В ожидании заказа я принялся разглядывать Джуну. Она порхала вдоль барной стойки, щебетала с постоянными посетителями, отшучивалась на откровенные комплименты. При этом, успевая смешивать коктейли и разливать шоты и дринки.
В какой-то момент, она внезапно оказалась напротив меня.
— Гамарджоба!
Я вздрогнул от неожиданности. Черные глаза девушки, казалось, смотрели прямо в душу. — голос у неё был глубокий, несмотря на несерьезные размеры грудной клетки.
— Зачем ты меня искал? — говорила по-русски она правильно, но с каким-то странным акцентом.
Хм, похоже экстрасенс, она не такой уж и плохой, как утверждает Тинатин. Отпираться смысла не было.
— Привет, Джуна!
— Разве мы знакомы?
Тут я задумался, как пояснить свою мысль.
— Нет, не знакомы. Я, в некотором смысле, твой коллега… вот хотел пообщаться.
— Ты бармен?
— Нет, — засмеялся я, — имел в виду экстрасенсорные способности.
С минуту она пристально разглядывала меня, потом, смахнув челку со лба, заявила:
— Нет, ты не «видящий». Что тебе нужно?
Я не успел ответить, да и не знал, что отвечать. Тут нарисовалась её товарка с заказом.
Фирменным мороженым «Метро» оказались двести граммов коньяка, в котором плавала пара шариков сливочного мороженого и кусочек шоколадки. К нему, трогательно, прилагалась соломинка.
Так они и стояли напротив меня — Джуна, ожидая ответа, а «атаманша» из вредности.
— Тамара! — просительно, но с железной ноткой в голосе, сказала ей Евгения и, та саркастически хмыкнув, удалилась.
Мне уже хотелось выпить, но я не знал как — черпать коньяк прилагающейся ложечкой, выглядело затратно, пить из чашки — вульгарно, а через соломинку — пошло. Джуна ждала, и я решил зайти с козырей.
— Я знаю будущее! Ну и прошлое, кое-какое.
Она криво усмехнулась.
— На цыгана вроде не похож.
— А я не гадаю, я просто знаю. Хочешь расскажу твоё? В детстве ты упала в колодец. Должна была утонуть, но не утонула. За это односельчане прозвали тебя ведьмой…
Девушка заметно вздрогнула.
— В семнадцать лет ты родила дочь. Юну. Она умерла…
— Тамара! — перебила мой рассказ Джуна. — У меня перекур пятнадцать минут.
И мне:
— Пошли покурим.
— Пошли. — я сгреб свой кофе и коньячное мороженое и последовал за ней в подсобку. Там она уселась на шаткий стул вынула из ящика стола сигареты. Чиркнула спичкой и сразу глубоко затянулась. Выпустила дым, испытующе глянула черными дырами глаз.
— Как тебя зовут?
— Григорий.
— Нет, не так, — она покачала головой. — Впрочем, неважно… кто тебе это сказал? Про Юну, про колодец…
— А кто тебе сказал, что я не Григорий?
Сесть мне предложено не было, и я подпирал косяк. Мороженое растаяло и плюнув на вульгарность (в подсобке больше всё равно никого не было, кроме нас с Джуной), я залпом выдул образовавшуюся смесь, закусив шоколадкой со дна чашки, и запив кофе.
А ничего, кстати, интересная комбинация вкусов.
— Но, я не вижу твоей ауры! — в отчаянье, девушка взмахнула рукой, с сигареты посыпался пепел.
— Ну и ладно, — успокоил я её. — у нас просто техника разная… Раджа-йога, бесцветная аура… не бери в голову. Про будущее рассказать?
Она торопливо прикурила следующую сигарету. Затянулась и обреченно кивнула.
— Давай.
— Через три года у тебя родится сын. Вахтанг. Насколько я понимаю, ты сейчас встречаешься с его папашей? Это плохо… сын погибнет уже взрослым… и ты себе этого не простишь.
— Заткнись, гад! — вскинулась она в ярости, потом помахала ладонью перед лицом, словно разгоняя дым. — Извини, извини! Я вижу, что ты веришь своим словам. Что дальше?
— Дальше… — я сделал вид, что задумался. — В восьмидесятом году, ты по протекции очень важных людей, переедешь в Москву. Твой дар будут изучать в научных институтах, а ты прославишься на весь Союз, как целительница и экстрасенс.
— Ого, — похоже она уже мне безоговорочно верила, — а дальше?
— У славы есть обратная сторона, — продолжал вещать я, — всё кончится плохо. Ты поймаешь звезду, начнешь нести всякую чушь, водиться с сомнительными личностями. Потом Советский Союз развалится, тебя постепенно забудут, кроме как в скандальном контексте. Прогрессирующая психическая болезнь, распад личности. Свои дни ты закончишь в нищете.
— Сволочь, — сказала Джуна безнадежным тоном, — ты меня убил сейчас. Теперь, только пойти и удавиться…
— Я тебя предупредил, — возразил я, — но будущее можно изменить. Хочешь, подскажу, как?
На самом деле неважно, захочет она или не нет, я для себя на её счет, всё решил.
Вернулся в гостиницу. В баре взял бутылку коньяка, еду заказывать не стал. Поднялся в номер, вышел на балкон, открыл коньяк. Сел за столик. Накатил и принялся смотреть вниз на горящий огнями город. Ждать.
Рабочий день подходил к концу.
Джуна не любила пьяных, но работа в баре ей нравилась. Ей было с чем сравнивать — она работала с шестнадцати лет, перебрав кучу профессий. К тому же напивались в основном приезжие, сами грузины, как правило, меру знали. Но приезжие посещали «Метро» не слишком часто — гуляли по соседству в шикарных барах и ресторанах «Иверии», до которых здешнему заведению, как до Китая раком. А сюда приходили местные завсегдатаи, которые собирались не для того, чтобы напиться и побуянить, а чтоб пообщаться, так сказать, культурно провести время. Люди интеллигентные — писатели, художники, артисты местных театров. От них проблем почти не было. Они полюбили симпатичную, похожую на девчонку, сноровистую хозяйку бара с её фирменным коктейлем, который назвали в её же честь «Коктейль Джуна».
Коктейль народу нравился, его заказывали наперебой.
Джуна только успевала, откупоривать бутылки. Звеня высокими стеклянными стаканами, отмеряла нужные для коктейля составляющие: сто частей сухого шампанского; десять частей вишневого ликера; десять марочного коньяка, и долька лимона.
А сама наблюдала за посетителями, расположившимися в зале. И мир, и присутствующие виделись ей окрашенными в разные цвета. Разные настроения, разные мысли, разное самочувствие, по цвету сразу видно, что у человека на душе.
Из головы не выходил этот самозванец Лжегригорий. Сперва наговорил гадостей, а потом пообещал изменить её жизнь. Спросил, когда у неё выходной и узнав, что завтра, предложил встретиться, посидеть где-нибудь и всё обсудить. Она не хотела, но неожиданно для себя согласилась. Заинтриговал, черт. Выглядел, как иностранец, симпатичный, модно одет, но разговаривал на чистом русском. Что же ему надо?
Да, еще эта ревизия… Женю передернуло. Любой бармен замазан, вопрос лишь в объеме его мухлежа. Ей тоже приходилось, ведь надо отстегивать начальству за должность, да и себе на колготки, что-то оставлять — официальная зарплата бармена — сто рублей. Пойди проживи. Ситуация усугублялась Жениной добротой — все эти творческие личности, талантливые художники-писатели страдали хронической безденежностью, частенько обретавшей острые формы, когда даже вина и сыра не на что купить, что катастрофа для грузина. Им Женя отпускала вино и немудрящую закуску в кредит.
Она знала, что рано или поздно наступит момент, когда на клиента свалится нежданный гонорар за опубликованные строчки или просто удастся найти халтурку, и люди обязательно придут к ней в кафе, чтобы отдать долг, да не просто, а с прибытком.
Все шло привычным порядком. И вдруг нежданная-негаданная ревизия. И директор — сволочь, не предупредил заранее. По гроссбуху, где она вела записи, кто сколько должен, выходило, что недостача приближается к тысяче рублей. Как же она так лопухнулась? Где теперь взять эти деньги? Господи… если их не найти: мало того, что выпрут из бара, так еще и дело заведут. Она лихорадочно размышляла, где можно занять и что из вещей можно быстро продать.
Возможно, от безысходности, Женя так легко и согласилась на встречу с этим проходимцем, Лжегригорием и лжепророком.
Как же сильно устала Евгения за эту смену — ведь столько требуется физических сил, чтобы целый день быть на людях, стоять за стойкой, смешивать коктейли, всегда оказываться рядом с клиентом, а тут еще такая засада с ревизией.
Вымотанная, опустошенная, вышла она из дверей бара и буквально тут же, чуть не столкнулась с хорошенькой, рыжей девчонкой лет семи, в коротком красном платьишке и таких же сандаликах.
— Тетенька, — сказала девчонка жалобным голоском, — переведите меня через дорогу, а то я одна боюсь.
— Господи, милая, — встревожилась Евгения, — как ты здесь оказалась, одна в такой поздний час?
— Не знаю, я потерялась…
— Что же с тобой делать? — Евгения лихорадочно крутила головой по сторонам, словно надеялась найти родителей девочки. — Тебя как звать, милая?
— Женя, — сказала малявка.
— И меня, Женя.
— Очень приятно! — пискнула девчонка. — Пойдёмте, тетенька, — и протянула ладошку.
Обалдевшая Джуна, её руку послушно взяла и повела девочку к светофору.
Они пересекли проспект Руставели.
— Спасибо, тетенька! — воодушевленно поблагодарила малышка. — Ой, вон моя мама!
Джуна глянула в указанном направлении и никого там не увидела. Обернулась — девчонки след простыл.
И тут только до неё дошло — у мелкой тезки не было цвета.
Речь, разумеется, не о волосах и платье — ауры у нее не было, как и у «Григория».
Ева появилась в двенадцатом часу. Я успел задремать в кресле и был бесцеремонно ею разбужен. Буркнул:
— Заждался тебя.
— Ты не меня заждался, — возразила она, — твоя Джуна закончила смену в одиннадцать. Я потратила на неё пять минут и вуаля — десять минут двенадцатого, я в вашем распоряжении. Ну, что ты смотришь на меня, как солдат на вошь?
— Почему ты в последнее время всегда появляешься в девчачьем виде?
Она и вправду выглядела малолеткой, больше четырнадцати не дашь. Прикид скромненький: ни грамма косметики,