После совещания с Евой и Киром, наша акция была запланирована на завтрашнее утро.
«Красные камни» — санаторий для партийных и советских работников. Члены Политбюро обитали на дачах при санатории, лишь Косыгин жил в общем корпусе, в обычном двухкомнатном люксе. За эту «ложную демократичность» не раз корил его Брежнев, мол, в каком свете ты выставляешь своих коллег… А он ни в каком свете не выставлял — хотите барствовать, барствуйте, а меня в это не тяните. Я в санаторий езжу не шиковать, а здоровье поправлять.
Коллеги сами себя прекрасно выставляют. Вон в прошлом году одновременно с ним, Шелест в Кисловодск заявился. Так, мало того, что расположился сразу на двух государственных дачах, но и привез с собой целую свиту — пан Гетман! Даже по охраняемой территории санатория ходил в сопровождении телохранителей. Слава богу, турнули хохла из первых секретарей, за украинский национализм — был Гетман, да весь вышел.
За здоровьем Алексей Николаевич следил. В отличие от коллег по Политбюро, занимался спортом, не курил, выпивал весьма умеренно, хотя в праздники и на отдыхе не прочь был посидеть за коньячком. Всем коньякам предпочитал дагестанский. В обычные дни питался просто: отварная рыба или мясо, каша с подсолнечным маслом и хлеб из муки грубого помола.
Как и другие отдыхающие, по предписанию врачей он совершал пешие прогулки по горным дорожкам, но в отличие от большинства, делал это с удовольствием.
Вот и сейчас, как обычно вышел на тропу, которую отдыхающие так и прозвали между собой «тропой Косыгина». Пять километров в гору, а потом пять километров вниз, тропа развивалась как музыкальное произведение — не только со сменами открывающихся с нее видов, но и настроений. По-разному хрустел под ногами песок, разный в ней воздух — всегда по-своему прекрасный.
Вот только не радовало это премьера. В последнее время поводов для радости исчезающе мало, зато много для грусти.
Полностью сгорели урожаи в Астраханской, Саратовской, Волгоградской областях, на Ставрополье. У остальных что-то еще колышется.
Звонил Брежнев, сказал, что велел направить в сельское хозяйство 50 000 военных автомашин и еще 25 000 снять, невзирая ни на какие обстоятельства, из промышленности и также направить на уборку, чтоб там, где урожай случился, собрать все, что можно.
Между делом, хвастался, что не зря, мол, охмурял Никсона — тот разрешил отвалить нам зерна на 750 миллионов долларов, да еще и в кредит. А потом до миллиарда лимит расширил. Чтоб мы без этого делали?
Вот, мол, какой я молодец, а ты даже с Садатом справиться не смог –выставил-таки наш военный персонал из Египта!
Садат, конечно, гнида редкостная (надеюсь, когда он опять напрыгнет на евреев, те, как следует дадут ему по черной жопе), но и Леня нашел, чем гордиться — закупать зерно у вражины на рекордную сумму. И это достижение к пятидесятилетию СССР?
Гуляющие по терренкуру незнакомые люди здоровались с предсовмина: «Здравствуйте, Алексей Николаевич, добрый день!» И он их приветствовал: «Здравствуйте товарищи!»
Глава 24
По мере продвижения, сложность тропы возрастала, попутчиков и возвращенцев становилось всё меньше и меньше, и вскоре Косыгин остался в одиночестве. Лишь начальник охраны с помощником маячили в отдалении.
Тропа, кружила под скальными выступами и крутыми травянистыми склонами, мимо круглых гротов, над ручьями с глубокими ущельями, заросшими лесом.
Перевалы Малое и Большое Седло. В одном месте, у «Красного солнышка», есть очень крутой, метров на двадцать-тридцать, подъем на «Синие камни». Особенно трудно туда взбираться после дождя. Однако Алексей Николаевич почти ежедневно, невзирая на погоду, отправлялся на эту прогулку. Поднимались, и он, переведя дух,удовлетворенно говорил сам себе: «Ну вот и взошли, а ты боялся… шестьдесят восемь — разве это возраст?»
На одном из поворотов, единственным с которого открывался вид на совершенно мертвые, иссеченные тысячелетними ветрами скалы, он остановился. И для этого был повод. Там на фоне серых скал стояла девочка лет пяти, с медными волосами, схваченными резинками в два смешных хвостика по бокам, в коротком красном платьишке из-под которого торчали трогательно тонкие загорелые ножки, обутые в красные же сандалики. Лицом красная девочка была исключительно прелестна — на нём царили огромные, чуть раскосые васильковые глазищи, затмевая маленькие носик и рот с полненькими, тем не менее губками, особенно нижней.
Против воли премьер залюбовался на этого, невесть откуда взявшегося ангелочка.
— Здравствуй, милая девочка, — поравнявшись, обратился он к неё, — что ты тут делаешь?
— Грибы собираю, — сообщила юная особа и показала умилительный полиэтиленовый пакет, заполненный самыми настоящими опятами с коричневыми точками на шляпках и юбочками на ножках.
Алексей Николаевич немножко офигел. Вокруг были только камни и скалы.
— Где же ты их собираешь?
— Вон там, — подойдя к краю тропы девочка стала показывать ему вниз, на пни и поваленные на склон гниющие стволы деревья. Вглядевшись, Косыгин увидел на деревьях и на земле около них пучки грибов.
— Ты туда лазила? — ужаснулся он.
— Ага! — говоря это, девочка козочкой скакала по краю обрыва и выглядывала в проемы над пропастью, о которой ему даже думать было страшно. От ее движений заходилось сердце — ведь сейчас свалится мелкая дуреха!
— Так, — сказал Алексей Николаевич, чтобы разрядить обстановку, — во-первых, как тебя зовут? Во-вторых, пожалуйста, отойди от обрыва, я тебя прошу!
— Ева, — охотно откликнулась малявка, но продолжала азартно скакать на краю пропасти.
— Евочка, послушай меня…
Девчонка перестала скакать и уставилась на премьера лазоревыми прожекторами, типа, вся внимание.
— Почему ты одна? Где твои родители?
— Папа там, — она беззаботно махнула рукой куда-то вперед. — Я сперва пошла за ежиком, а потом увидела грибы…
— А ты знаешь, что одной маленькой девочке тут опасно?
— Я не маленькая. Мне почти шесть! Чего мне бояться?
— Ну, например, на нас как-то тут напала собака… огромная овчарка, сорвалась с цепи, укусила того дядю за ногу… — заметив, что девочка не прониклась, Алексей Николаевич продолжил нагнетать. — Вот сейчас ты разговариваешь с незнакомым человеком… а вдруг он злой?
— Какой же вы незнакомый, дяденька Косыгин? — удивилась Ева. — Я про вас по телевизору видела… и папа сказал, что вы один хороший из всего паноптикума.
Тут заржали незаметно подошедшие телохранители.
Алексей Николаевич бросил на них взгляд, от которого оба моментально заткнулись.
— А знаешь что? Давай, Ева, я отведу тебя к твоему папе?
— Давайте, — просто согласилась девчонка, доверчиво вложив в ладонь премьера свою маленькую ладошку.
И они пошли непринужденно болтая. Алексей Николаевич что-то спрашивал, Ева охотно отвечала звонким как серебряный колокольчик голоском. Живут они с папой в Махачкале, маму свою она не помнит, папа работает по комсомольской линии, ему дали путевку в санаторий…
Вдруг Ева остановилась.
— Пить хочу!
Действительно становилось жарко.
— Нарзан будешь?
Девочка кивнула.
— Женя, — окликнул Косыгин начальника охраны, — будь добр, организуй нам с девушкой нарзанчику.
Тот без лишних слов извлек из полевой сумки, которую тащил на плече его помощник, большой китайский термос с ледяной минералкой.
— Какой красивый! — восторженно сказала девочка, уставившись на термос небесными озерцами глаз. — Можно, я сама налью?
Начальник охраны вопросительно глянул на шефа, тот снисходительно кивнул. Расписанный яркими цветами и драконами термос и в правду был очень красивым. Его подарил Косыгину китайский коллега Чжоу Эньлай.
Ева с восхищением покрутила в руках китайскую посудину, свинтила колпак, вынула пробку, налила слабо пузырящуюся жидкость и со вкусом стала прихлебывать.
— Папа, папа! — вдруг закричала она.
Косыгин и охрана с удивлением уставились на высокого молодого человека, выскочившего на тропу из-за скалы. Парень был одет в гавайку и джинсы, носил большие дымчатые очки. На голове американская кепка… как её… бейсболка.
— Ева, дрянная девчонка!.. — вскричал он, — куда ты опять от меня сбежала? Я места себе не нахожу!
Пока Косыгин с охраной таращились на неожиданного пришельца, «дрянная девчонка» с ловкостью фокусника, высыпала в термос содержание сразу двух белых капсул и заткнула пробку.
— Папочка, — сказала она елейным голоском, — я так по тебе соскучилась!
Сначала Косыгин в сердцах выговаривал мне, что я не слежу за дочерью — черт знает что может произойти с ней в горах, иным бог даст такой сокровище, а они его не ценят и разбрасываются. Я стоял присмиревший, стыдливо потупив глаза, а Ева уговаривала премьера не ругать папу, дескать, она сама виновата, за ней глаз да глаз нужен, без мамы же растет, совсем от рук отбилась, чем окончательно его растрогала.
Алексей Николаевич, узнав, что мы живем в одном с ним санатории, пожелал хорошего отдыха, еще раз велел соблюдать осторожность на горных тропах (всё-таки не даром говорят, что он зануда), с тем и расстались.
Через полчаса Кир сообщил: содержание капсул ушло по назначению (заряженный наноботами нарзан выпит), но, чтобы активировать и узнать подробности надо приблизиться к реципиенту, как минимум, метров на двадцать. Я решил сделать это во время обеда. Косыгин демократично питался в общей столовой, хотя возможно (даже скорей всего), что готовили ему отдельно от других.
Ровно в половине первого я был у двери в столовую.
Когда заселялся, выдали талон на питание. При входе в столовую меня поставили на довольствие, сверившись со списками сообщили — мой столик номер десять, место второе.
С ума сойти, несмотря на самое номенклатурное значение санатория, столики здесь, как и в обычных были накрыты на четверых. Хотя обстановочка, что называется, внушала. В царских дворцах мне бывать не приходилось, но здесь, по моему разумению, всё было по-царски, особенно огромные роскошные люстры, окна в затейливых рамах, бархатные шторы, узорчатый пол. Столы и красивые тяжелые стулья из настоящего дерева, сервировка столов, как в лучших ресторанах. Стремительные официантки с блестящими тележками уставленными едой и напитками.