ем ваш сын! По крайней мере, он способен держать себя в руках и не применял боевую магию в общественном месте.
Только это напоминание заставило Павловича притихнуть.
— Напоминаю, сегодня решается вопрос о том, кто из двоих ваших отпрысков отправится в Спецкорпус.
— Ваше императорское высочество, — Дмитрий Павлович резко сменил тактику и перешел на умоляющий тон. — Здесь вовсе нечего решать! Мою дочь готовили к другой службе — династическому браку, светской жизни и воспитанию детей. Она вообще не приспособлена к жизни курсанта! В то время как мой сын имеет всю необходимую подготовку. Я прошу вас лишь смотреть на ситуацию здраво!
Шереметева словно невзначай переглянулась с Мещерским. Глава «Четверки» подался вперед.
— В этом беда, Дмитрий Павлович. Ваш сын грубейшим образом нарушил закон, применив боевое заклинание против… Екатерины Дмитриевны или Алексея Иоанновича — это не имеет значения. Важно то, что тому было множество свидетелей, и, как бы вы ни пытались, замять дело не получится. Вашему сыну будет предъявлено обвинение, будет судебное решение и наказание.
— А закон о Спецкорпусе запрещает принимать на службу курсантов, имеющих подобное прошлое, — добавила Шереметева. — Статья восемнадцать, часть третья. Без обид, почтенные Советники. Вы сами подписали этот закон.
А она все-таки не пальцем деланная, эта Шереметева. Таки смогла продавить через Мещерского. Подобными нарушениями занималась как раз «Четверка» — любые магические провинности проходили через них. Не знаю, как генерал-лейтенанту удалось договориться с Мещерским, но свое она получила.
Теперь было понятно, чего это глава Павловичей скакал по личным встречам — пытался замять косяк своего сына. Но не вышло.
Секретарь Рюмин тем временем рылся в электронном планшете, и, найдя нужный документ, передал аппарат дяде Федору.
— Все верно, ваше императорское высочество. Вот, статья восемнадцатая. К соисканию не допускаются…
Великий князь лишь скользнул взглядом по тексту — я понял, что он давно все знал. И наверняка накануне Павлович пытался убедить его на высочайшем уровне ходатайствовать за провинившегося Павла. Но почему-то великий князь решил не вмешиваться. Слишком дальняя родня? Или Федора Николаевича они тоже достали своей заносчивостью, и так он решил поставить зарвавшихся князей крови на место?
— Что ж, господа, — с легкой театральностью вздохнул глава Совета и поднялся. — Против закона не пойдешь. С учетом обстоятельств, оправдательного приговора для Павла Дмитриевича не будет, я верно понимаю, Василий Павлович?
Мещерский кивнул.
— Да, ваше императорское высочество. С учетом того, что подобный инцидент произошел впервые, Павел Дмитриевич отделается штрафом. Однако решение Дворянского суда будет обвинительным, поэтому он получит запрет на поступление в Спецкорпус и ряд других училищ.
Вот так, собственными руками, люди режут себе крылья. Сдержись тогда Павел, не стань он лезть в бутылку, все вышло бы иначе. Главным позором Павла в глазах света станет не его приговор, а то, что он вообще допустил подобную ситуацию.
Это же какой скандал намечается. Наследник князя крови — и такое учудил. Чай, не барон какой-нибудь. Романов, пусть и седьмая вода на киселе.
К слову, обычно после подобных скандалов, таких провинившихся еще сильнее отдаляют от кормушки. Режут финансирование, лишают шефства над полками и благотворительными заведениями, неохотно приглашают на мероприятия… В общем, невесело придется Павлу. Придется подождать годик-другой, пока все уляжется.
— Поэтому сегодня от имени государя будет подготовлено высочайшее дозволение Екатерине Дмитриевне вступить в ряды Специального Его Величества Корпуса, — заключил, словно забил последний гвоздь в гроб, дядя Федор. До начала службы Екатерина Дмитриевна может выбрать, где оставаться.
Кати, казалось, не верила своим ушам. Девушка поднялась под одобрительные взгляды Шереметевой и моей матушки.
— Благодарю, ваше императорское высочество! — она поклонилась. — Благодарю почтеннейших советников!
Что ж, вот это была победа. Первая серьезная победа Катерины. Но она должна была понимать, что с этого момента стала для своей семьи врагом. И если я хоть что-то понимал в людях, то свои же отец и брат начнут ей мстить. Да и матушка присоединится как пить дать.
Настоящая борьба Кати Романовой только началась.
— Благодарю всех за присутствие! — великий князь жестом попросил удалиться всех, кто не являлся постоянным членом совета. — Анна Николаевна, я попрошу вас задержаться.
Матушка кивнула и попросила меня дождаться ее в холле. Пропустив вперед раздавленных Павловичей, я оказался в тройке с Кати и Шереметевой. Девушка была готова лопнуть от радости и держала себя в руках из последних сил.
Едва мы оказались в холле, Шереметева резко ко мне обернулась.
— Николаев, на пару слов.
Интересно.
Кати присела на диванчик, а мы с будущим командиром отошли к окну. Все это время Шереметева без стеснения меня разглядывала. Да и я смог получше ее разглядеть.
Когда-то была хороша собой. Сейчас тоже все было не так плохо, но несколько шрамов, которые она не пожелала сводить, много седины в волосах, ледяной взгляд и военная выправка не добавляли графине шарма.
— Вы меня впечатлили, Николаев, — глядя мне прямо в глаза, сказала Шереметева. — И полностью пошли в мать.
— Приму это как комплимент.
— Это констатация факта, Николаев. За помощь девушке спасибо. Она рассказала, что вы предложили ей этот вариант.
— Но переживаю, что не выдержит.
Шереметева улыбнулась.
— А вы уверены, что сами выдержите?
— Это угроза, ваше превосходительство?
— Предостережение. Нужно быть отчаянным человеком, чтобы рваться служить в место, о котором ничего не знаешь. Девушку я могу понять — у нее было мало альтернатив. Но вам-то это зачем, Николаев?
Я улыбнулся.
— Может, я просто хочу показать вам, что Николаевы бывают разными?
Шереметева криво усмехнулась.
— Что ж, наглости и веры в себя вам точно не занимать. Хорошие качества для обреченного.
— Прошу прощения?
— Обреченного, Николаев, — хрипло отозвалась дама. — В «Четверке» нам уже дали негласное название — Корпус обреченных.
— На что, ваше превосходительство?
— Либо на вечную славу, либо на оглушительный провал. Других дел мне не поручают. С нетерпением жду возможности увидеть, на что вы способны. Всего доброго, Николаев.
Шереметева развернулась на каблуках и, прихватив с собой Кати, вышла из зала ожидания.
А у меня в кармане как раз завибрировал телефон.
— Слушаю.
— Алексей, добрый день! Это Черкасов.
Алексей? Несколько фамильярно, ну да ладно. Впрочем, если вспомнить все, что между нами было, то впору пить на брудершафт.
— И вам доброго дня, — торопливо сказал я. — Чем могу?
— Нам бы сегодня отобедать в спокойном местечке. Получится?
Обычно Черкасов не изъяснялся столь фамильярно. Значит, не мог говорить открыто и не желал светить меня. Но намек я понял.
— Могу пригласить вас к нам в два часа дня. Устроит?
— Вполне. До встречи!
Черкасов отключился, и я спрятал телефон во внутренний карман. Матушка как раз вышла из Белого зала и направлялась ко мне.
— Кто звонил?
— Енот наш ненаглядный.
— С каких это пор Женя названивает напрямую тебе? — удивилась княгиня. Хотя наверняка Черкасов просто не смог до нее дозвониться и набрал меня.
— Взрослею, ваша светлость. Сегодня будут гости и новости. И, видимо, важные, раз он напросился на личную встречу.
Глава 2
— Где и во сколько встреча? — спросила матушка, доставая из сумочки ежедневник.
— У нас в два. Пригласил на обед. Совместим приятное с полезным.
Светлейшая княгиня перелистнула страницы и покачала головой.
— Нет. Сегодня без меня. В час я должна быть у Юсуповой, это не перенести. Справишься сам?
Я лишь улыбнулся.
— Ну в Выборге же как-то превозмог.
— Да уж, превозмог по полной программе. Пусть Виктор присоединится к вашему обсуждению. Хватит отодвигать брата.
— Как пожелаете, матушка.
Мы уже шли по коридорам Зимнего на выход. Конечно, можно было напроситься на чашечку кофе к кузену Андрею — это всего-то перейти по галерее в соседнее здание. Но в семье великого князя было принято чаевничать и кофейничать долго, а лишнего времени сейчас не было.
Потому что я должен был уладить еще одно личное дело.
— Я в пару лавок, затем к Юсуповым, — сказала матушка, когда лакеи проводили нас во внутренний двор, куда приезжали личные автомобили. — У тебя какие планы?
— Хочу выпить кофе на Невском.
Матушка внимательно на меня посмотрела, а затем улыбнулась.
— С девушкой, полагаю.
— Как ты…
— Мать я тебе или кто. В конце-то концов? Кто она?
— Простолюдинка. Помогает мне со сбором кое-какой информации.
— Осторожнее, Алексей.
— Уж как получится.
Матушка села в автомобиль, где ее уже дожидалась Яна, а следом подъехал Лаврентий. Мой сегодняшний охранник оказался совершенно молчаливым интровертом, и я едва не забыл о его присутствии.
— Приветствую! — я забрался на заднее сидение и пожал руку обернувшемуся водителю. — Как вы, Лаврентий?
— Превосходно, ваша светлость. Куда прикажете?
— Кондитерская Вольфа и Беранже на Невском.
— Потянуло на пушкинские места? — усмехнулся водитель.
— Это вечная классика, Лаврентий!
Кондитерская Вольфа и Беранже была известна каждому петербуржцу еще с начала XIX века. На угол Невского проспекта и Мойки еще в те времена съезжались позавтракать известные писатели, поэты и журналисты.
Здесь в свое время часто бывал сам Пушкин. Именно отсюда он отправился на роковую дуэль на Чёрной речке… Глупая и даже нелепая гибель. Пушкин никогда не был сильным магом, но с его Гранатовым рангом мог бы спокойно выйти победителем, тем более, что у его оппонента был всего лишь Янтарь. Но поэт потратил слишком много эфира на сражение, использовал все внутренние резервы. И не смог восстановиться после выгорания. Лекари просто не успели ничего сделать.