятой империи зла в период ее полураспада. Страдающих сверхчувствительностью к оставшемуся от нее смраду. Такое же политическое обоняние было, например, у Бродского.
Потому что это ведь не метафора – что Зло бывает государствообразующей силой. И запах ничем не ограниченной глупости – тоже не выдумка, и кто дышал им хоть несколько лет подряд, хотя бы в детстве-отрочестве-юности, – тот не забудет никогда.
Типичный ум привыкает. Нетипичный – ненавидит. И, как в аэропорту служебная собака на саквояж с наркотиком, бросается и лает на любой лжесодержащий культурный предмет.
Я сам – такая собака. Мне нравится, как разбирается Михаил Лемхин с авторами дурных произведений.
Но так же нравится, как он понимает и умеет объяснить, что привносят в человеческую жизнь произведения настоящего искусства.
И я считаю абсолютно неопровержимой и единственно существенной – простую этику его эстетики. Этику со-противления путем несоучастия.
«Согласившись им помогать (не важно, в какую форму они одеты), – ты действительно помогаешь им, как бы ты себя ни оправдывал. Спасаешь ли ты свою жизнь, жизнь своей семьи, надеешься ли ты их переиграть. Не надейся. У тебя не было иного выбора? Ты не сразу осознал, чего от тебя хотят, а потом уже некуда было отступать? Твоим мнением вообще никто не поинтересовался? В этом-то и трагедия. Не важно, отведена ли тебе роль жертвы или палача. Расклад всегда тот же самый: ты согласился – значит, они получили то, чего они хотели. Значит, они выиграли, а ты проиграл».
Коготок увяз – всей птичке пропасть. Вроде бы очевидно, – а многие, в том числе и западные, не догоняют. А классовая борьба свирепых с боязливыми все обостряется.
Догадались бы, что ли, американцы эту книжку перевести. Тем более Михаил Лемхин живет и пишет там, у них, в Сан-Франциско.
Вердикт: Березовский против олигархов / Пер. с англ.; сост. Ю. Фельштинский; авт. предисл. Б. Березовский; Б. Немцов; Э. Стефенсон. М.: Рид Групп, 2012.
А это просто попалось под руку. Почти семьсот страниц большого формата, в твердом переплете с суперобложкой, пятитысячный тираж. Скорлупа от выеденного яйца, стоившего 50 000 фунтов стерлингов.
Дело было так. В октябре 2004 года по ящику показали телепередачу «К барьеру!». В которой Фридман, банкир, задел доброе имя бизнесмена Березовского. Бросил на него тень. Употребив глагол «угрожал». Дескать, в телефонном разговоре (о том, кому владеть газетой «Коммерсантъ», подробности совсем не любопытны) Березовский ему угрозил. Дословно: «Даже мне он угрожал. Он всем угрожал. У него работа такая».
Вот за эти слова Березовский притянул Фридмана к суду. Английскому. Высокому. В Лондоне. Поскольку и там – как это ни странно – есть, оказывается, люди, которые время от времени смотрят НТВ, и реплика Фридмана теоретически могла отрицательно повлиять на мнение этих людей о Березовском. Подмочить его деловую репутацию.
Суд состоялся в мае 2006-го, продолжался десять дней. Присяжные заседатели, свидетели (почти сплошь – богачи из России), судья и адвокаты в мантиях и париках – всё как в кино. Обсуждалась, конечно, проблематика глагола: роняет ли он как сказуемое морально-экономический облик подлежащего? и если роняет, то поделом ли в данном случае?
Заодно – в порядке углубления в контекст – подробно рассмотрели при свете совести механизм принятия решений в РФ (оказавшийся чем-то вроде организма: множество особей, сросшихся хвостами; россыпь глаз, горящих неистовой злобой).
На вопросы о глаголе присяжные ответили: во-первых, роняет; а во-вторых, не факт, что поделом. В силу чего м-р Фридман м-ру Березовскому полста тысяч фунтов да отслюнит.
А в этом, значит, фолианте собраны все материалы дела – от первичной исковой телеги до заключительного слова судьи:
– Все, что мне остается теперь, – это сказать несколько слов вам, господа присяжные. Я думаю, вы все видите, в каких сложных условиях может иногда проходить работа присяжных. И у вас определенно был период большого напряжения, особенно в последние два или три дня…
Они, наверное, пытались воспользоваться своим интеллектом. А ведь Тютчев предупреждал. И свидетель Немцов, излагая (не помню зачем) процедуру назначения председателя совета директоров Газпрома, подтвердил:
– …Если я буду описывать все наши разговоры, включая разговоры с Черномырдиным, то боюсь, некоторые дамы будут вынуждены покинуть эту комнату, знаете ли, потому что иногда мы употребляем очень специфические слова. Очень трудно перевести их на английский и очень трудно их объяснить.
Невероятно смешная книжища. Никогда не читал ничего скучней.
Вот Березовского спрашивают: имел ли он возможность влиять на содержание программ принадлежавшего ему ОРТ? Секунду, говорит Березовский. Непорядок. Не вижу Библии. Типа того, что как раз настроился говорить всю правду и ничего кроме, – но как бы этот порыв не пропал зазря.
– Секунду. Да, хорошо, я отвечу на ваш вопрос. Но мне просто интересно, вы не дали мне Библию, чтобы я подтвердил, что говорю правду. Одного раза достаточно?
Александр Крюков. Пушкин выпил со старушкой. (Массовая поэзия и массовые издания.) Воронеж: Наука-Юнипресс, 2012.
Это называется – однокорытники. Жизнь тому назад мы с автором этого труда одновременно посещали некое заведение имени Жданова. Где советская филология обнажала перед нами свои изъязвленные сосцы. Ему рассказывали про аорист и герундив, мне – не помню про что. Теперь он профессор в Воронеже, а я по-прежнему рецензент в «Звезде». Он всю дорогу, стало быть, сеет, пустынный, разумное, ну а я – веселый жнец и на дуде игрец.
Но и профессуре человеческое не чуждо, и А. С. Крюков, особенно когда был помоложе, иной раз позволял себе встряхнуться – по охотиться на дураков. Безжалостно и нескромно подстерегая момент, когда дураки особенно беззащитны, – момент вдохновения. Только дурак раскурлыкается во все горло – тут А. С. и набросит на него иронический силок.