В центре комнаты находился круглый стол, окруженный с боков сервантом, платяным шкафом и воткнутыми между ними стульями — не гостиная, а микросклад мебели. Вторая комната отделялась от первой слегка вогнутой фанерной стеной с проемом, завешенным ситцевой занавеской.
Через пять минут Гарик вышел к нам уже облаченный в треники с вытянутыми коленями и майку алкоголичку.
Найти его мастерскую было легко. Выходишь во двор, справа от подъезда подвал. Спускаешься вниз, металлическая дверь со звонком. Звонить мы, разумеется, не стали, Гарик отпер дверь ключом.
Подвал встретил нас темнотой и запахом сырости. Я оказался в большой комнате. У одной стены стоял стеллаж, заставленный коробками с пластинками, катушками и кассетами. У другой — там, где были два окна, — длинный, во всю длину комнаты, стол с усилителями, радиоприемниками, магнитофонами. Я не мог не обратить внимания на то, что большая часть аппаратуры была импортной. Между диваном и шкафом стояла тумбочка, на которой громоздилось главное сокровище Гарика — японские магнитофоны: катушечник TEAC A-4010 и кассетная дека Akai GXC-65, похожие на космические приборы. Все это очень не вязалось с потрепанным внешним видом владельца.
Он усадил нас на диван и встал напротив:
— Ну-с, молодые люди, что у вас, до меня? Анатолий сказал, что у вас имеется достойная музыка?
Я кивнул и раз — достал из сумки бутылку с коньяком, два — извлек оттуда же пакет с кассетами.
— Отлично, — констатировал Гарик. — Сейчас, пока аппаратура прогреется, я рюмки достану. Устраивайтесь.
Включив аппаратуру, засветившуюся оранжевыми огоньками электронных ламп, он открыл форточки на всех окнах и ушел в другую комнату.
Вернулся он оттуда с коричневым кирпичом на тарелке, ножом и рюмками.
— Шоколад, — пояснил он на наши недоуменные взгляды, — работницы тащат с Шоколадной фабрики и продают по десяти рублей за кирпичик. Говорят, в приличном обществе коньяк заедают шоколадом и лимончиком. Лимончиком, к сожалению, не располагаю. Разрешите? — он взял кассету, покрутил в своих длинных паучьих пальцах. — На металле записано, богато! Откуда дровишки?
— Сарай разобрали, — откликнулся Генка глумливым тоном, — отца, слышишь пиздят, а я убежал… мы ж не спрашиваем, откуда ты аппаратуры набрал.
— Ты чо на Гарика батон крошишь, — заступился за приятеля Толян, — ты ещё в штанишки писался, а этот мощный старик уже пластинки на костях записывал.
— А ты, Гена спроси, и я отвечу, — не полез в карман за словом Гарик. — У американцев есть поговорка: сбереженный цент — заработанный цент. Иными словами, будь бережлив к бережно сбереженному и все у тебя будет.
— Ну да, — вспомнил я кэвэновскую шутку восьмидесятых, — стать миллионером очень просто, надо триста лет работать вахтером и ничего не есть.
— Примерно так, — согласился Гарик — Ну что, заценим музычку?
— Какую хотите?
— Ставьте «Deep Purple».
Аппаратура у Гарика оказалась что надо. Звук был сказочным. От первых аккордов у меня аж волосы встали дыбом, а по спине побежали мурашки. Орган звучал так сочно, что казалось, музыка просто течет по воздуху, Барабаны стучали бомбически, словно прямо в башке, а тарелки звенели так, будто ударная установка стояла прямо передо мной: дзынь-нь-нь-нь….
— Ну, как? — спросил Гарик, когда песня затихла.
— Класс! — сказал я. Мои товарищи энергично закивали головами, соглашаясь.
— Именно так, как и должно быть. Правильный усилитель и колонки должны донести до вас звук безо всяких отклонений от оригинала. А у нас идет борьба за ватты, как будто смысл музыки в громкости. В этом усилителе, — он гордо постучал ладонью по страшноватому ящику, — два канала ватт по двадцать. И знаете, что самое интересное?
— Что же?
— Он собран вот этими самыми руками. Вид неказистый, но по звуку кроет любой «Грюндиг», как бык овцу — Гарик выглядел очень самодовольным. — А все, потому что штучный товар! Здесь на отбор каждой детали, на ее прогонку ушла хренова туча времени. Так что никакой радиозавод за это никогда не возьмется. Тут нужна маленькая кустарная мастерская и хороший специалист, разбирающийся в этом деле. Ну да ладно, выношу вердикт: качество записи высокое — это не стыдно подарить людям за деньги. Но каков источник, точно не с диска — шороха иглы не слышно?
— Со студийника, — неопределенно пояснил я.
Гарик внимательно на меня посмотрел, но спорить не стал.
— Я так понял, с этого вашего «студийника» можно по заказу писать?
— Все, что угодно, — кивнул я.
— Прямо, по щучьему велению, по моему хотению, — хмыкнул Гарик, — на самом деле, народ «блатняком» интересуется и бардами. Аркашей Северным, Высоцким и прочими. И я вам скажу, гораздо больше, чем роком. Оно, конечно, все есть, но качество отвратное. Если составлю списочек, сделаешь?
Я снова кивнул, и он ловко разлил коньяк по рюмкам. — Ну, за успех!
Так даже проще, подумалось мне, самому кумекать не надо, наверняка Гарик знает рынок куда лучше всех нас вместе взятых.
Коньяк быстро кончился и Гарик приволок поллитровую бутылку с какой-то золотистой жидкостью.
— Чо за херня? — с подозрением спросил Генка. — На ссаки похоже…
— Не херня, а хреновина. Вернее, хреновуха, сам настаивал! — с гордостью сообщил Гарик, — только два компонента: медицинский спирт и хрен. Исключительной полезности вещь. Лечит все болезни ухо, горло, носа, а также желудка.
— А геморрой не лечит? — хмыкнул Толян. Он был за рулем, поэтому не пил и был саркастичен.
Гарик усмехнулся:
— Кто знает, Анатолий, кто знает…
Разлили пробную партию. Чокнулись, выпили. Жидкость оказалась жгуче-кисловатой на вкус и действительно пахла хреном и отдавала в нос им же.
— А мне друзья, больше по вкусу американская музыка, — сказал Гарик. — У нас её не так ценят, но мне кажется, в ней как-то больше бесшабашности, чем у англичан, какой-то первобытной эклектичности… все вместе, и блюз тебе и джаз, и рок-н-ролл.
Он подошел к стеллажу, достал стопку конвертов с пластинками, стал любовно их перебирать, перечисляя исполнителей — это Биби Кинг, это — Фрэнк Заппа, Джаннис Джоплин, Кеннет Хит… какие люди! А вот Джимми Хендрикс, великий музыкант. — он показал нам обложку конверта. Там на черном фоне, склонился над гитарой кудрявый нигерок в цветастой рубашке.
— Это, «Band of Gypsys» последний прижизненный альбом. Он записал его в последний день шестьдесят девятого. Ах, какой божественный гитарист! Гитара была одним с ним целым, продолжением его души. Он, когда играл, не просто перебирал струны — он общался с ней, ласкал, иногда бил и даже поджигал… Вот послушайте. Он поставил диск на вертушку и опустил тонарм.
Пространство мастерской заполнила негритянская музыка, в которой сквозь сумасшедшие аккорды ритм-группы, неистовые брейки ударника, гулкие звуки басов, до странности легко прорывается наружу основная мелодия, ведомая чистым голосом соло-гитары.
А он ведь тоже плохо кончил, наш Джимми. Нажрался снотворных таблеток запил винцом и, так же как Бонэм захлебнулся собственной блевотиной.
— Слышь, Феля…
Я давно заметил, что друг мой, что-то мнется. Хочет сказать, но не решается.
— Ну, рожай уже! — облегчил я его муки. — В любви, что ли ко мне хочешь признаться?
— Тут у тети Лены день рождения сегодня… в общем, она нас с тобой приглашает. Пойдешь?
— Ого! Заманчиво… А Альбина там будет?
— Стопудово. Они ж подруги с Лоркой, теть Лениной. Блин, я так и знал, что ты про нее станешь спрашивать…
— Ну, а чего такого? Не печалься, я на неё забил и забыл. Когда и где у нас банкет?
— На даче у них, в пять часов. У них знаешь, какая дача? О-о-о…
Глава 17
На день рождения с пустыми руками не ходят, тем более к таким людям. Надо соображать подарки.
Дал Генке денег и услал его на Центральный рынок за цветами, велев выбрать самые лучшие розы, а сам метнулся до дома.
Разложил свое барахло и задумался, что же у нас дарили в эпоху недоразвитого социализма?
Понятно, что простой советской домохозяйке было бы достаточно пяти розочек или иных цветочков, бутылки шампанского и чего-нибудь из импортной парфюмерии и косметики. Тем более, что не юбилей.
Но тут у нас дамочка далеко не простая. Тем более муж у неё (третий по счету), как мне сообщил Геннадий, директор гастронома № 1, своего рода Обнорский аналог «Елисеевского».
Что тут у нас есть? Перво-наперво бутылка «Просекко». Лера притащила их две, но вырубилась после первой. Потом про неё забыли — так и осталась лежать в холодильнике. Не знаю зачем, я прихватил её в прошлое. Ну вот, и пригодится.
Что еще? Тушь, духи… не трусы же ей дарить… она бы может и не отказалась бы, но неудобно.
А вот коробочка конфет «Рафаэлло». Понимаю, что при таком муже проблем со жратвой быть не может, но таких конфет она точно не видела — шоколадный король Пьетро Ферреро придумал их только в девяностом году.
Ну и на закуску пара черных кружевных чулочек на резинке — от такого порочного предмета одежды ни одна советская женщина не откажется. Все, подарочный набор сформирован и уложен в красивый пакет от «Супер-Ральф».
Дача тети Лены располагалась в поселке Верхние дубки, километрах в пятнадцати от города. Рядом текла речка Обнорка и шумела березовая роща. Мы прибыли на Генкином «чезете».
Калитку нам открыла Лорка.
Иван Андреевич Жук, Лоркин отчим, самолично встречал только самых «дорогих», по его мнению, гостей, к каковым мы с Генкой, разумеется, причислены не были.
— Здорово, сеструха! — Генка тут же обнял кузину и ласково потискал. Он с детства любил хватать её за разное, она в ответ лупила его по рукам и по наглым сусалам. Лариса была года на два старше нас. Я помнил её гордой тощей девочкой-подростком, со смешными косичками. Нас малолетних придурков, она презирала и по возможности игнорировала.