Она неторопливо, покачиваясь на высоких каблучках, процокала к своему столу, а я не мог оторвать взгляда от прелестей, вкусно выпирающих из джинсового костюма.
Генка, пихнул меня плечом и закатил глаза, что примерно означало: «эхябейвдул!»
Альбина уселась за стол и выжидательно уставилась на нас своими синими светодиодами. Тут, наконец, я вспомнил зачем пришел, и повторил тот же трюк, что и в директорском кабинете, вывалив на стол вещички. Она деловито извлекла из пакета джинсы, покрутила так и этак, внимательно рассмотрела этикетки и мелодичным голосом, отозвавшимся резонансом у меня внутри, выдала вердикт:
— Фирма неизвестная, деним тонкий, швы странные, хотя работа явно фабричная, не самострок. Откуда?
— Малайзия, — ляпнул я первое, что пришло в голову.
— Окей, — кивнула она, — Поскольку лейбл не в ходу, дороже ста взять не могу. В фактуре пишем: пятьдесят.
Майки она оценила по шестьдесят за штуку, очки в двадцать. Таким образом мне на руки выходило двести сорок рублей, плюс чирик от тети Лены. Учитывая, что на все барахло было потрачено около трех тысяч, результат меня вполне удовлетворил.
— Ну, все, молодой человек, оформляем и, думаю, завтра, в крайнем случае, послезавтра уже можно звонить и приходить за деньгами. Давайте паспорт.
Это было как удар под дых.
Пока она что-то там писала, я притянул к себе друга и зашептал на ухо.
— Геша, паспорта у меня нет.
— Как нет, дома что ли забыл?
— Совсем нет… посеял где-то, найти не могу…
— Вот бляха-муха! Феля, ну ты даешь! — он задумался на несколько секунд. — Ладно хуйня-война, сдадим по моему́. Щас я на Толяне метнусь до дому.
Альбина, к тому времени закончив писать, следила за нашим горячим диалогом.
— Алечка! — горячо обратился к ней Генка, — Тут у нас мерехлюндия вышла… Феликс паспорт потерял. Сейчас я за своим сгоняю, тут рядом, буквально! Подождешь? Ну, пожалуйста, Солнышко!
Она томно подняла к потолку прекрасные глаза.
— Гена, ты видел сколько у меня народу?
— Пять минут! — уже пятясь к выходу, Генка тыкал перед собой растопыренной пятерней, — Пять минут!
Он выскочил за дверь и в кабинете повисла неловкая пауза.
Альбина откровенно скучала, подперев щеку кулачком. Я делал вид что интересуюсь развешанным по стенам секонд-хендом, исподтишка разглядывая хозяйку кабинета. Ей, наконец, это надоело.
— Ну, чего смотришь? На мне цветы не растут.
— Ты сама, как цветок… — не задумываясь, брякнул я. — Незабудка! — и запел, подражая Суручану, стараясь не сильно фальшивить: «Незабудка, незабудка, иногда одна минутка… иногда одна минутка, значит больше, чем года… Незабудка, незабудка, в сказке я живу как будто, и тебя я, Незабудка, не забуду никогда!»
Она хихикнула-по девчоночьи, в миг растеряв монументальную неприступность и показала мне на стул.
— Садись, чего стенку подпирать.
Я не заставил себя упрашивать и приземлился рядом с ней.
— Сам что ли сочинил?
— Ага, — желание подбить клин к хорошенькой девушке-товароведу победило мою природную честность, — вот прямо сейчас, экспромтом. Смотрю на тебя, а строки сами в голове складываются!
— Поэт, что ли?
Я важно кивнул.
— Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка!
— Тоже сам сочинил?
— Нет, — на этот раз поскромничал я, — это народное.
— Ну, слово не воробей, — развела руками Аля, — теперь будешь Незнайкой.
Когда потный запыхавшийся Генка ворвался в комнату с паспортом в вытянутой руке, мы мило беседовали о конъюнктуре рынка и влиянии на нее жаркой погоды.
— Женское белье влет уходит, — без смущения рассказывала Альбина, — в такую жару совковые рюкзаки и парашюты (судя по жестам, имелись в виду лифчики и панталоны) кроме бабок никому носить не хочется. Очки тоже разбирают, как горячие пирожки, — она покрутила в изящных пальцах солнцезащитные очки с гордой надписью «Italian design». — Жаль, что мужские — я бы себе взяла.
— Есть женские, — с горячностью заверил я. — В следующий раз принесу. Эти, честно говоря, фигня, от ультрафиолета плохо защищают, а такие красивые глазки надо беречь! Есть настоящие, фирменные!
— Дорого? — деловито осведомилась она.
— Договоримся, — пообещал я.
— Я вам случайно не помешал? — вклинился, уставший слушать наше щебетание, Генка.
Через пять минут все бумаги были оформлены. Мы договорились, что завтра в это же время я позвоню. Скорей всего вещи уже будут проданы, и можно приезжать за деньгами.
— Чао, Незабудка! — сказал я, направляясь к выходу из кабинета.
— Гуд бай, Незнайка! — насмешливо попрощалась она, и громко позвала уже прежним безразличным голосом. — Следующий!
— Ты, никак к Альбинке яйца подкатить собрался? — подчеркнуто небрежно поинтересовался мой друг, когда мы покинули комиссионку. — Так это зря, она птичка не нашего полета.
— Много ты знаешь о моем полете.
Глава 9
За хлопотами время приблизилось к четырем, а кроме пломбира я ничего так и не съел. Кроме того, требовалось отблагодарить добровольных помощников, и мы решили посетить магазин. Но перед этим — долг платежом красен — я вручил обоим парням по одноразовой зажигалке. Рыжий Толян принял подарок с молчаливым достоинством, зато Генка, узрев голую девку на прозрачном корпусе с золотой надписью Lolita, издал серию восхищенных воплей, и принялся яростно щелкать и крутить колесико, увеличивая и уменьшая язычок пламени.
Глядя на его реакцию, я в который раз ощутил неловкость — в этой «консерватории» надо что-то серьезно подправить, чтобы мои соотечественники перестали радоваться всякой иностранной безделушке, словно папуасы стеклянным бусам.
Мы пересекли Проспект в неположенном месте и, пройдя сто метров, вошли в универсам под названием «Универсам». Миновали за ненужностью молочную секцию, и попали в отдел сыров, где в окружении пестрой стайки плавленых сырков важно лежали круглые батоны «копченого колбасного». Одним из них мы и поживились.
Ассортимент отдела собственно колбас был представлен «ливерной» и чем-то странным квадратным, похожим на кирпич, обзывавшимся «колбасный хлеб». Бросив в корзинку один из «кирпичей», мы прогулялись вдоль стеллажа с консервами, где отоварились парой банок «завтрака туриста» и кабачковой икрой.
Зато в винной секции нас ждало разочарование: измученные алкогольной жаждой сограждане успели расхватать все крепленое. Из корзин на нас уныло глядели бутылки с сухим «Алжирским» и «Механжийским» в народе прозванным «механическим», да еще «Гымза» в больших оплетенных бутылях, которой брезговали даже отъявленные алкоголики в минуты тяжкого похмелья.
Впрочем, в зале самообслуживания было выставлено лишь самое дешманское пойло. Все ценой подороже продавалось по старинке в отдельном закутке, где товар отгорожен от покупателей прилавком за которым несла вахту суровая продавщица. Там имелся довольно-таки неплохой выбор марочных портвейнов, коньяков и настоек. Я взял три бутылки «Алабашлы» за четыре семьдесят и уже собирался отойти, как вдруг остановился осененный внезапной мыслью. Идею срочно требовалось проверить, и я попросил у продавщицы коньяк КС «Москва», аж за четырнадцать тридцать со стоимостью посуды. Продавщица, несколько удивленная моим выбором, с трудом дотянулась до пыльной бутылки, стоящей на самой верхней полке.
— Дурак, что ли? — не сдержал эмоций Генка.
— Спокойно, Геша, это для дела!
Употреблять приобретенное, мы отправились в гаражный кооператив, где Толян работал ночным сторожем, а заодно подхалтуривал ремонтом автомобилей. Там он арендовал у какого-то деда сдвоенный бокс, в одной половине которого обитал «запор», а вторая служила собственно мастерской. Сейчас она была свободна, и мы уселись прямо за верстаком, предварительно сдвинув инструменты и расстелив газету.
Долго нам побыть в тесной компании не удалось, судя по всему, Толянов гараж служил местом регулярных тусовок, и к нашей пьянке, как мухи на мед стали слетаться его и Генкины приятели. К хвостовикам здесь относились с презрением, и поэтому каждый нес что-то с собой: кто «Яблочное» с «Солнцедаром», кто «Стрелецкую», а кто и вовсе самогонку.
О чем принято говорить под вино в суровой мужской компании? Правильно, про баб и про службу в армии. А особенно, про баб во время службы в армии. Причем, по мере убывания запасов спиртного, количество этих баб, напротив, возрастало по экспоненте. Все рассказчики были молодые и срочную отслужили недавно, поэтому память бережно хранила все подробности сексуальных подвигов.
Как единственный «откосивший», я в основном помалкивал, слушая правдивые душераздирающие истории бывших «дедушек СА» и «годков ВМФ». Кто-то рассказывал, как в самоволке после совместного распития розового вермута, отодрал местную блядскую семейку — мамашу вместе дочерью-комсомолкой, другой бахвалился, что по дороге в отпуск переебал с корешем всех проводниц, предварительно опоив купленной у них же водкой, третий, напротив, поведал, как они вшестером долбили кастеляншу в «Экипаже», но блядища так и осталась неудовлетворенной.
Потом разговор как-то резко перескочил на музыку и сопутствующие темы. Все приятели, включая Генку, оказались нешуточными меломанами и, как один, поклонниками только утвердившегося хард-рока. С придыханием произносились названия западных групп: «Дипп пепл», «Лед Зеппелин», «Дорз». Собеседники сыпали друг на друга модными терминами: Хай-Фай, шумодав Долби, цветомузыка с квадрофонией и прочий белибердеж. В связи с этим всплыла тема звукозаписывающей аппаратуры. У всех было какое-то железо, в основном старые ящики производства шестидесятых годов, на которых только с горы кататься. Зато у Толяна имелся новейший советский кассетник Весна 305, именно он сейчас хрипел в углу голосом Роберта Планта.
Мне, извините за каламбур, вся эта музыка была по барабану и, расслабившись, я утратил нить беседы. Винище ударило в голову, стало хорошо и просто.
— Феля! — потряс меня за плечо Генка, — а у тебя какой маг?