— В редакцию, будьте добры.
Полтора дня, оставшиеся до выхода номера, промелькнули быстро и новостей, по сути, не принесли. «Призрак» перестал проявлять активность. Никто не пугал Ивана взглядами из тёмных углов, ночные кошмары не повторялись. Люди больше не исчезали.
Жизнь шла своим чередом.
Свежий номер сдали по расписанию — на этот раз без серьёзных ляпов.
Началась новая неделя. Иван ходил на работу, правил чужие тексты, писал свои — и готовился к очередной подлянке со стороны неведомых оппонентов. Ждал, прикидывал варианты, пытался строить прогнозы.
Но ничего не происходило.
Ожидание начинало всерьёз нервировать.
Выпустив следующий номер газеты, он всю субботу маялся дома. Чувствовал — если так будет продолжаться, то можно слететь с катушек. Требовалось отвлечься, пожить как все нормальные люди. Да и весна звала всё нахальнее — сияло солнце, орали птицы, просверкивала зелень на клумбах.
Самое время было кое с кем повидаться.
После завтрака в воскресенье он пешком пересёк полгорода. Нужный адрес вспомнился без труда: Тенистая, тридцать семь. Особнячок с черепичной крышей, ветвистые деревья вокруг — ещё не зацветшие, но уже облитые солнцем, набухающие новыми соками.
Иван постучал. Резная дверь приоткрылась — наружу шмыгнула пёстрая кошка, а следом выглянула девица с веснушками. Та самая, с которой он познакомился в первый день пребывания в этом мире.
— Доброе утро, Ася.
— Иван? Вот уж, признаться, не ожидала…
— Мы ведь договорились, что я как-нибудь к вам зайду.
Он улыбнулся, но ответной улыбки так и не получил. Спросил осторожно:
— Может быть, я не вовремя?
Она не ответила — лишь нахмурилась и отвела взгляд. Иван окончательно перестал что-либо понимать. Выждал ещё несколько секунд; зачем-то оглянулся на кошку, будто та могла дать подсказку. Пожал плечами:
— Да, похоже, и правда выбрал неудачный момент. Извините за беспокойство.
Развернулся, сделал пару шагов, но Ася окликнула:
— Подождите… Хочу спросить, но только ответьте честно…
— Ладно, попробую.
— Почему не признались сразу, что работаете в газете?
— Э-э-э… Ну, во-первых, тогда я ещё не знал, какой контракт мне предложат. А во-вторых — при чём тут моя работа?
Несколько секунд она всматривалась в него, потом вздохнула:
— Я думала, вы не хотите больше со мной общаться. Вы же словесник, а я — непонятно кто, художница-недоучка… Посмеялись надо мной и исчезли…
Иван решил, что ослышался:
— Вы серьёзно? Ну, блин… Нет, спасибо, конечно — за аристократа меня ещё ни разу не принимали… Короче, Ася, если это единственное, что вас беспокоит, то давайте просто забудем. Я вас сразу не навестил, потому что был очень занят — вот и всё объяснение. Виноват и хочу исправиться. Приглашаю вас на прогулку, прямо сейчас.
Она наконец немного оттаяла:
— Мне надо переодеться.
— Я вас тут подожду.
Он стоял у крыльца, подставив лицо солнечным лучам, и лениво думал, что вернётся к расследованию, когда наступит момент и противники вновь проявят себя. Ну а пока — тайм-аут.
33
Апрель закончился — растратил себя, просочился талой водой в прогретую землю, и май, пришедший ему на смену, установил свои правила. Сады в городских кварталах вспенились белым цветом, обзавелись листвой. Порыкивал первый гром; наскакивали хлёсткие ливни, но их следы испарялись тут же, за считанные часы. Город наполнялся теплом — даже плащи и лёгкие куртки начинали казаться лишними.
Ася каждый день рисовала — самозабвенно, жадно. На её холстах появлялись цветы, деревья, перекрёстки, просёлочные дороги и зеленеющая гора. Но больше всего художницу привлекали виды, которые открывались ранним утром с обрыва. Туда, к восточной кромке плато, она ходила пешком — благо было недалеко, всего километра два от городской окраины. Ей помогал соседский пацан-подросток — доносил мольберт и, получив в награду двугривенный, бежал в школу. Потом в обед возвращался и тащил рисовальные принадлежности обратно домой.
Ивану не нравилось, что она торчит по полдня за городом без пригляда. А если с ней что-нибудь случится? Ася только смеялась — говорила, что польщена заботой, но причин для беспокойства не видит. Тут же, мол, не дикие земли с кровожадными дикарями. Слыша подобные аргументы, Иван вздыхал, в очередной раз мысленно поминал непуганых идиотов — и отступался. Всё равно ведь не мог воспрепятствовать её вылазкам, поскольку с утра пребывал в редакции.
Май промелькнул, а когда начался июнь, инспектор полиции пригласил Ивана на разговор и продемонстрировал заказное письмо, доставленное из столицы регулярным почтовым рейсом. Послание это было адресовано научному клубу, а автором значился пропавший геолог — он извещал, что, отгуляв отпуск, принял решение не возвращаться в Верхневейск на работу. Причина проста — ему предложили другой контракт, более перспективный и денежный.
Письмо, по словам инспектора, уже прошло М-проверку. Почерк и правда принадлежал геологу, подпись также признали подлинной. Дело об исчезновениях, таким образом, закрывалось. Иван вяло возразил — история шита белыми нитками, надо связаться со столичной полицией, чтобы автора письма допросили. Сыщик в ответ лишь пожал плечами. Состава преступления нет, а значит, и причин для допроса — тоже.
Иван не настаивал. Ему и самому начинало порой казаться, что пережитое в промозглом апреле — лишь цепь нелепых случайностей в сочетании с акклиматизационными глюками. Эта версия, проросшая тихо и ненавязчиво, выглядела всё более убедительной с каждой неделей уютно-тёплого лета.
Приближалось солнцестояние, и по этому случаю ожидался городской праздник.
Гулянья должны были продлиться три дня. В пятницу вечером — концерт на центральной площади (из губернского города пригласили ансамбль), в субботу — ярмарка, в воскресенье — кульминация, фестиваль воздушных шаров. Ивана в его редакторской ипостаси такой график вполне устраивал. Пятничный газетный дедлайн подразумевал, что основная часть репортажа сдвигается на следующую неделю и можно будет писать без спешки.
Концерт прошёл скучновато. Ансамбль играл меланхоличный фолк — Иван слышал отголоски, сидя в редакции у распахнутого окна. Фотограф притащил снимки. Наибольшее впечатление производило декольте у солистки. Фотка с ней отправилась на первую полосу, газета — в типографию, а самоотверженная команда «Вестника» — по домам.
У ярмарки, стартовавшей наутро, тоже обнаружился фольклорный уклон. Было много сдобы и пряников, косынок и пёстрых лент, расписных подносов, резных поделок с ауксилитовыми вкраплениями, а также прочей фигни, которая с трудом поддавалась классификации, но явно относилась к народным промыслам. На каждом углу разливали сбитень, дудели в дудки и бренчали на инструментах, которые Иван решил считать балалайками, хотя корпуса у них были не треугольные, а продолговато-округлые.
Иван подговаривал Асю выставить на продажу свои картины, но та упёрлась — работы, дескать, совсем ещё ученические, и требовать за них деньги будет нечестно. «Ну и зря, — говорил он ей, — красиво же рисуешь, народ оценит». Она веселилась: «Тебя бы в критики — я бы давно знаменитой стала на всю страну! Писал бы в рецензиях — красивенькие картины, приятненькие, бегите скорей на выставку». «А что, — подтверждал он с достоинством, — я могу. Вот перейду с регионального уровня на общенациональный и пропиарю тебя по полной…»
Смотровая площадка, где рисовала Ася, была оборудована и для массовых посещений — просторная, с балюстрадой, установленной вдоль обрыва. В воскресенье утром туда начал подтягиваться народ, желающий полюбоваться аэростатами. Дождя не предвиделось — редкие облака снисходительно отодвинулись к горизонту.
Настроение публики соответствовало погоде. Даже мегера-домовладелица Александра Андреевна, с которой Иван столкнулся в толпе, изобразила почти приветливую улыбку. Градоначальник, тоже попавшийся на глаза, скалил зубы и вовсе без перерыва, будто в разгаре была избирательная кампания. Репортёрша Катя явилась в сопровождении нового ухажёра — пилота, с которым познакомилась в апреле, когда ездила на причал делать репортаж. Ухажёр этот имел породисто-волевое лицо, тёмно-синюю униформу и дом в губернском городе, где, собственно, и жил постоянно. Свидания же с Катериной происходили между рейсами в Верхневейск и обратно.
— Ну, так что, шеф? — спросила репортёрша после взаимных приветствий. — Сегодня — как договаривались?
— Да, — подтвердил Иван. — Мы гуляем, Паша работает. Сколько он меня доставал, чтобы я ему первополосный репортаж поручил? Вот и флаг ему в руки.
— Золотые слова.
Катя увлекла хахаля в сторону палаток со снедью. Иван и Ася подошли к балюстраде. Равнина расстилалась внизу — огромная, местами всхолмлённая, ещё не растратившая сочную зелень, несмотря на сухие дни. Лента реки искрилась под солнцем. В излучине виднелись дома с бордовыми крышами, курчавились сады — там был городок, сравнимый по площади с Верхневейском. И там же, возле воды, готовились к старту разноцветные шары — синие, оранжевые, малиновые, лимонные, фиолетовые.
— Ух, — выдохнула Ася, — обидно, что я сегодня без красок и без мольберта.
— А я без смартфона, — сказал Иван. — Вот тут бы как раз пригодилась камера, мегапикселей на двенадцать.
— Кстати, давно хотела спросить. Тебе не кажется, что эти ваши фото-машинки, которые в карман помещаются, убивают настоящую живопись? Или, может, не убивают, но из искусства превращают в дешёвое развлечение?
— В искусстве я — не особо, сама ведь знаешь, но, может, ты и права. У нас с посредником в своё время похожий разговор был, только не про фото и живопись, а про печатные тексты…
Первый шар у реки взлетел — солидно и не спеша. Ярко-красный, с вертикальными жёлтыми полосами, он был похож на бутон, едва раскрывшийся и тут же сорванный ветром с луга. Шар-цветок поплыл в сторону плато, другие уже поднимались следом. На смотровой площадке зааплодировали.