Она усмехнулась.
— В качестве материального объекта, боюсь, не так часто, как хотелось бы. Но виртуально я буду доступна всегда.
Шагнув в портал, я не знал, что или кого я увижу на том конце, и на всякий случай держал наизготовку Жоржев игрушечный пистолетик с иглами.
Но, вывалившись из белого марева, обнаружил пустую комнату, беззастенчиво просвеченную насквозь лучами утреннего июньского солнца.
Огляделся. Вроде все, как всегда. Нет не все — диван был расправлен и застелен. Как так, я ж его сроду не расправлял? У меня и постельного белья-то здесь не было. Кто, интересно, тут похозяйничал? Как в сказке про Машу и медведей: кто тут был и расстелил мой диван?
Я подошел к окну и выглянул украдкой, чтоб не увидели с улицы.
В отдалении поползла, раздувая серебристые усы, машина-поливалка, дворник шаркал метлой по асфальту, шагали по своим делам немногочисленные прохожие. Возле подъезда гулял с собакой какой-то пижон.
Некоторое время я с подозрением наблюдал за ним, но потом собака навалила кучу в палисаднике, и пижон поспешно удалился, очевидно опасаясь получить люлей от жильцов.
С облегчением вздохнув, я начал одеваться. Едва натянул джинсы и футболку, как был застигнут врасплох скрежетом поворачивающегося в скважине ключа.
Сердце, как зазевавшийся ударник, сделало паузу на три такта. И сразу же рванулось вдогонку, частя и сбиваясь. А я, наоборот, замер, как застигнутый врасплох воришка, шаря глазами по комнате в поисках, некстати куда-то запропастившегося пистолета.
Скрипнула открывающаяся дверь, из коридора послышались голоса — мужской и женский и через секунду я столкнулся взглядом… с Генкой.
Увидев меня, мой друг замер в дверном проеме, дико тараща глаза, словно моё оцепенение перекинулось на него. Неизвестно, сколько бы мы так пялились друг на друга, но тут, оттолкнув его, в комнату ворвалась Женька. Завизжав, повисла у меня на шее, осыпая поцелуями, бормоча:
— Фелексушка, дорогой, милый… ты живой, живой!.. — вдруг она отпрянула и быстро, так, что я не успел помешать, задрала на мне футболку. Распахнула глаза, потом забежала за спину, щекотно тыча пальчиком мне в бок. — Раны… их нет… даже следов.
— У тебя там такие дыры были, мама ро́дная! — подтвердил Генка и это были первые звуки, которые он выдавил из себя.
От Женькиной щекотки спина покрылась гусиной кожей, я нервно хихикнул и опустил футболку — нечего на меня пялиться.
— А вы что, знакомы? — уточнил я очевидное.
Они быстро переглянулись и, как мне показалось, смутились.
— Ты совсем ничего не помнишь? — настороженно спросила Женька, и вдруг затараторила, — ой, ребята, мне на работу в магазин надо бежать! Опоздаю — теть Вера ругаться будет! Вечером поболтаем. Ген, проводишь? — и не дожидаясь ответа, девушка устремилась к выходу.
— Сейчас, Женечку провожу и вернусь, — смущенно пробасил Генка, — тут тип, какой-то подозрительный крутился. Ты подожди, не уходи никуда!
Это его «Женечка», так поразило меня, что я даже не нашелся, что сказать ему вслед.
Похоже, моим друзьям потребовалось о чем-то договориться без моего присутствия.
— Да трахаются они, — ехидно сообщил из-за спины приятный девичий голос. В опустевшей комнате нарисовалась феечка собственной персоной. Она деловито вырядилась в синий рабочий комбинезон, на ногах массивные берцы, на голове бейсболка со странной эмблемой — в золотом круге стилизованную белую латинскую букву Р перечеркивали два серпа, один черный, другой красный. По внешней окружности золотого круга шли какие-то мелкие иероглифы. Ниже эмблемы крупная надпись по-русски: «Служба карантина».
— А ты ничего, молодой был, — резюмировала Ева, оценивающе оглядев меня с ног до головы, — красавчик!
Че за бред?! Какая еще Служба карантина? — думал я, а вслух спросил:
— С чего ты взяла, что трахались?
— Да всю квартиру провоняли своими феромонами, — она забавно поморщила носик, — и между прочим, твой диван, заляпали. Похоже, всю неделю друг с друга не слазили… Интересно, юная барышня предохраняться хоть догадалась?
Вот это поворот! Ладно, Генка вернется, спрошу с него.
— Ты это точно знаешь или предполагаешь?
— Какой там предполагаешь… Кир уже связался с их наноимплантами. Ну, что коллега, разбирайся со своими друзьями, а мне пора заняться делами.
— Что собралась делать?
— Сперва найду тех супостатов, что на тебя наехали, а там разберемся.
— Как же ты их найдешь?
— Найду-у, — протянула она, — Кир хоть и бестолочь полная, но девку зафиксировал, к тому же на любом, кто тебя хоть раз касался остается след из наноботов, так что отыскать их, дело времени, главное всю цепочку проследить до заказчика.
Она прошла по комнате сексуально поводя бедрами и напевая:
— Хоп мусорок, не шей мне срок,
Машинка Зингера иголочку сломала…
— Думаешь, блатные? — поинтересовался я, хоть и знал ответ.
— А тут и думать нечего — ясен пень, они! Осталось выяснить, по чьему заказу. Но боюсь, друг мой Феликс, поезд уже ушел. Надо было по горячим следам искать.
— А может, все проще? Из личной мести, я же их немного опустил…
— Ну, да… а спайглас с тебя стянуть, кто этих чертей надоумил? Пушкин? Ну, ничего, разберемся куда ниточки ведут! Ладно, пошла я.
— Пошла? — хмыкнул я.
— Пошла, полетела, поплыла, подиффундировала!
— А мне-то что делать?
— Займись чем-нибудь полезным, наконец! Но из дому не выходи… Чао, пупс! — с этими словами она элегантно растаяла в воздухе, оставив тем не менее, после себя легкий аромат духов.
По радио передают юмор. Анекдоты из стран народной демократии. Актриса профессионально хохочет над анекдотом, прочитанным ей актером, а я решаю сварить кофе. Ставлю на плиту медную турку, наливаю воды под ободок, всыпаю четыре ложечки без горки и сажусь за кухонный стол ждать Генку и кофе. За последнюю неделю, я отчего-то, может от нечего делать, пристрастился варить кофе, хотя раньше меня вполне устраивал его растворимый вариант. Нет, я не гурман ни коим боком, и кофе у меня не свежемолотый, а обычный из пачки и не кладу я в него имбирь на кончике ножа и два зерна кардамону. Все по-простому не чинясь.
А на радио заканчивается иностранный юмор, и вот-вот грянет заключительная песня — она начинает передачу и повторяется в конце, очевидно для того, чтобы тупорылые радиослушатели смогли запомнить все её слова. Я отказываю это делать и выключаю радио. Из турки лезет коричневая пенка и я поспешно снимаю её с плиты.
Наливаю себе самую большую чашку, делаю первый долгожданный глоток, а кофе густой, непроглядно-коричневый, со светлой плотной пенкой, с тропическим ароматом, в его горько-сладком волшебном вкусе — бодрость, радость и сила.
Это лучшие десять минут предстоящих суток. Я сижу на кухне у окна, пью кофе, и бездумно таращусь на улицу. Теперь полагается закурить сигарету или вовсе трубку, чтоб продлить наслаждение. Но, к сожалению, я не курю.
Генка был растрепанным, запыхавшимся и потным, словно за ним кто-то гнался всю дорогу, а на лице его так и застыла маска вины. Он, как только зашел, сразу протянул мне ключ от квартиры.
— Вот, у тебя из кармана взял, тогда…
— Да не сиди ты с такой кислой рожей, — сказал я, забирая ключ. — Я не в претензии, с Женькой мы просто друзья.
— Она говорила, но я… — тут он осекся, — а откуда ты?..
— Откуда знаю про ваши с ней шашни? — тут я задумался, не рассказывать же ему про мою фею, и ответил просто. — От верблюда! На ваших физиях все написано — «Геночка!.. Женечка!..» Да не парься ты, я же сам предлагал тебя с ней познакомить.
На самом деле, некие уколы ревности я ощущал. Вот ведь маленькая шалава, в любви признавалась: «Жить без тебя не могу!» А не успел за дверь выйти, тут же закрутила с лучшим другом.
— Только, ты Геннадий, — сказал я ему, — взрослый мужик, а она девочка, не стыдно, малолетку совращать?
— Да какая там девочка, — отмахнулся Генка.
— В смысле?
— В прямом. Её братец двоюродный склонил, а ей и понравилось.
— Андрюха что ли? — ахнул я, вспоминая фотку танкиста-извращенца.
— Ага, который щас служит.
Непрошенная ревность вновь посетила меня и чтоб её отогнать, я сменил тему.
— Ладно, не о том говорим. Расскажи лучше, как я жив остался.
— Сам не врубаюсь, — в голосе Генки сквозило неподдельное удивление. — Сижу вечером, бабку в больничку отправил, пивком затарился, сижу пью. Вдруг звонит какая-то девка… рыдает… я ничо понять не могу. Что случилось? Мож, не туда попала? Феликс, говорит, умирает… зарезали его… Я чуть до потолка не прыгнул. Где? «Рядом с домой, приезжай!» А ты кто такая, спрашиваю? «Соседка евойная, Женя». Тут я вспомнил, ты мне про нее рассказывал. Я, такой: в Скорую звонила? Нельзя, говорит. Почему? Тут она рыдать перестала, словно сама удивилась. «Не знаю… его в квартиру надо срочно отнести, а мне одной сил не хватает, приезжай». В общем, подорвался я, хорошо «чезет» у соседа в гараже во дворе оставил. Пригнал, смотрю — ты весь в кровищи, и Женька над тобой рыдает и никого. Я пульс пощупал — жив вроде…
— Подожди, — остановил я его, — а откуда она узнала твой телефон?
— Не знаю, не спрашивал, — Генка пожал плечами, — может, ты ей сказал? В общем, подхватили мы тебя с двух сторон и потащили в квартиру. Заносим, дверь в комнату открываем, а там свет призрачный и туман клубится… затащили тебя туда положили на пол и вышли, дверь закрыли.
— А дальше?
— Ну, все… Через минуту открываем — ни тумана, ни тебя…
— А как вы догадались, что меня надо в комнату?..
— Да не знаю я! Вот привязался, — тон у Генки стал раздраженным, похоже он и сам не мог понять, откуда к ним в голову пришла эта нелепая идея. — Но ведь сработало же!
Дежурный по ГУВД подполковник Трубников вернулся на пост после обеда в буфете. Сыто бурча животом, нажал ручку стеклянной двери с надписью «Оперативный зал». Дверь мягко подалась, открывая обширное помещение с окнами во всю стену, рядами пультов усеянных, разноцветными лампочками с кнопками и выключателями, повсюду микрофоны, телефонные трубки экраны мониторов. За пультами и около них — мужчины и женщины в милицейской форме.