Таксисты ни в какую, даже за два счетчика, не соглашались ехать в «Промзону», разве что на хер не посылали. Через полчаса голосования удалось, наконец, поймать частника. Дед на древнем, насквозь ржавом четыреста первом «Москвиче», согласился домчать меня с ветерком за рубль денег. С собой у меня был пакет, а в пакете четыре портвейна и пара старых магнитофонных компакт-кассет. Каким-то чудом они сохранились у меня с начала двухтысячных. На кассеты я записал «свежие» рок-альбомы семьдесят второго года. Пусть порадуются ребятишки.
«Москвич» мчался, дребезжа и пукая раздолбанным двигателем. Под колеса летел кривой щербатый асфальт. Дед гнал, не обращая внимания на выбоины. Машина высоко подпрыгивала и опасно плавала на дороге. Мне каждую минуту казалось, что у нее вот-вот отвалится днище, и дальше мы по инерции побежим уже своим ходом, как волк в «Ну, погоди». Дед с рулем в руках, а я, прижимая к груди пакет с бухлом.
Обошлось. Деду я дал два рубля. Дополнительный за то, что остался жив.
Генка, как и ожидалось, нашелся у Толяна в гараже. Присев на корточки возле потрепанной «Победы» он давал советы и подавал инструменты невидимому приятелю. Тот в ответ невнятно что-то бурчал из ямы.
Увидев меня, Генка обрадовался:
— Феля, молодец, что пришел!
На его голос из-под машины высунулся хмурый Толян и, увидев меня, расцвел.
— Здорово, кассеты принес?
В одном углу гаража, мотая мою кассету, завывал магнитофон. В другом терзал гитару, босяцкого вида пацан:
— Что творится по тюрьмам советским… я не в силах друзья передать… как приходиться, нам малолеткам, со слезами свой срок отбывать…
А в центре, на месте выгнанного наружу «запора», стоял стол из двух табуреток и куска фанеры, с нехитрой закуской. Сидящие за столом парни, вели степенную беседу. Проще говоря, перекрикивали друг друга, певца и магнитофон.
Я пил мало и в основном молчал, мне главное было не оставаться одному.
Альбину терять не хотелось. Наоборот, хотелось заняться с ней любовью, вот, прямо сейчас. Любоваться прекрасным обнаженным телом. Ласкать его и наслаждаться самому.
Блин, что же делать? Нанести визит Яше? Напугать до усрачки, чтобы думать забыл путаться у меня под ногами. Или сделать, как предложил Жорж — подкинуть рублей несуществующих серий? А вдруг, Яша тут вовсе не причем. Да скорей всего не причем.
Кто он и кто она. Он фарца без перспектив, кроме как присесть на нары, а она завидная невеста. Девушка деловая — готовится продать подороже свою молодость и красоту. Так что Феликс, отойди-ка ты в сторонку и дай девчонке жить той жизнью, которую она себе задумала. Вроде бы простая и правильная, но какая горькая эта мысль!
— Ты рыбки попробуй Феля, — в который раз пристал ко мне Генка, — отличная рыбка, батя сам коптил.
Есть не хотелось, но я попробовал, чтоб отвязался. Рыба была перекопченная — распадалась в руках и кислила. От такой, немудрено было язву заработать.
Вино кончилось, и кто-то приволок трехлитровую банку самогонки, стали разливать по стаканам. Плеснули и мне. Я понюхал — из стакана омерзительно несло сивухой. От этого запаха и от табачного дыма, густой пеленой висевшего над столом, захотелось блевать, и я поспешил на воздух.
Шел одиннадцатый час, но было еще довольно светло. Во всю мощь стрекотали кузнечики, жара потихоньку спадала. Я несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, очищая легкие от беломорного дыма — сразу стало легче. Пожалуй, пора выдвигаться домой. Опять что ли пешком шкандыбать до Проспекта?
Сзади послышались шаги, я обернулся.
Это был Генка.
— Слышь, Феля… разговор есть… — сказал он сконфуженным голосом, подваливая ко мне вплотную.
— Ну? — я выжидательно смотрел на него, а он куда-то в пустоту, хмуря брови и кусая губы. На его лице читались сомнения и размышления.
— Ты это… ничего не хочешь мне рассказать?
— По поводу? — довольно искренне удивился я.
— Ты извини, что спрашиваю, но все это очень странно…
— Да что странно-то?
— С тобой странно… темнишь ты что-то, Феля. Пять лет от тебя ни слуху, ни духу и вдруг объявляешься… к дяде приехал. Я сколько не вспоминал, так и не припомнил, чтоб у тебя в Обноре был какой-то дядя. Ну, допустим, дядя… но что ж ты к нему без копейки денег приперся? Часы с себя продал, документов никаких нет. А у самого куча шмотья заграничного… Откуда?
— Да, я ж говорил…
— Про дядю моряка? Ха! Феля, ты меня за лоха педального не держи, я тебя умоляю, со мной парни служили, которые до службы, на гражданских пароходах ходили в загранку. Они мне много чего порассказывали. Возили, конечно, контрабанду, но по мелочи, а не как ты говоришь — тюками. Какие тюки? В команде обязательно стукач имеется — сразу заложит. К тому же там погранцы кругом, разве бы они допустили эти водолазные работы.
Я присвистнул.
— Да ты, Геша, прям незаконнорожденный сын Шерлока Холмса! То есть, ты мне сразу не поверил?
— Не то что, прям сразу, но постепенно накопилось. Ну, а вишенка на торте, эти черти приблатненные. Чем ты их шуганул? И вообще, Феля, какой-то ты не такой как все, как будто не отсюда. Слушай, может ты шпион американский?
— Точно! Шпион. Агент ноль-ноль семь, по кличке Жопа! — я засмеялся и процитировал Высоцкого:
«Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом „мистер Джон Ланкастер Пек“
Вечно в кожаных перчатках, чтоб не делать отпечатков,
Жил в гостинице „Советской“ несоветский человек»
Произнес я это нарочито небрежным тоном, а сам подумал, ведь Генка прав, я и впрямь шпион. Меня забросить, забросили, а подготовить забыли, вот и палюсь на ходу. Оказывается, дружок-то мой, только с виду лопух и раздолбай, ты глянь, какую аналитическую работу провел. А ведь как не крути, без помощника мне в этом мире не обойтись, и кто как не Генка годится на эту роль. Значит судьба.
«Но работать без подручных, может трудно, может скучно,
Враг подумал, враг был дока, написал фиктивный чек,
И где-то в дебрях ресторана, гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек».
— Знаешь, что, Геша, — сказал я, честно глядя ему в глаза, — то, что ты сейчас прогнал не такая уж и чушь. Есть в этом рациональное зерно. Только я не американский шпион, это было бы слишком банально, хотя действительно не отсюда.
— А откуда? — выдохнул Генка.
— Я тебе обязательно все расскажу, но только завтра. Хорошо?
— Почему не сегодня?
— Потому что сегодня ты мне, не поверишь.
— А завтра поверю? — Генка с сомнение поскреб лохматую макушку.
— Будь спокоен, — кивнул я, — предъявлю такие доказательства, что хочешь, не хочешь, а поверить придется! А сейчас извини, мне домой надо.
Надо так надо, Генка не возражал, но так просто отпустить меня не захотел. С ума, что ли сошел? — говорил он, отметая мои возражения, — одному по ночи таскаться, в Обноре хулиганья развелось, мама дорогая! Удивительно, что в прошлый раз без приключений добрался! — и обнадежил. — Да ты не ссы, домчу с ветерком!
Старенький «чезет» стоял в углу Толянова гаража укрытый рогожей. Ухватив за крутой руль, Генка, под одобрительные возгласы парней, вывел его во двор.
— Дедово наследство, — гордо сказал он, забираясь в седло. — Старый, как говно мамонта! Его, наверное, немцы бросили при отступлении, а дедуля подобрал. Он мастак был всякую рухлядь в дом тащить, говорил: дары природы. Сколько себя помню, так и стоял этот аппарат в сарае, деталей каких-то не хватало. А Толян, прикинь, подшаманил, теперь гоняет, как новенький. Золотые руки у человека!
Мотоцикл и впрямь завелся почти сразу, взревел, отплевываясь дымом.
Я уселся на заднее сидение. Держаться было не за что пришлось обхватить Генку. Мы бодро стартанули и ускоряясь пронеслись по «гараж-стрит», вылетели на шоссе. Там уж Генка дал жару — разогнались под сотню. Тут откуда-то выскочил ментовский уазик. Погнался за нами, включил сирену.
— Хуйня-война! — вопил Генка. — Главное, маневры! Не ссы, Феля, щас до кварталов доберёмся и затеряемся.
Так и вышло. Достигнув кварталов пятиэтажек, свернули в проулки, и менты вскоре отстали во дворах.
Снизив скорость, мы крались по ночному Обнорску — если не газовать, «чезет» был на удивление тих. Так и добрались до моего дома.
— Жду доказательств! — сказал на прощание Генка.
Он утрещал прочь, а я поднялся в квартиру.
Только разделся, готовясь шагнуть в портал, как в дверь еле слышно постучали. Я бы даже сказал: поскреблись. Матерясь про себя (кого там черти несут?), подошел к двери и глянул в глазок. На площадке стояла Женька.
— Феликс, — тихонько спросила она, очевидно услышав шуршание за дверью, — ты дома?
По-хорошему, следовало бесшумно отойти от двери и смыться в портал. Но вместо этого я щелкнул замком и высунул голову наружу.
— Ты чего, Жень? Чего-то хотела?
Девчонка приложила пальчик к губам, тихо, мол.
— Хотела, — сказала шепотом, — тебя увидеть… не пригласишь войти?
— Ой, извини… я просто не одет… сейчас штаны надену! Заходи… — с этими словами, метнулся в зал и стал лихорадочно натягивать джинсы. Штаны, как и следует ожидать в таких случаях, ожесточенно сопротивлялись, а Женька и не думала ждать в коридоре.
— Да не торопись ты так, — усмехнулась она из прохода, — Думаешь, я парней без штанов не видела? У меня же старший брат твой ровесник. Забыл?
— Не знаю, кого ты там не видела, — буркнул я, наконец, справившись со штанинами и застегнув молнию, — а подглядывать не хорошо!
— Больно надо, подглядывать за тобой. А ты чего разделся-то спать что ли собрался? Ещё ж десяти нет.
— Да не… какой спать, жарко просто… — я глянул на нее и засмотрелся. Облитая последним солнечным лучом, заглянувшим в окошко, девушка словно светилась. Короткое платье больше похожее на мужскую майку и очень много голого — плеч, рук и ног. К тому же она была ещё и босой, что добавляло наивного эротизма.