— Может, по такому случаю коньячку? — попытался остановить я ее, чтоб любоваться дальше.
— Потом, — отмахнулась девушка. — Купаться пойдешь?
— Нет, — буркнул я. — Ты мне настроение испортила.
— А я думала — подняла, — ехидно сказала она, и пошла в воду, — разведи тогда костер, когда вылезу, будет холодно.
— Я тебя согрею, — пообещал я.
Она показала мне средний палец и нырнула в море.
Я обустроился на большом бревне, возле самой воды и откупорил бутылку.
Рассупонил шоколадку и положил ее на расправленную фольгу.
Через водную рябь тянулась лунная дорожка, Мира удалялась от берега, словно точно по ней. Видно, было только голову и мелькающие руки.
Я встал с бревна и прошелся взад-вперед. Нечищеный берег покрывали какие-то веточки, камешки, просто бесформенные кусочки дерева. Хлебнул коньяк прямо из горлышка. Хорошо хлебнул, благородный напиток обжег горло и скатился в желудок. Не стал закусывать, прислушиваясь к ощущениям. Странно… как-то странно — отчего я испытываю к Мире такое жгучее влечение? От мысли, что она в паре десятков метров от меня, полностью обнаженная, что мы тут вдвоем на всем ночном пляже, у меня сладко ныло внутри.
Что в ней такого? Ну да, хорошо сложена (по моим понятиям), стройные ножки, красивое лицо, но та же Тина, куда более женственна (объемом попы и сисек существенно превосходит), и в красоте лица нисколько не уступает, а её я почему-то не хочу.
Может от того, что Тина оказалась легкодоступной, а эта брыкается? Или из-за экзотической внешности, которая в наших краях редко встречается?
Чтобы отвлечься от странных мыслей, я стал собирать костерок, благо с топливом проблем не было — выброшенными водой на берег и высушенными на солнце обломками дерева усеяна вся песчаная полоса пляжа. Собрав достаточно щепок, я поставил их пирамидкой и сунул в середину смятый кусок газеты. Рядом с одеждой на днище лодки лежали сигареты и зажигалка, которые Мира по приходу, сразу же извлекла из сумочки. Я взял зажигалку, поджег газету. Сухой топляк занялся сразу. Я стал подбрасывать деревяшки потолще и в оконцовке развел, чуть ли не пионерский костер. Потом сел рядом на большое бревно и стал попивать коньяк маленькими глотками, задумчиво глядя на завораживающие языки пламени.
Мира подошла, как всегда незаметно.
— Хороший ты костер развел!
Я вздрогнул и обернулся.
— Д-д-д-д… Замерзла, как и обещала, — она скрестила руки на груди, сунув руки под мышки, словно это могло её согреть. Всё тело девушки было покрыто мерцающими от всполохов пламени, капельками воды.
— Вытереться нечем, — пожаловалась она.
С сожалением (голой Мира мне нравилась гораздо больше) я снял рубашку и помог ей сунуть руки в рукава.
— Спасибо Феликс, ты мой рыцарь дня!
Рубашка доходила девушке до середины бедер. Она тут же застегнулась на все пуговицы и в бесформенном балахоне на шесть размеров больше, стала похожа на маленькую беспризорницу. Еще этот куцый хвостик коротких волос на макушке. Я невольно усмехнулся.
— Че лыбишься? — подозрительно сощурилась она, — на чучело похожа? Сам ты чучело! Сидит тут коньяк в одиночку хлещет… дай сюда бутылку!
— Стаканов нет, не побрезгуешь? — я протянул ей коньяк.
— Мы ж целовались… — она приложилась к бутылке.
— Я думал ты забыла.
Она вернула мне коньяк и села рядом. Отломила кусочек шоколадки, бросила в рот. Протянула озябшие ладошки к костру, на колечках засверкали камешки.
— Ну, что друг Феликс, как жить дальше будем?
— Это ты мне расскажи. У ваших ко мне претензий больше нет?
— Ну, как тебе сказать… — она вздохнула. — Единого мнения нет… но поскольку твои слова подтвердились, принято решение соблюдать нейтралитет.
— Хоть что-то… а помогать, значит, не будете?
— Ты не охренел? Скажи спасибо, что жив остался! Дай сюда коньяк, — она нервно отхлебнула и закашлялась. Я вежливо похлопал её по спине. Девушка дернула плечами.
— Не трогай меня!
— Спасибо, значит? Вашей системе грозит неминуемая опасность выпасть в синий экран, а я, по сути, посторонний человек должен всю работу делать, еще и спасибо говорить, что не убили? Так, да?
— Че ты на меня орешь? Я что ли решения принимаю?
— Если ты решений не принимаешь, нафига мне с тобой общаться, может мне пообщаться с теми, кто принимает решения?
— Ну и не общайся! — обиделась она и быстро стала расстегивать пуговицы на рубашке. Пуговицы плохо поддавались, и она стянула рубашку через голову. Кинула её мне и подскочив к одежде, стала быстро одеваться.
— Мира…
— Отвали!
— Ты че, как девчонка, обидки какие-то. Я же просто хочу знать, почему вы не хотите мне помочь? Все же будет намного проще…
— Знать хочешь? Хорошо, я скажу. Тебе не доверяют. Потому что ты уже не человек, а не пойми кто! В твоем теле посторонние включения непонятного назначения. Ты набит ими сверху донизу! Киборг какой-то…
— А ты что ли, человек? Что-то я не слышал, что люди могут серпы из рук отращивать, как терминаторы…
— Кто? — удивилась Мира.
— Неважно… — отмахнулся я, — киборги.
— Допустим, мы не люди. Но мы системные игроки, а ты внесистемный! Засланный казачок. И мы не знаем, кем засланный! А ты знаешь? Нет! Ты даже не знаешь, ты ли управляешь своими имплантами, или они тобой. И эта Ева твоя…
— Ева, между прочим, от вашей конторы, только из будущего. Значит, они там в будущем, как-то нашли с моими засылателями общий язык!
— Вот, только это тебя и спасло, — из Миры будто воздух вышел вместе со злостью. Она беспомощно опустилась на бревно, взяла шоколадку, откусила сразу половину и стала жевать. Жевала она, смешно шевеля щеками и по-детски морща нос, и я не смог сдержать улыбки.
— Фто офять лыбифся? — спросила она с набитым ртом.
Я показал, как она жует и девушка прыснула, прикрыв рот ладонью, чтоб не вылетел шоколад. Быстро дожевав, проглотила.
— Дурак, че смешишь, чуть не подавилась!
А я взял и поцеловал её в сладкие, пахнувшие шоколадом губы. А она взяла и ответила.
Но странно было не только это. Целовалась она со вкусом, шустро орудуя у меня во рту своим проворным язычком, чувствовалось, что процесс ей нравится, но при этом не забывала отталкивать мои ласковые лапы, которыми я норовил пройтись по её невеликим прелестям. Редкостное самообладание.
— Кхе-кхе… — деликатно раздалось сверху. Мы отпрянули друг от друга как застигнутые врасплох школьники. Вверху на обрыве стоял Жора, он имел сконфуженный вид.
— Очень прошу пардону молодые люди, что невольно помешал вашему… общению, — видно было, что он уже изрядно подшофе. — Григорий, к вам гости пожаловали.
— Гости? — сказать, что я удивился, так проще промолчать.
— Ага, известный вам Эдуард, со своей подругой Зарочкой. Очень вас хотят видеть. Я сказал: пойду схожу на берег. Вижу свет от костра, вдруг, думаю, вы там? Чужим-то что тут делать среди ночи? И верно, вы… с девушкой. Еще раз миль пардон мадмуазель! — обратился он к Мире, церемонно склонив голову. — Не смею больше беспокоить! — и растворился в темноте.
— Спасибо Георгий Семенович! — крикнул я ему вслед. — Скоро будем!
— Я так понимаю, это твой домохозяин? — спросила, малость офигевшая от этого вторжения в частную жизнь, Мира. — А Эдуард, кто такой?
— Эдик Грек, махачкалинский вор, ныне мой кореш, а Зара его подруга, тоже щипачка, он её выкупил у бакинских воров. Я ему с деньгами помог.
— Не друзья, а малина какая-то… — поморщилась девушка.
— Ну, извините, тут не до изысков, — развел я руками, — с разными людьми приходится общаться.
Однако морщилась Мира по другому поводу. Тут только я заметил, что, засунув руку под подол платья, она что-то сосредоточенно там проверяет.
— Блять, так и знала, все трусы мокрые! — вынесла она свой вердикт. — Неверов, че ты полез ко мне со своими поцелуями?
— Это от поцелуев что ли? — засмеялся я. — Извини, я не знал, что это на тебя так действует.
— Ой-ой, весело ему… а знал бы, не полез? Я чуть не кончила, хорошо, что дед этот появился!
Похоже, про самообладание я погорячился.
— Что ж хорошего?
— Много чести тебе! — она отвернулась, спустила трусики, смяла их в комок и бросила в сумку. — Ладно, пошла я в гостиницу. Только бы Тинка мужика в номер не притащила…
— Подожди, мы ж коньяк не допили, — показал я на сиротливо стоящую на бревне бутылку, содержание которой уменьшилось едва ли на треть.
— Без меня допьешь, — отмахнулась Мира, — тем более гости тебя ждут…
Я не хотел её отпускать.
— Зачем тебе в гостиницу? Оставайся, здесь переночуешь. Пойдем я тебя с друзьями познакомлю. Жора наверняка мясо притаранил — шашлычок пожарим, а? Круто же!
— Угу, особенно круто, без трусов. Поэтесса Агния Барто не носила трусов под пальто… без трусов ведь лихи получались стихи, а в трусах-то, понятно — не то…
Я засмеялся.
— Дались тебе эти трусы. Постираешь, повесишь — за полчаса высохнут.
— Неверов, не морочь мне голову! И вообще, я комфорт люблю, а у тебя поди дырявая раскладушка или блохастый диван… что, угадала? — поняла она по выражению моего лица. — Думаешь, я не знаю, зачем ты меня зовешь?
— Боишься, что буду приставать? Да я вообще, могу в сарае переночевать.
— Боюсь? — усмехнулась она. — Если я не захочу, ко мне никто не пристанет! — и вздохнув, добавила, — но я не уверена, что не захочу… Так всё — заканчиваем базар и разбегаемся по норкам! Если коллега проснется и меня не застанет, устроит скандал.
— А если мужик в номере?
— Если он и был, думаю Тинка уже успела с ним перепихнуться и выставила. А если нет — так я выпну.
— Давай, я хоть тебя провожу?
— А друзья? — по тону было ясно, что ей не хочется идти одной.
— Подождут полчаса, ничего страшного… давай на дорожку хлебнем коньячка?
И мы хлебнули. И пошли.
Какое-то время шли молча. Я не мог собраться с мыслями, о чем говорить. Мне о многом хотелось её спросить, но серьёзные темы обсуждать не хотелось. Надо, как следует сформулировать вопросы, а для этого надо быть, как минимум трезвым.