В этом заведении, как и во всех советских санаториях действовало заказное меню, каждый день постоялец заполнял анкету из предлагаемых блюд на пару дней вперёд. Тех, кто не заполнил или только приехал несколько дней питался дежурными блюдами.
Косыгина я увидел сразу же, он скромно сидел за столиком в уголке зала, вдвоем с каким-то типом и задумчиво хлебал из тарелки диетический супчик. Тип чего-то оживленно рассказывал, махал руками. Вдруг, словно почувствовав мой взгляд, он обернулся, мелькнуло напряженное благообразное лицо, с живыми, все просекающими глазами и продолговатым родимым пятном, спускающимся с головы на лоб. Ничего интересного он не увидел, и опять почтительно склонился к Косыгину.
Тут только я его узнал. Ба! Михаил Сергеевич Горбачев, собственной персоной, первый секретарь местного крайкома, «минеральный» секретарь, как мы знаем, большой говорун. Видимо, как кто-то из союзного начальства приезжает, он тут как тут, обхаживает-выпрашивает.
Как ни странно, за мой стол так больше никто не подошел, и я торчал за ним в гордом одиночестве. Толи, успели отобедать до моего прихода, то ли не прельстились сегодня местной безвкусно-отварной кухней и рванули в горы на шашлыки.
— Установлен контакт с периферией, — сообщил Кир, — наноимпланты активированы, можно приступать к корректировке.
— Давай сразу плюс пятьдесят к эмпатии, — распорядился я. Молодая сочная официантка в белоснежном халате и косынке подкатила тележку с едой.
Я глянул в прейскурант, особых кулинарных излишеств не наблюдалось.
Яблоко, курага, овощные салаты, солянка домашняя, пара диетических супов, отварное мясо, несколько видов каш, паровая куриная котлета и компот. Ни вина, ни коньяка, одна вонючая минералка. По странной случайности, возле входа в столовую бар, где полно алкоголя и даже импортного, а в столовой ни-ни.
Вздохнув, взял гречку с котлетой. С Косыгиным разберемся и надо валить из этого курортно-номенклатурного рая.
Я уныло терзал котлету, когда меня тронули за плечо.
Обернувшись, увидел Евгения, начальника охраны Косыгина.
— Григорий, — вежливо сказал он, — Алексей Николаевич приглашает вас к своему столу.
Какой-то взгляд у него был чересчур доброжелательный.
— Начальник охраны, тоже является реципиентом, — сообщил Кир.
Вон оно че… тоже, значит хлебанул заряженного нарзанчику.
Раз такое начальство приглашает, надо поспешать на всех четырех.
С облегчением расставшись с полезной, но невкусной котлеткой, я в сопровождении Евгения пошел к столу премьера.
Горбачев успел уйти, и Косыгин сидел за столом в одиночестве. Обедать он закончил и теперь баловался чайком. На столе никаких излишеств — в вазочке горка маленьких сушек, сладкие сырки на блюдце, розетки с джемом и медом.
— Добрый день, Алексей Николаевич, поприветствовал я его.
Он поднял на меня, когда-то голубые, а теперь заметно полинявшие глаза.
Наконец-то мы посмотрели друг другу в лицо. Там на горной тропе, я покаянно отводил взгляд, а для Косыгина насколько я понял, было характерно смотреть под ноги, будто боялся споткнуться. Под коротким ежиком седых волос лицо узловатое, давно усталое, безулыбчивое. Лицо человека, привыкшего быстро решать, а не разводить турусы на колесах. Пожалуй, его отличала хмурость. Он ее не скрывал, и это привлекало. Хмурость его шла как бы наперекор общему славословию партийной братии, болтовне, обещаниям скорых успехов.
— Добрый… Присаживайтесь… как вас величать?
— Величать не надо, просто Григорий, — нахально улыбнулся я.
— А знаете что, «просто Григорий», давайте-ка чайку попьем.
— Благодарю, я уже утром пил, — так запросто хлебать чаёк с премьером на виду у всей столовой мне было как-то неловко.
— Нет, нет, утром было утром, а сейчас со мною за компанию, уж не откажите.
Ну как тут откажешь? Чай был такой горячий, что и чашку в руку не возьмешь.
— Горячо? — усмехнулся премьер. — А разве чай можно пить холодным? Какой в этом смысл? Нет, он обязательно должен быть горячим, тогда это настоящее удовольствие. Сушки берите… вкусные!
— Спасибо! — я взял сушку.
Ранее я слышал, что Косыгин резко отличается от остальных членов Политбюро ЦК КПСС: умом, необъятными экономическими знаниями и скромностью. Скромность действительно имела место. Но что-то все равно отличало Алексея Николаевича от простых смертных — даже скромничал он начальственно, быть может, помимо воли давая понять: да, я держусь с вами «на равных» — делаю вам одолжение. Таким образом, абсолютного равенства не получалось. Он не говорил, а произносил.
— Где же ваша прелестная дочурка? Ева… кажется?
Тут я понял, что меня проверяют.
— А Евочка в городе, пришлось поселить у знакомых, в санатории место выделили только одно. Но я каждый день к ней хожу. Гуляем, посещаем местные достопримечательности.
— Это не очень хорошо, — поморщился премьер, — папа должен быть с дочерью! Я могу попросить главного врача выделить вам двухместный номер. На одноместные большой спрос, а двухместные, как я знаю, частично простаивают. Руководству не до курортов, слышали, что в спорте творится?
Уединившись в Абхазии, я отключился от внешнего мира. А ведь за один неполный сентябрь столько всего произошло…
Во-первых (не потому, что самое важное, а просто первое сентября), окончательно слился Спасский — просрал матч с Фишером. Тем не менее бабло получил, с родиной делиться не стал, купил джип, набил его капиталистическими товарами и отправил в Союз.
Во-вторых, Олимпиада в Мюнхене, про которую как ни спросишь, первым делом вылазит про теракт палестинцев против евреев. Хотя СССР завоевал там максимальное количество медалей. И… там под конец, произошел самый знаменитый баскетбольный финал СССР-США. Невероятный по накалу матч, каких не было и возможно никогда больше не будет в истории. Матч, где два раза переигрывали последние три секунды, что в итоге принесло победу советской сборной, кажется первый и последний раз.
Ну и наконец, в-третьих (наверное, более важная для советских людей, чем та террористическая олимпиада) началась суперсерия по хоккею СССР — Канада.
В первой, канадской части победили мы. А теперь вот канадцы приехали в Москву и всё высокое начальство хочет попасть на матчи московской серии. На то и намекал Алексей Николаевич, когда говорил про невысокий спрос на двухместные люксы.
Жуя хрупкие вкусные сушки, макая их в мед и попивая ароматный чаёк, я расслабился и тут же пропустил удар.
— Откуда вы знаете товарища Тохадзе? — как бы между прочим поинтересовался Косыгин. — Ведь это он забронировал вам номер?
— А… ну, да… — я лихорадочно соображал, как представить дело.
— Не суетитесь шеф, — успокоил меня Кир, — он вам с большой вероятностью поверит! Врите, только не завирайтесь.
Зачем врать, скажу правду. Не всю, конечно…
— Дело в том, что у Арчила Вахтанговича были проблемы со здоровьем и я ему помог их решить.
— Интересное дело! Ты что же, врач? — от удивления Косыгин, забыв про показную учтивость перешел на «ты».
— Нет, я не врач. Врачи, как раз ничем не смогли ему помочь.
— Если ты не врач, кто тебя пустил к больному, да еще такому… высокопоставленному?
— Он сам и пустил, а врач был против. Видите ли, Алексей Николаевич… у товарища Тохадзе мочекаменная болезнь в тяжелой форме. Из-за этого одну почку ему удалили, но и во второй камень вырос и время от времени причинял больному невыносимые страдания. Надо было делать операцию, но из-за того, что почка одна и сердце слабое… да и возраст… в общем, была очень высокая вероятность, что товарищ Тохадзе её не перенесет. Ну вот, он про меня узнал и пригласил к себе в Тбилиси. И я вывел камень из почки.
— И как же ты это сделал?
— Просто сказал камню выйти, и он вышел. Я экстрасенс.
— Экстрасенс… — с непонятной интонацией повторил за мной премьер. — А Андропов говорит — экстрасенсов не бывает. Сколько их КГБ не поверяло — все жулики. У него, кстати, тоже почки больные…
— Я не только почки, я много чего могу… например, могу будущее предсказывать… иногда. Хотите скажу, кто победит в суперсерии СССР-Канада? Или хотите поболеть?
Он хмыкнул.
— Мне-то этот хоккей до лампочки… а вот Евгений у нас большой любитель. Женя… — он поманил начальника охраны, коротавшего время за соседним столиком, — у нас тут Кассандра завелась, обещает сообщить результаты игр между нашими и канадцами. Тебе интересно?
Выражение лица Евгения говорило само за себя.
— Алексей Николаевич, я вам и так скажу — наши их раскатают в блин горелый, также как в Канаде!
— К сожалению, вы ошибаетесь, — сказал я ему, — наши проиграют. Не верите? Записывайте! Даже счет скажу: первая игра — 5−4 в нашу пользу. Вторая — 3−2 канадцы. Третья — 4−3 канадцы. И, наконец, четвертая — 6−5 канадцы, причем последнюю шайбу забили за тридцать четыре секунды до конца игры.
Косыгин улыбнулся, если так можно назвать небольшое поднятие вверх уголков губ.
— Ты, Григорий либо, сумасшедший, что вероятнее всего… либо… — недоговорив, он встал из-за стола. — Ладно, не будем торопить события, ждать недолго, — посмотрел на циферблат часов. — двадцать второе сентября… Еще увидимся.
Он встал из-за стола, сухо кивнул и пошел к выходу. Начальник охраны поспешил следом. На полпути развернулся и показал мне фигу.
Я пожал плечами — скоро убедишься в моей правоте.
После обеда делать было нечего. В лечебных процедурах я не нуждался, а заниматься спортом лень, да и смысла не было — благодаря имплантам я и так в хорошей форме.
Завалившись в постель, вызвал Еву. Фея явилась в своём девчачьем облике, что вкупе с кислой физиономией означало, что она недовольна.
— Что опять не так?
— Мне это не нравится, — сказала она, — зачем ты с ним разоткровенничался?
— Да потому что надоело ходить вокруг да около, два месяца, считай, потерял. Пора брать быка за рога!