Собиратель прикрывает нос.
— Была там? — спрашивает он и, чихнув, качает головой. Ему трудно говорить на нашем языке.
— Нет, так далеко я не заходила.
— Может, добавить в книгу? — говорит Собиратель.
Девочка морщится. Остальные уходят; мы следуем за ними. Хотя воздух прохладный, все же здесь теплее. Возможно, девочка права.
Тусклый свет впереди становится еще более синим.
— Это пузырь? — спрашивает девочка.
— Что такое пузырь? — отзывается Собиратель.
Наверное, Толкарец уже понял, и между ними начинается диалог из свиста и кряканья. Звуки столь комичные, что если бы я сейчас не умирал, то непременно рассмеялся бы.
В конце концов Собиратель говорит:
— Они знают про пузыри. Кто-то рассказал. — Он едва не чихает и, искоса глядя на меня, постукивает по носу. — Учи кряк!
— Непременно. — Зажав нос, я фыркаю, а затем издаю что-то похожее на кряканье.
Все смеются. Нет, это еще не конец — ведь я могу шутить. Впрочем, возможно, они всегда издают подобные носовые звуки перед тем, как наброситься на тебя и съесть.
Если бы таков был их план, я бы их понял.
Но я знаю, что об этом они не думают.
Это же люди — мои родичи, только другие, хотя я понятия не имею, откуда мне это известно. Прежде чем я успеваю догнать девочку, синеватый свет становится ближе, а коридор — шире. Пол переходит в какой-то решетчатый мостик с ограждением-«клеткой» из металлических полос. Слева на уровне плеч тянется лестница.
Мы останавливаемся, чтобы оглядеться. Под мостом тьма, наполненная крошечными огнями. На то, чтобы их сосчитать, понадобилась бы вся жизнь.
— Что это? — пищит девочка. Такого она никогда не видела, однако пытается выглядеть невозмутимо. Она не любит все новое и большое — ни предметы, ни идеи.
— Это небо, — отвечаю я. — Вселенная. В ней звезды.
— Это корабль, — возражает Собиратель. — Большой, больной Корабль.
— Где мы? — Голос девочки дрожит.
— В смотровой камере, — говорю я. — Я помню ее по Сну.
Действительно помню — правда, смутно. Здесь мы собирались, чтобы посмотреть на новую планету, вот только ничего похожего на нее не видно. Однако за ограждением что-то есть. Мы идем дальше, и объект появляется впереди — он довольно быстро движется и вскоре пройдет прямо под нами. На секунду потеряв ориентацию, я хватаюсь за перила.
— Это наша планета? — Похоже, у девочки тоже сохранились воспоминания о Сне.
Далеко внизу под нами проходит объект — огромный, грязно-белый, потрескавшийся, покрытый кратерами. Он похож на огромный снежок в клетке, которая вверху переходит в изогнутую и изящную стойку.
И эта стойка, опора или балка, идет от грязного снежка туда, где находимся мы.
Она соединяет снежок с Кораблем, который кажется просто крошечным по сравнению с этой глыбой льда.
Двигаясь по часовой стрелке, балка со снежком подходят к другой стороне и исчезают из виду.
Корабль вращается над снежком в своего рода «колыбели» — или же снежок летает вокруг нас. Но последнее не столь вероятно.
Мы находимся внутри какого-то вращающегося объекта — возможно, цилиндра; вращение придает ускорение и обеспечивает силу тяжести.
Корабль вращается.
— Это не наша планета, — говорю я.
Сатмонк, похоже, согласен: качая головой, он выставляет вперед плоские ладони, словно отвергая все, что видит. Возможно, я знаю, что это за снежок, но именно об этом думать не хочу. Если моя догадка верна, Корабль в самом деле очень болен.
Снежок слишком большой.
Он появляется снова. Я замечаю с одной стороны извилистую канаву — похоже, именно там добывают лед. Канава. Отлично. Это слово обозначает нечто заполненное водой, но данная канава — похожая на змею или змея — полностью состоит изо льда.
Зрелище весьма содержательное, пусть и бесполезное, однако заменить еду оно не может.
Отдыхать на мосту неудобно, поэтому мы идем дальше, к середине моста, где он проходит через прозрачную сферу метров сорок в диаметре. Это место отдыха; сюда приходят, чтобы полюбоваться звездами.
Грязный снежок снова появляется и проходит под нами, на этот раз медленнее. Возникает уже знакомое чувство — Корабль замедляет вращение, и нас бросает вперед, заставляя цепляться за ступеньки лестницы, за перила, друг за друга. Постепенно напор ослабевает, а с ним и сила, тянущая нас вниз.
Мы опять в невесомости.
По большому пузырю проносится ветерок, образуя завихрения у перил и настила моста. Внезапно я понимаю, что надел шорты еще до того, как ступил на мост, — не хотел умереть голым.
Отпустив лестницу, девочка парит передо мной. Последние порывы ветра толкают ее к прозрачной сфере. Я следую ее примеру.
Собиратель, Толкарец и Сатмонк — такие не похожие на нас, но все же добрые существа — не отстают.
Отдохни и умри
Первое, что я вижу в сфере, — полностью одетое тело, медленно вращающееся вокруг своей оси. По-моему, это женщина, однако ее труп сильно разложился или объеден, так что к какому виду людей она принадлежала, определить невозможно.
— Чистильщики здесь редко появляются, — говорит девочка, неодобрительно поджимая губы. Она отталкивается от края моста и, подлетев к трупу, показывает нам, что на плечах у него что-то вроде рюкзака. Девочка выворачивает рюкзак наизнанку — он пуст.
— Книги нет. — Девочка с шумом выдыхает и резко отталкивается ногами от тела, после чего она и мертвая женщина летят в противоположных направлениях — в полном соответствии с принципами Ньютона…
Ньютон.
Первое имя, которое я вспомнил; очевидно, оно гораздо важнее, чем мое собственное.
Огромная серо-бело-коричневая масса очень медленно останавливается под нами примерно «на два часа», если смотреть вперед и от центра Корабля. По часовой стрелке. Стрелки часов. Вращение. Градусы и радианы. В голове появляются картинки, и я начинаю что-то вспоминать.
От печали и удивления я качаю головой; в результате мне нужно хвататься за перила, чтобы остановить вращение. Теперь я смотрю на центр Корабля, на темную часть сферы — и не вижу эффектного «пейзажа». Здесь что-то есть — кучки небольших шаров; каждый заполнен диванами, креслами и темными коробками. Здесь можно отдохнуть.
Девочка хватает меня за плечо, и мы качаемся из стороны в сторону, потом я еще крепче вцепляюсь в перила, гася колебания.
— Женщина пришла сюда не просто так, — говорит она. — И кто-то не хотел, чтобы она здесь была.
— Кто?
— Не друг.
Собиратель и Сатмонк уже оттолкнулись от конца моста и летят вверх к поблескивающему скоплению шаров. Девочка присоединяется к ним, а я со своим обычным изяществом лечу следом.
Покатая поверхность стиснутых вместе шаров покрыта слоем наэлектризованной пыли. Скопление все больше и больше напоминает горсть мыльных пузырей, и в каждом таком «пузырьке» проделан вход. В них тоже плавает одежда.
Девочка открывает одну из коробок, но та пуста. В другом «пузыре» Сатмонк зацепился ногой за диван и сейчас отрывает коробку от поверхности; видны нити синеватого клея. Крышка коробки ловко сорвана, и Сатмонк, издав птичью трель, показывает ее содержимое остальным. Я нахожусь под углом к нему и не вижу, что там, а вот остальные немедленно бросаются к нему — влиятельному и щедрому.
Я снова прибываю последним. Девочка приберегла для меня большой серый пакет — прочие уже розданы в порядке живой очереди.
— Просто скажи «спасибо», — говорит она, подтягивая к себе свой пакет, который, как и все, накрепко перевязан бечевкой.
Понаблюдав за тем, что делают остальные, я тяну за узел…
Появляется тяжелый коричневый каравай; его длина около десяти сантиметров, а ширина и высота примерно вдвое меньше. Здоровый кусок пахнет фруктами и рыбой. Фрукты я помню: скопления «пузырей» похожи на странные виноградные гроздья. Я помню вкус винограда. Во Сне мы ели фрукты.
Значения слова «рыба» я точно не знаю, хотя и могу представить себе океаны, а в воде — серебристых существ. Однако все это лишь отвлекает от главного. Я поедаю каравай, и мне плевать, чем он пахнет.
Кроме того, в пакете лежит податливый овальный шар размером с голову. Он наполнен жидкостью — надеюсь, что водой. Хлеб сухой, и рот быстро наполняется крошками, которые я не могу проглотить, не закашлявшись. Девочка показывает, как нужно поднести шар ко рту и нажать. Да, это вода, почти безвкусная, примерно два литра.
— Все сразу не пей и не ешь весь кекс, — говорит мне девочка.
— Спасибо, — отвечаю я.
Собиратель кивает. Его щеки набиты едой.
— Он похож на белку. — Я смеюсь, выплевывая размокшие крошки.
— Что такое белка? — крякает Собиратель, который умеет есть и разговаривать одновременно.
Я постукиваю пальцем по своим набитым щекам, и мы снова смеемся — смеемся, едим и пьем. Кекс сухой, чуть подгоревший и сладковатый. Я чувствую, как пища и вода попадают в кровь, — чудесное и странное ощущение. Я словно оболочка, наполненная жидкостью и энергией.
Мы привязываем себя ремнями к диванам. Я смотрю сквозь покрытую пылью прозрачную стенку на большой шар, в центре которого плавает мертвое тело.
— Кто-то сюда это принес, — говорит девочка. — Одежду нужно забрать — даже ее одежду. Сложим в один из пакетов.
— Откуда тут вещи? — спрашиваю я. — Ну, то есть где такое можно найти?
— Не беспокойся. Ты все поймешь, когда найдешь свою книгу. Давай спать.
Сатмонк уже спит. Дежурить, похоже, никто не намерен. Мне спать не хочется, но выбора нет: мои веки — единственная часть тела, у которой есть вес.
И очень жаль.
Это была большая ошибка.
Размышления во сне
Теперь у моего сознания есть время для невероятных вопросов, а у тела — для оценки причиненного урона и регистрации жалоб на некомпетентное управление. Сон — темный резервуар, где есть зуд и настоящая боль — ни то ни другое не способно меня разбудить.