Проснувшись в следующий раз, Джуна прислушалась к ощущениям и вдруг сообразила, что с ней все в порядке. Все, как раньше, как было до приема этих дурацких лекарств. Или лучше? Определенно, лучше.
Она чувствовала, что наливается беспричинной радостью. Класс! Как же прекрасно ощущать себя здоровой и полной сил. Хотелось подпрыгнуть до потолка, пройтись колесом по комнате. Ничего этого делать Джуна разумеется не стала — она серьезная девушка, а не какая-то там шалопутная.
Но и на месте не сиделось. Её распирало. Тело изнывало от желания двигаться.
Что же делать? Позвонить Феликсу? Но, что она ему скажет? Байки про свои сны? Надо срочно проверить, что там плел этот Гудвин про своё «ооооо».
Женя накинула платье, надела босоножки и чуть ли не бегом выскочила на улицу.
Шла по улицам не выбирая направления, прислушиваясь к внутренним ощущениям, делала попытку за попыткой, но ничего не менялось. Неужели не сработало?
Девушка не заметила, как оказалась на рынке среди людского водоворота. Она уже была на грани отчаянья и вдруг…
Мир изменился. Дома вокруг вздымались черными скалами, теряясь вершиной в сизой дымке, заменяющей здесь небо. Во всей этой серости лишь ауры людей выделялись цветными пятнами. Светясь всеми цветами спектра, они ползали по рыночной площади подобно армии гигантских светляков. До Джуны доносилось эхо их мыслей, простых и скаредных.
Вон тот ловкий мясник из соседнего ряда, пытающийся впарить женщине залежалую вырезку под видом свежей — явный мошенник. Говорит убедительным тоном и врет напропалую, о чем свидетельствуют зеленовато-желтые вспышки в верхней части его ауры. Он обернут ложью, словно гирляндой.
Впрочем, дамочка та еще штучка. Грязновато-коричневая каемка в районе ее бедер говорит о неумеренной похоти. Все ясно — пока муж в командировке, покупает продукты для ужина с любовником. Мысленно она уже барахтается с ним на супружеском ложе. Ее нечистые мысли растекаются по поверхности ауры радужными разводами, словно бензиновая пленка по воде.
Директор рынка, пузатый и важный, прохаживается вдоль торговых рядов. Он весь окутан полупрозрачным флером собственной значимости. Его представления о жизни незатейливы и видны с первого взгляда даже такому неопытному чтецу, как Джуна: все решают деньги, все женщины продажны, все пролетарии тупы.
Ауры и энергетические потоки Джуна умела видеть с детства. С того самого момента, когда маленькая Женя прыгнула в колодец и должна была утонуть, но почему-то не утонула. Но выглядели они блёкло и размыто, словно через мутное стекло. А теперь обрели необычайную резкость и заиграли всеми красками. Ощущение ошеломляющее, словно на сильно близорукого человека впервые надели очки, и он увидел, как на самом деле выглядит окружающий мир.
Глава 16
Бесстрастным тоном Кир доложил мне:
— Босс, первая стадия преобразования объекта «Джуна» завершена. Для продолжения требуется новая инъекция.
Требуется, так требуется. Штука в том, что в этот момент мы трахались с Тиной и у меня от усердного размышления стал слабеть. Девушка сразу почувствовала и насторожилась.
— Ты чего?
— Да тут по работе пришло.
— Понятно.
Она отсоединилась от меня, зачем-то завернулась в полотенце и отправилась в ванную. Я понял — недовольна — обломал кайф.
В душе шумела вода, а я спросил Кира:
— Ты что, с ней на связи?
— Конечно, босс. Только не с ней самой, а с нашими имплантами. Они транслируют мне, как идет процесс вживления. Есть значительный прогресс. Кстати, сейчас она позвонит.
В ту же секунду раздался звонок, я снял трубку.
Джуну распирало от эмоций, и она хотела немедленно примчаться.
— Конечно, солнышко, приходи.
Когда я был в фойе, ожидая прихода Джуны, мимо, лопоча, прошли два… я сперва подумал, ребёнка — мальчик и девочка. Но одеты они были по-взрослому.
У обоих был самый франтоватый вид. Мальчик в светлом, безукоризненно отглаженном костюме, на ногах модные сандалеты. Вдобавок помахивал щегольской тросточкой, украшенной монограммами. У девочки при шелковой блузке, на тонкой шее — газовый шарфик игривого желтого цвета, завязанный претенциозным узлом. Узенькие брючки из синей бумажной фланели, обтягивают тонкие ножки, обутые в малиновые туфельки на высоком каблучке.
И только приглядевшись к их недетским лицам, я вспомнил, что город обклеен афишами — «Приехал цирк лилипутов».
В голове сразу всплыла песенка из древнего, даже по нынешним временам, фильма: «Моя лилипуточка, приди ко мне. Побудем минуточку наедине! С тобой, беспечно, как птица буду кружиться я. Моя лилипуточка — мечта моя!»
— Странно, — сказала Джуна, закончив рассказ о своих достижениях.
— Что именно, странно? — поинтересовался я.
— Я по-прежнему тебя не чувствую… Думала, что вот теперь-то… Смотрю на тебя магическим зрением, а вокруг пустота не искорки, ни огонька и сам ты сверкаешь белым, словно ртутью облит. Ты что не человек? А где твоя сестрёнка, которая фея?
— Да человек, человек! А фея, там, где надо, — я понял, что звучит грубовато и добавил. — Я сам не знаю — где. Она мне не рассказывает, является когда хочет. Давай, уже дальше совершенствоваться, — я извлек из футляра инъектор и заправил в него капсулу.
— Давай, — вздохнула девушка без прежней тоски. — Мне понравилось…
Проводив Джуну, и договорившись встретиться с ней завтра, я возвращался к себе и в коридоре внезапно столкнулся с лилипуткой. Той самой модницей из холла. Она тащила к лифту здоровенный чемодан на колёсиках, через плечо у неё была перекинута на ремешке сумочка.
Лилипуточка рыдала.
Я не мог пройти мимо.
— Что с вами? Я могу чем-то помочь?
— Хочу уйти из этого отеля! Хочу уйти из этой жизни! — она вздрагивала, всхлипывала, как ребёнок. Крупные слезы градом катились по маленькому недетскому лицу.
Она дала завести себя в номер. Дала утереть себе слезы гостиничным полотенцем. Дала напоить себя кофе с коньяком. Соня Булатная — так её звали. Она страдала так, что могла говорить лишь междометиями.
К этому времени в коридоре послышался гвалт. Как оказалось, остальные лилипуты несколько запоздало хватились искать свою коллегу.
Я пригласил их в номер. Всего их было девять человек — три женщины и шестеро мужчин мал-мала меньше. Тем не менее, в люксе стало тесно. Большинство, свесив ножки, восседало на кровати. Остальные ютились кто в кресле, кто на стуле. Сам я устроился на полу в позе лежащего Будды и потягивая коньяк, выслушивал вопиющие факты о тяжкой жизни маленьких, но очень талантливых артистов. Оказывается, Соня Булатная любимица публики наилегчайшая, наигибчайшая принцесса эквилибристики, а сестры Чкаловы знаменитые воздушные акробатки, братья Покрышкины — жонглеры. Великий маг и иллюзионист дон Мистерио (тот самый франт, которого я видел с Соней в фойе) знаменит в европах, а белый и рыжий клоуны Джи и Джу — уморительно смешны. Бруно Джорданиус всемирно известный дрессировщик говорящей собаки Анфисы.
И этих великих (по таланту, конечно) артистов нагло обирает их директор, он же администратор, он же художественный руководитель мини–цирка. Между прочим, двухметровый детина, с говорящей фамилией — Харин. Харя у него действительно, что надо — лилипуту за три дня не обосрать.
Этот сволочной дядя, экономя в свой карман гостиничные и командировочные, набивает их всей толпой в одну машину такси, в гостиницах снимает пару одноместных номеров на всех, и они вынуждены ложиться спать в одну постель поперёк. Ладно девушек всего трое. А мужчин-то пятеро! В ресторане он берет им дешёвые комплексные обеды, по одному на двоих. Здесь, в Тбилиси, после трех аншлаговых представлений, не выдал причитавшуюся каждому часть гонорара, когда они хотели все вместе посетить местный Детский мир, чтобы приодеться. Говорит, что опасается запоев. А сегодня вечером перед тем, как уйти в свой люкс, этот хам позволил себе дать щелбан Соне, а великого мага Мистерио обозвал старой табуреткой и при всех оттаскал за ухо, как какого-нибудь школьника. Ибо откуда-то узнал, что они написали о притеснениях труппы в газеты «Труд» и «Советская культура».
Я напряженно размышлял, как мне помочь малоросликам. Помогать людям, моя вторая профессия, а лилипуты, что ни говори — тоже люди. Но что же предпринять в данном случае? Может натравить на их Карабаса–Барабаса, Еву? Феечка на кого угодно нароет компромат. Но даже если он испугается шантажа и пообещает исправиться, как потом проконтролируешь? Надо так напугать, чтобы проникся впредь и на всю жизнь зарёкся издеваться. Я знаю, как это сделать… Жалко, конечно тратить капсулу на подонка, но смотреть на плачущего взрослого ребенка невыносимо. Они и так жизнью унижены (в прямом смысле), а тут ещё каждая тварь обидеть и обобрать норовить.
Джуна лежала в постели и глядела в потолок, как сказал ей Гудвин. Там на потолке набирались строчки текста, словно кто-то их отстукивал на невидимой пишущей машинке.
Девушка не могла понять, бодрствует она или спит. Она вгрызалась глазами в строчки, и ей казалось, что кто-то вслед за ней проговаривает эти полубессмысленные сочетания букв, превращая их в звуки, которые отражаясь от стен, тянутся бесконечным эхом.
По коже, щекоча пробегали холодные искры и скатывались на пол. Строчки текста, острые как бритвы резали глаза, и ей пришлось их прикрыть. Но оказалось, что она видит сквозь веки. Да что там веки, видит всей кожей, прямо сквозь одежду. Одновременно, всю комнату. Правым плечом — окно и балкон с колышущейся от ветра занавеской, левым — входную дверь, приоткрытую сквозняком. Сперва это отвлекало, потом стало привычным.
Она читала, беззвучно шевеля губами, и текст послушно менял свой цвет. Непрочитанные столбцы были изумрудно-зелеными, как свежая трава. По мере приближения фокуса чтения, они желтели, бронзовели, а после наливались кроваво-красным.