— Охуеть… — сказал Генка и быстро, быстро выдул пиво из кружки. — Чувак, в натуре, ты правда из будущего? — отдышавшись спросил он.
— Чистая правда! Из две тысячи двадцать второго года.
— Бля-я… вот же мерехлюндия… И что там будет?
— Сейчас покажу, что будет. — я нашел папку «Намедни», выбрал файл и через пару секунд смартфон вещал голосом Лени Парфенова: «… без чего нас невозможно представить и еще труднее понять. Сегодня — девяносто первый год. Война с Ираком, российское телевидение, гуманитарная помощь, спектакли Виктюка, шестисотый мерседес, распалась Югославия, Ельцин президент, путч, погиб Тальков, КАМАЗы на ралли Париж-Дакар, развал Советского Союза, Пугачева и Янковский народные артисты СССР…»
— Чо, блять?.. — Генка так пучил глаза, что я стал опасаться за зрительные органы своего приятеля.
— Так-то, Геша… Развалили Союз нерушимый, голодных и вшивых.
— И что осталось?
— Россия осталась. Капиталистическая.
— А остальные? — Генка растерянно хлопал глазами, мне даже стало его жалко.
— Остальные, Геша, теперь самостоятельные государства. Некоторые даже стали членами агрессивного блока НАТО.
Я перемотал первые сорок минут ролика.
— Вот, смотри самое главное.
Досмотрев серию, Генка поднял на меня глаза. Взгляд у него был непонимающий.
— Но это ж девяносто первый, а ты, говоришь, из две тысячи двадцать э-э…
— Второго, — подсказал я.
— И что там дальше произошло?
— Дальше много чего плохого случилось, — я решил не рассказывать ему про Жоржа и апокалипсис, чтоб совсем не деморализовать, ограничившись своим временем. — Но об этом позже. Сейчас могу тебе рассказать, что случится в ближайшее время. Одиннадцатого закончится эстрадный фестиваль «Золотой Орфей» и неожиданно победит там, некая Света Резанова — сексапильная телочка…
— Какая телочка? — разинул рот Генка.
— Ну… это от английского sex appeal — сексуальная привлекательность. Она не надела лифчик под платье. Сиськи у неё были, что надо, а в жюри сидели все мужики и в итоге прокатили Леву Лещенко, отдав ей первую премию. Не слыхал про нее? Она была солисткой в «Веселых ребятах», а после неё стала Пугачева.
— Это еще, что за дура?
— Понятно. Советской эстрадой не интересуешься.
— Вот ещё, «совок» я буду слушать.
— Ясно с тобой. А вот девятнадцатого июня выйдет указ о борьбе с пьянством и алкоголизмом и водку будут продавать с одиннадцати утра.
— Кстати, про алкоголизм, — задумчиво сказал Генка, — Чувствую, пивом этот пожар в моих мозгах не залить… пойдем возьмем, что-нибудь посерьезней. Все равно сейчас бабка вернется. При ней не поговоришь нормально.
Мы сидели в вокзальном ресторане и тушили пожар в Генкиной голове. В качестве огнетушителя использовался молдавский портвейн. Закуска была скромная: холодец с хреном и горчицей, селедочка с лучком и горячие бутерброды с языком.
Я почти не пил, вечером предстояла вторая часть марлезонского балета, на этот раз с Женькой.
Вокзальный ресторан место суетливое. Периодически происходило нашествие пассажиров, с какого-нибудь проходящего поезда. Толпа оголодавших и заскучавших путешественников, подобно стае саранчи, набрасывалась на комплексные обеды. Для них были выделены два длинных стола у дальней стены под вывеской «экспресс-обед». Там в ожидании короткого боя, в строгом армейском строю, уже стояли в ряд алюминиевые миски со стынущим супом и угрюмыми котлетами с унылым гарниром, стаканы с компотом.
Пассажиры, у которых времени было в обрез, споро падали на стулья, стучали ложками и вилками, скоренько жуя и чавкая. Вливали в себя компот, расплачивались и уносились обратно в поезд на свои места, согласно купленным билетам.
Между рюмками, я рассказал приятелю о неприятностях с Альбиной.
— Ты нашу синеглазку отжарил? — в который раз за сегодняшний день удивился Генка и от волнения сожрал бутерброд. — Между делом, пристроил шершавого! Феля, я с тебя тащусь, как удав по стекловате.
— Фу, Геша! — возмутился я. — Терминология у тебя быдляцкая. Выбирай выражения.
— Какие нежности, ё-маё! — отмахнулся тот. — Нормальная терминология, ни слова про ёблю… И чо, прямо вот так отдалась?
— Ну… сперва оказывала посильное мне сопротивление, а потом вошла во вкус.
— Ну ты Феля, какой-то половой гигант. Резкий, как понос. У вас в будущем все такие?
— В моем времени, дружище, я старик, которому девушки не дают. Отсюда повышенная реакция внезапно помолодевшего организма на прелестных юниц.
— Да я смотрю, у них тоже повышенная реакция на твой помолодевший организм — дают без раздумий.
— А теперь, она не хочет со мной общаться.
— Посмотри на это дело с другой стороны — не хочет и не надо. Ты свою миссию выполнил — опылил цветочек — пусть себе дальше цветет и пахнет. Было бы хуже, если б она сказала: после того, что между нами было, ты обязан на мне жениться!
— А как же канал сбыта? — уныло поинтересовался я. — Куда тряпье сдавать?
— Я тебя умоляю! Там стопудово, кто-нибудь стучит в ментуру. У нас тут не Москва, все друг друга знают. Все на виду. Новый человек сразу в глаза бросается. Пару раз сдать можно, а на постоянку не канает — живо заинтересуются, кому следует. Тебе оно надо? А тут все удачно складывается, заодно и поклонники ейные от тебя отвяжутся.
На словах, в Генкиных рассуждениях все было складно. Однако я не мог отделаться от ощущения, что друг мой сам мечтал бы пристроиться к Альбине, но рассчитывать на это не приходилось. Оттого, он с таким энтузиазмом, как к восстановленной справедливости, отнесся к нашему с ней разрыву.
— Кстати, насчет заработка… — осенило Геннадия, — ты же можешь достать записи всех концертов, всех групп… можешь?
Я кивнул.
— Ну так какие проблемы? Это ж бабки можно делать прямо из воздуха! Знаю я одного кента, он серьезно музоном занимается. У него знакомых, пол Обнорска… Надо только способ найти, чтоб с твоей лабуды на бобины переписать. Можно у него попросить. У него хорошая аппаратура…
— Ничего просить не надо, — успокоил я друга. — Я посмотрю хит-парады, за этот и за прошлые года. Куплю компакт-кассеты, что-нибудь запишу и передам вам. Вы ищите аппаратуру и переписываете на бобины. Смотрим, если дело пойдет, будем решать, как тиражировать и как оплачивать.
— Куда оно денется? — удивился Генка. — Не пойдет, а поедет! Помчится, на оленях утром ранним! На те записи, что ты приносил, уже очередь стоит. У меня уже зудит… щас побегу договариваться.
И он действительно побежал, правда в сортир, оставив меня наедине с моей тарелкой, холодец в которой размяк до состояния желе. Натюрморт был дополнен хреном и горчицей, с одной стороны и куском селедки с другой. Я налил в бокал слегка портвейна и взял пластик языка с бутерброда. Я был на подходе к состоянию, которое делало меня своим в любой компании. Когда уже собрался опрокинуть янтарную жидкость в себя, к столику приблизилась официантка.
— Что-нибудь еще заказывать будете, молодые люди?
Ну да, заказали мы мало, и сидим зря место занимаем, а ресторан уже заполняется посетителями. Лицо у официантки было красивое и профессионально наглое. На меня она смотрела с интересом, я как бы увидел себя со стороны её выразительными глазищами — симпатичный, молодой, прикинутый, в модных дымчатых очках.
Фигурка неплохая. Ножки стройные. Блондинка. Может приударить за ней?
— Заказывать?.. — я как бы задумался. — Может быть, немного счастья?
Она усмехнулась.
— Боюсь, счастье в нашем меню не предусмотрено. Да вы, юноша и не выглядите несчастным.
— Внешность, знаете ли, обманчива. У меня богатый внутренний мир и в нём не всегда есть место подвигу. Меня, кстати, Феликс зовут. А вас, к примеру, как величать?
— Зоя. — она ехидно сверкнула глазами. — Откуда ты тут такой взялся с богатым внутренним миром?
— Зоя! — восхитился я, — Заменить одну букву и будет Зая. Я-то? Да вот проездом из Перми в Париж. Еду, гляжу — красивые дома. Ну и вышел посмотреть. Кстати, вы же местная, не покажете мне город? Я, к примеру, холост.
Зоя смотрела на меня и что-то решала, но взгляд заметно потеплел.
— Девушка, — позвали с соседнего столика.
— Минуточку! Не видите, я занята! — ответила она профессионально стервозным тоном. — А что же, друг город не покажет? — кивнула в сторону сортира.
— Это мой бизнес-партнер. Очень занятой человек!
Очевидно, Зоя не знала, что за зверь такой бизнес-партнер, но правила игры приняла.
— Сегодня я до одиннадцати.
Сегодня я и не собирался.
— А завтра?
— Завтра не работаю и в городе меня не будет.
— А послезавтра?
— Послезавтра до четырех.
— Тогда я подойду?
Она пожала плечами, мол, подходи, кто запрещает.
— Тогда, до послезавтра, очаровательная мадемуазель. И можно счет пожалуйста?
Генка, вернувшись из туалета и узнав, что банкет окончен, заметно огорчился. Но в мои планы не входило набухиваться, каждый день до поросячьего визга, о чем я ему и сообщил. Сегодня мне еще предстояли разборки с Женькой, об этом, я ему, разумеется, сообщать не стал.
Глава 14
— Так что, Феля делать-то надо? — с энтузиазмом спрашивал Генка, когда мы вышли на Вокзальную площадь и направились к стоящим поодаль такси.
— Помогать мне будешь. Будешь помогать?
— Конечно! Ты меня, типа, на работу берешь? А что мы будем делать?
— Корректировать временной слой. Только не спрашивай, как. Я еще сам толком не знаю. Ты пока занимайся музыкой. Ребят поспрашивай, может кому-нибудь что-то из тряпок надо подкинуть.
— Мне надо! — тут же сказал Генка. — можешь притащить джины фирмовые? Врангель хочу!
— Врангель, Геша, — сказал я ему наставительно, — был враг Советской власти. Не надо его путать с названием известной американской фирмы «Ранглер». Видишь ли, в Обнорске нет фирменного магазина «Wrangler».
— А какие есть?