— А есть разница?
— Шутишь? Принципиальная!
— Шучу, знаю, конечно — вы, лилипуты просто маленькие люди, с обычным сложением. А некоторые, типа тебя, с отличным сложением!
Соня разулыбалась.
— Так и есть, нам просто не хватает гормона роста, поэтому мы не растем. А у карликов проблемы с хромосомами и у них не растут только конечности. Мы, конечно, покрасившее, но зато не можем рожать детей. А еще мы быстро старимся… — она заметно погрустнела.
Официант притащил меню.
— Ты сильно кушать хочешь, что тебе заказать?
— Да мне нельзя ничего, из того, что у них есть, — печально улыбнулась Соня, — пара лишних килограмм и нет «женщины-змеи». Чем я на жизнь тогда заработаю?
— Ну, блин, есть же малокалорийная еда… овощной салатик, например, или морепродукты: кальмары, креветки, мидии — в них вообще калорий считай нет.
— Ты посмотри, чем они это всё заправляют… у них же все в жиру и в масле плавает!
— Не волнуйся, я решу вопрос.
Подозвав официанта, я сделал индивидуальный заказ. Проще говоря, за двойную плату нам сделают овощной салат без всякой заправки, просто подсоленный, креветки и мидии, спрыснутые лимонным соком и филе куриной грудки на гриле. Ну и фруктов подгонят, понятное дело. Себе, поразмыслив, заказал шашлык из баранины. Ну и вина, конечно. Мне понравился местный цинандали.
Одну бутылку я через официанта, тут же отправил лилипутам.
Издали выпил за их здоровье, лилипуты выпили за наше здоровье, а потом, посовещавшись между собой, прислали мне через официанта бутылку коньяка.
Подошел метрдотель уточнил заказ, сказал, что все будет на самом высоком уровне, обещанном Арчилом Вахтанговичем. Он сдержал свое слово — шашлык, изготовленный из молодого барашка, источал одуряющие запахи истекающего соком поджаренного мяса и маринованного лука; цинандали (специально для ленинградского гостя) было ледяным, гасило во рту огонь перца, теплый лаваш, разрываемый руками, таял во-рту.
Что там было у Сони я не знал, но судя по тому, с каким восторгом накинулась она на еду и там всё обстояло по высшему разряду.
Впрочем, в отличие от меня наелась она мгновенно — желудок с детский кулачок. Я еще не успел доесть второй кусок шашлыка, а девушка уже откинулась на стуле, отдуваясь и поглаживала животик.
— Уф, — сказала она. — Нельзя же так обжираться!
Я глянул на её блюда и не заметил особой убыли содержимого.
— Сколько ж ты съела?
— По самые гланды! Наклевалась, как курица каши… Аж блевать охота.
— Выпей винца, вдохни, и выдохни…
— Спасибо, добрый человек, сама бы сроду не догадалась.
Тут к нам приблизился великий маг дон Мистерио и передал приглашение присоединиться к их честной компании, мол, все они хотят меня поблагодарить.
Глянул на Соню, она энергично покачала головой.
— Слушай, давай чуть позже, — сказал я ему, и всучив еще одну бутылку вина, заметно расстроенного, отправил обратно.
— Почему ты не хочешь?
— Хочу с тобой побыть, ты не против, хоть полчаса еще?
Я глянул ей в глаза — подруга заметно опьянела. Ну, ладно, полчаса, так полчаса.
— Этот великий маг… как его зовут на самом деле?
Она небрежно махнула ладошкой.
— Пашка Огурцов.
— А тебя, если не секрет?
— Соня же. Булатная — сценический псевдоним. Типа, булатная сабля, гнется, но не ломается. На самом деле, я — Марочкина. Софья Марочкина… но кто ж меня Софьей назовет…
Глава 17
— У вас с этим Пашкой, что-то есть?
— Женихаемся… замуж зовёт.
— А ты?
— Я не знаю… помнишь анекдот. Пациент спрашивает: Доктор, я буду жить? Ответ: А смысл?
Настроение её стремительно падало. Надо было как-то приободрить. Переместить фокус.
— Слышь, Сонь, а с чем у тебя трудности по жизни чаще всего?
— Как у альпинистов, с высотой, конечно же. Как я детей понимаю! Прихожу к знакомым нормальным, сидим на кухне, пиво пьем, а я кошусь из коридора на выключатель возле туалета и прикидываю: допрыгну ли? Нет, я-то, конечно, допрыгну — ты видел, как я скачу. А другие из нашей братии? А иногда, наоборот, закатит, например, собака мячик под шифоньер, ребята меня зовут: «Сонька, достань, тебе и наклоняться не надо». Ну, не сволочи ли? За кого меня держат, а? За такую же собаку, только на двух ногах?
Или заходишь в кабинет к кому-нибудь, или в дом, или в кафе, сразу оцениваешь высоту стульев. Вот тебе легко сесть и придвинуть стул к столу, а мне — целое дело — рассчитывать приходится, как космонавту в невесомости! Ну, не беда, у меня свои секретики есть. Не выдам! А вот по улицам ходить с вами орясинами неудобно. Мне одна знакомая однажды говорит: «На концерт с тобой пойду, но поедем врозь, потому что мне с тобой неловко»! Ну, не сука ли, думаю, а мне с тобой ловко⁈ А чтобы общаться с вами вообще башку задирать приходится. Погуляешь часик с такой оглоблей, поболтаешь непринужденно, а потом шея весь день болит.
Знаешь, есть такой злой анекдот: 'Настоящий лилипут должен посадить бонсай, построить скворечник и воспитать мальчика-с-пальчик. Только где мне его взять, мальчика-с-пальчик или девочку-Дюймовочку.
Джуне очень хотелось лечить людей. Аж руки зудели, когда она чувствовала чужую боль. Но вот противоречие — она избегала это афишировать. Только иногда, только инкогнито, через доверенных посредников. Дала себе зарок после того случая, когда подруга Софико сманила её в гости к своим родителям в старинное грузинское село, соблазнив чистым горным воздухом, великолепной природой его окрестностей и натуральной грузинской кухней. И надо же такому случиться, что отец Софико, Нодар Борисович, заслуженный учитель, сельский интеллигент и фронтовик внезапно слег с острейшим приступом радикулита — не разогнуться, не повернуться. Не помогали ни уколы, ни таблетки.
Джуна, наученная горьким опытом, не хотела вмешиваться, но Софико уговорила. Кажется, что она специально за этим и затащила её туда. Скрипя сердцем, Джуне пришлось пойти навстречу.
Она обследовала ладонью позвоночник, поясницу больного. От одного из поясничных позвонков ладонь ощутила ледяной сквозняк. Джуна сразу поняла: защемлен нерв. Совершая пассы над больным местом, девушка пыталась эту холодную энергию, зацепить, вытащить из позвонка наружу…
Периодически она изо всех сил терла одну ладонь о другую. Наконец, левая странно разогрелась, раскалилась… Наложив эту ладонь на поясницу, другую наложила сверху, оттаивая ледышку боли, чувствуя, как её аура переходит в позвоночник, латая разрывы чужой.
— Жар‑то какой, Господи! — пробормотал Нодар Борисович.
Джуна ничего не ответила. Снова растёрла ладонь о ладонь, снова приложила к больному месту, слегка надавила.
— Ой, что-то щелкнуло! — испугано сказал старик.
— Попробуйте повернуться, — посоветовала девушка.
Недоуменная улыбка появилась на лице старого учителя.
— Не болит… ты подумай… — он сел на кровати. — Чудеса, да и только! Да ты, дочка — волшебница!
Вдруг он встревожился.
— Моя Тамрико. Извини, дочка, раз уж ты здесь… сердце у неё. Посмотришь?
— Хорошо. Посмотрю, — согласилась Джуна, уже понимая, что влипла. — Только идите за ней сами.
— Сам? — старик с испугом взглянул на расстояние, отделяющее его от двери. А потом, взял и пошел.
Пока Джуна занималась женой Нодара Борисовича, у которой действительно оказалось нездоровое сердце, привели её двоюродную сестру с воспалением седалищного нерва. Не успела Джуна отпустить пациентку, как тут же на её месте возник соседский мальчик с гландами.
После мальчика Тамрико умолила её выйти во двор, куда привезли ещё одного острого радикулитчика — колхозного бухгалтера.
Спускаясь по лестнице, она ужаснулась. Двор был полон народа. У раскрытых ворот стояли машины, подводы с лошадьми.
— Что вы наделали? — шёпотом сказала она Софико, шествующей рядом со стулом в руках.
— Они все заплатят, заплатят.
— Ты с ума сошла. Никаких денег я не беру.
Сидя на стуле, она принимала пациентов, краем глаза замечая, как по двору довольно бодро снуёт Нодар Борисович.
Непомерная усталость наваливалась на целительницу, а народа всё прибывало. Самым поразительным было то, что люди продолжали излечиваться. Снималась зубная боль, головная, стихали рези в желудке, в придатках. Переставали болеть сердца.
Кончилось это тем, что Джуна свалилась со стула без памяти и потом трое суток не могла встать с постели. И хуже того — у неё начисто пропал дар — ничего не видела и не чувствовала. Какой ужас она испытала в тот момент — ни словом не сказать ни пером описать — словно разом лишилась руки и ноги.
Дар восстановился примерно, через месяц, но с тех пор ничего подобного девушка себе не позволяла. Людям ведь не объяснишь, что целительнице за помощь приходится расплачиваться своим здоровьем, своей аурой, своим даром. Идут сами, тащат родных и близких сулят любые деньги. Но суть в том, что помочь Джуна могла далеко не всем и честно в этом признавалась, все равно люди чувствовали себя обманутыми, начинали обвинять в шарлатанстве, угрожать, жаловаться. Прямо как в песне старухи Шапокляк: кто людям помогает, тот тратит время зря. Хорошими делами прославиться нельзя.
А вот теперь Джуна чувствовала, что всё изменилось — внутренней энергии стало в разы больше. Она словно светилась изнутри. Её возможности в целительстве многократно возросли. Кто бы он не было, этот Феликс — он настоящий маг и волшебник и её доверие к нему безгранично.
Жизнь кардинально менялась, так тому и быть. Первое, что она сделала в этой новой жизни — пошла и уволилась из «Метро». Сказать, что заведующий был удивлен, значит ничего не сказать — вот дура-девка, такую хлебную должность бросать! Он даже начал расспрашивать, что побудило её к такому неразумному шагу, но девушка лишь загадочно улыбалась. Либо умом тронулась, либо замуж выходит, решил старый торгаш.