— Ну… «Levi’s», например.
— Так, это еще клёвей! — выкатил глаза Генка и продекларировал. — Приходи ко мне на хаус в тертых джинсах «Леви Страус» … кто носит джинсы «Леви Страус», у того стоит как парус!
— Будут тебе джинсы, — обнадежил я друга, — приоденем и девку тебя найдем с тремя сиськами!
— Мне и двух хватит.
— Девок?
— Сисек!
— Хочешь, с классной девчонкой познакомлю? Соседкой. Красивая, нецелованная (тут я малость приврал), скоро семнадцать стукнет. Чо морду кривишь? Через годик подрастет… а пока чпокай свою Афродиту.
— Венеру! Чо, с ней делать? А… понял, это в будущем так ёбля называется?
Я покивал.
И вот еще… — остановился возле желтой «Волги» с таксишным плафоном.
— Свободен, шеф?
Водитель лениво кивнул. Перед тем, как сесть в салон, я повернулся к приятелю, понизив голос почти до шепота:
— Документы мне нужны, Геша. Подумай, может какие-нибудь мысли появятся, где достать. Либо паспорт чей-то, я могу купить, только не сильно затертый, или чистый бланк. Ну, и сам понимаешь, ты приобщился к великой тайне! Поэтому рот на крючок и молчок!
Генка честно вытаращился.
— Что ты, Феля, я разве не понимаю? Молчу как рыба об лед! Век воли не видать! Бля буду.
Привет, Феликс! — глаза у Женьки светились отвагой. Она их подвела и сделала стрелки к вискам. И сама девчонка была какая-то стремительная, словно разбегалась прыгнуть в воду. Сегодня она выглядела по-боевому. Подаренную мной юбку, укоротила, подвернув вовнутрь. В прошлый раз она была чуть выше колен, а теперь заканчивалась, едва начавшись — еле доходя до середины бедер.
Давешняя приталенная рубашка в пионерскую клеточку, теперь у ворота лихо расстегнута на три пуговки, давая волю рвущимся наружу упругим девичьим прелестям. Картину завершали босоножки на каблучке и конский хвост на затылке, как у атаманши из «Бременских музыкантов».
Что сказать… хороша девочка. Вчера она была в образе прелестной беспризорницы, а сегодня напоминала юную путану. Влюбляться полезно, как говорил волшебник в «Обыкновенном чуде». Даже жалко корректировать.
— Можно, я зайду? — скромный тон её голоса не соответствовал «распутной» внешности, — а то не дай бог, кто увидит!
Я понял, что весь этот секси-стайл адресован исключительно мне и молча посторонился, впуская гостью.
— Что было, то было, скрывать не могла-а, — продекларировала Женька с порога то ли стих, то ли песню. — Я гордость забыла к нему подошла-а… Пиво есть?
— Фи! Пиво… Есть шампанское! И мороженое.
— Феликс — ты ангел! — гламурно мурлыкнула она, и встав на цыпочки поцеловала меня в уголок губ. Пока что, целомудренно.
— Прошу к столу мадемуазель! — пропустил её вперед. Женя лукаво сверкнула глазами и прошла в комнату нахально покачивая бедрами. Дойдя до стола, обернулась и посмотрела на меня внимательным взглядом, чтобы не упустить на моем лице следов восхищения своей красотой.
— «Кока-колу»-то выпила?
— Ага, спасибо! И бутылку сохранила. Завтра девкам покажу, а то не поверят.
— Понравилась?
— Да непривычно как-то… будто мыло развели. И чего её так нахваливают?
— Говорят, раньше в ней и вправду кокаин был, вот она и бодрила. А теперь кофеин да таурин.
— Контакт с периферией установлен, — сообщил Кир, — наноимпланты активированы, можно приступать к корректировке. Насколько снижаем уровень эмпатии объекта от нынешних ста процентов?
— Подожди, — укоротил я его, — снизить всегда успеем. Интересно, что она задумала. Вот не верю я, что соплюшка сексуально озабочена — не тот возраст.
Пока ходил на кухню открывать шампанское, на её рубашке оказались расстегнуты еще две пуговицы. Теперь открывшееся декольте являло отсутствие бюстгальтера. Криво усмехаясь, разлил шампанское по бокалам. Мы торжественно чокнулись и отпили по глоточку.
— Жень, — спросил я, — а зачем ты мне сказала, что твоя мама на курорте?
— Бабка сдала? — девчонка недовольно скривилась. — Так и знала… понимаешь… все, кто узнаёт, что я такая, сиротка при живых родителях, первым делом, начинают меня жалеть. А я не хотела, чтоб ты меня жалел… чтоб жалость была единственным твоим чувством, ко мне. Да и чего меня жалеть? Мне и с бабушкой нормально. А этот Нинин сожитель, дядя Гоша, кобель старый, так на меня пялится, что потом помыться хочется. А Нина, на меня злится, мол, я перед ним жопой кручу. Вот и сплавила с глаз долой.
Ниной, Женька фамильярно называла свою мать. И то сказать, от Ефросиньи Матвеевны я узнал, что Нине всего-то тридцать три года — молодая совсем. В своем настоящем, я таких за девочек держал.
— А про брата зачем наврала? Ты врушка что ли?
— Чо это я наврала? — насупилась девушка. — Я и не говорила, что он родной.
— Баба Фрося сегодня на тебя ругалась, — вздохнув, наябедничал я, — шляешься, мол, целыми днями, от рук отбилась…
— Да ну её, — отмахнулась Женька, — не помнит ничего, кошелка старая. Я ж ей говорила… на работу я устроилась! Тетя Тома, Риткина мама, взяла нас с Риткой к себе в магазин, на месяц подработать. Продавщицы в отпусках, за прилавком некому стоять. Вчера медицинскую книжку получила, а сегодня вышла первый день.
— Ух ты, — восхитился я Женькиным трудолюбием, — а кто у нас тетя Тома?
— Директор гастронома.
— И как тебе работа, на новом месте?
— Да какое оно новое, мы и в прошлом году работали. Нормальная работа не пыльная. Нас на весовуху не ставят — там опыт нужен — покупателей обвешивать. Мы на штучном товаре. Я на моло́чке: бутылки, пакеты кефира, молока, сливок, ряженки. Всякие сырки плавленые, да творожные. А Ритка на консервах. Всех делов — выписал товар, принесли с кассы чек — выдал товар. Больше с ней болтаем, чем работаем… Кстати, Феликс… — девушка замялась, подбирая слова, — а у тебя нет в «камере хранения» ещё такой юбки? Ритка очень хочет…, и Златка-цыганка тоже хочет…
Чего-то такого я ожидал. Усмехнулся.
— Ты что же, Евгения, за фарцовщика меня держишь?
— Нет, что ты, — девчонка совсем смутилась, — просто они прицепились… спроси, да спроси.
— А чем она расплачиваться будет, твоя Рита? Она хоть симпатичная?
— Очень! Рыженькая красотка. Загляденье! — честно ответила Женька, а потом вдруг напряглась. — А чего, это ты спрашиваешь? С какой целью интересуешься? — она вскочила со стула и нависла надо мной, уперев руки в столешницу. Я получил приятную возможность заглянуть в декольте. — Ей и шестнадцати еще нет! На девочек маленьких потянуло? Хипарь престарелый!
— Я, Женечка, конечно, уважаю твою возможность высказывать собственное мнение, но «престарелый хипарь» — это преувеличение! Между прочим, ты нелогична. То заявляешь, что у нас маленькая разница в возрасте, то, чуть ли не старпёром обозвала…
— Кем? — ахнула Женька.
— Старым пердуном.
Она прыснула в ладошку, разом растеряв напускную агрессию.
— Да я же шутейно, выпила, вот и несу чушь.
— Пару глотков всего отпила, — усомнился я.
— Много ли мне надо, — беззаботно отмахнулась девушка, — своей дури хватает — один глоточек и пьяная. Так что, насчет юбки? Тетя Тома не бедная, цену даст — сама вся в фирме́ и Ритку одевает.
— А чего ж она тогда её работать заставляет?
— Так это не для денег, а чтоб при деле и под присмотром была. За Риткой уже кавалеры табунами бегают, тёть Тома строгая, у неё не забалуешь.
— И зачем мои услуги понадобились? Директор гастронома со своими связями, джинсовую юбку дочке купить не может?
— Так она ж тянется! — удивилась Женька моей недогадливости и оттянула подол юбки, — тянущейся джинсы́ здесь никто не видел. На попе сидит в облипку, но ни сидеть, ни ходить не мешает.
Опять палюсь — недовольно подумал я. — хипарь престарелый!
— И тонкая, — продолжала нахваливать девушка, — в жару самое то ходить!
Хм, может и вправду… знакомство с директором гастронома не помешает.
— Видишь ли, Евгения, юбку я допустим, достать смогу, но не хотелось бы, чтоб пошли слухи… а то знаешь, привлечь могут за спекуляцию.
— Ты ж не на барахолке стоять будешь, кто тебя привлечет? Это же торгаши — милиция им не подруга. А у Златки, цыгане — тем более… — болтая так, девчонка прикончила свой бокал и хищно подобралась. Я понял, готовится к прыжку ко мне на колени.
— Минус пятьдесят! — скомандовал я Киру.
Женьке словно пыльной тряпкой по лицу провели. Взгляд из сексуального, стал каким-то озадаченным, словно девушка перестала понимать, а чего это она тут делает, поздним вечером у одинокого мужчины.
Я сходил на кухню за мороженым, а когда вернулся, увидел, что пуговки на блузке застегнуты до самого верха, а юбка, наоборот развернута на полную длину. В пальчиках она тревожно крутила за ножку пустой бокал. Елозила попой по стулу, зыркая глазами по сторонам с отсутствующим видом. Я понял, готовится слинять и ищет предлог. Это уже перебор. Пристально глядя ей в глаза, скомандовал Киру:
— Плюс тридцать, — и с удовлетворением отметил, что в них опять зажегся огонек приязни. Но, кажется, не страсти. Хм, это надо проверить.
Беззаботно болтая, Женька незаметно вернула пуговицы в расстегнутое состояние, слопала мороженое, а потом все-таки пришла ко мне на колени, и мы опять целовались. Но делала она это, как-то неуверенно без прежней пылкости, словно по инерции и не особо прижималась. Тогда я решил провести эксперимент. Ненароком взял её за грудку и ласково стиснул. Она замерла. Тогда второй рукой залез под юбку, скользя ладонью вдоль шелковистых гладких ляжек. Вот тут она отпихнула мои руки и соскочила с колен.
— Чего лапы распускаешь? — Женькин голос был полон возмущения. — Обнаглел совсем! Думаешь, если сама пришла и целовались, значит блядь и все с ней можно?
Такая реакция меня полностью удовлетворила. Вернее, она удовлетворила мое сознание пожилого циника, а молодое тело требовало продолжения. «Обойдешься!» — злорадно сказал я ему, и задушил внутреннего змея. Завязал его, гада такого, на узел, и дал команду Киру привести чувства в норму. Тут же, как из душа окатило — эротический морок испарился.