— Наша семья вся железнодорожники, — рассказывала Зоя. — Отец машинистом был, мама по станции дежурила, сестра — проводница. Я тоже проводницей сперва была, пока Элька не родилась — с малым ребенком не наездишься. Вот и перешла в пищевой комплекс! Правее, — скомандовала Зоя таксисту, — мы свернули с шоссе, проехали пару сотен метров по грунтовке.
— Приехали, — объявила она.
Я удивился — железная дорога. Буквально рядом чернел в сумерках домик.
— Этот твой, что ли?
— Ага.
Домик был неказистый из шпального бруса. Такие дома для железнодорожников строили вскоре после войны. И похоже, что с той поры его ни разу не ремонтировали. Сбоку к нему лепилась маленькая банька. Неухоженный огород был обнесен покосившимся штакетником, а под окнами росли чахлые цветочки.
По путям, лязгая на стыках, потянулся товарный состав — вагоны, цистерны, платформы с углем и гравием…
— Как вы тут только спите под такой шум? — вырвалось у меня.
— Привычка. Наоборот, я теперь в тишине уснуть не могу. Кто на железной дороге работают, в основном возле нее и живут. Эта территория вдоль рельсов называется «полоса отчуждения».
— Полоса отчуждения… — повторил я за ней. — Звучит угрожающе.
Несмотря на убогий внешний вид дома, внутри оказалось чистенько и довольно уютно. В двух комнатах и кухне имелось все, что обязано было быть в наличие у советской семьи начала семидесятых. Роскошная хрустальная люстра в зале, мебель из стран народной демократии, хрусталь за стеклами, ковры на стенах, телевизор и проигрыватель, финская мойка на кухне.
Это Маринка, сестра — дала пояснение Зоя на мой удивленный взгляд, — проводники прилично зарабатывают, особенно на южных направлениях. Но скоро, и я начну…
Мылись мы по очереди в летнем душе во дворе. Вода в железном баке нагрелась на солнце за день и была почти горячей.
Потом минут двадцать посидели на кухне, обсыхая. Всухомятку пожевали колбасы и сыра. Я предложил выпить прихваченного в баре коньяку, но Зоя отказалась, сказав, что валится с ног и засыпает на ходу. Наскоро постелила мне в маленькой комнате на кровати сестры и ушла спать в зал.
Не успел я прилечь, как тут же нарисовалась Ева.
— Спокойной ночи пришла пожелать.
— Спасибо, и тебе.
— А мне что день, что ночь… я ж флуктуация мирового эфира. А что же ты один прозябаешь, тебе же это несвойственно?
— Мы с Зоей уговаривались: она меня пускает переночевать, я к ней не пристаю.
— Глупыш, — вздохнула фея, — она прямо сейчас ждет, чтоб ты к ней пристал. Но с другой стороны… ни к чему действовать второпях, то, чему суждено быть, то случиться… спи.
И я уснул. Даже ползающие туда-сюда составы не смогли мне помешать.
Проснулась Зоя в девять утра. Вот так всегда, даешь себе зарок — отоспаться в выходной и что ты будешь делать — девять часов и сна ни в одном глазу.
Она сладко потянулась, вспоминая вчерашний вечер и настроение сразу испортилось — он ей пренебрёг. Даже не попытался, а она так ждала — прислушивалась к шорохам из соседней комнаты, представляла, как они… как сейчас… как она… и в результате услышала легкий храп.
Зоя спрыгнула с постели и подошла к зеркалу. Лицо заспанное и немножко припухшее, но это её даже красит. Она задрала ночную рубашку по самое не могу, разглядывая себя… ну ведь все же на месте. Грудь не висит, живот плоский, талия в наличии, бедра без целлюлита…
Сзади кашлянули.
Она рывком натянула ночнушку на попу и оглянулась.
— Цирцея! — воскликнул Феликс. — Медея! Я отравлен твоей красотой!
— Дурак! — сказала Зоя почти ласково.
Эта первоначальная неловкость нас сблизила. Когда увидел многое, скрывать меньшее смысла больше нет, и Зоя щеголяла передо мной в короткой ночнушке, периодически вызывая приливы крови в паху и становление моей флейты «на караул». Я старательно пытался не пялиться на её округлые, очень женские формы. Внутренне я понимал, что мы хотим одного и того же, но что-то сдерживало, чтоб сделать первый шаг — ощущал, что преждевременное примитивное спаривание станет холостым выстрелом.
Мы пили чай с печеньками в маленькой кухне, где над столом висело фото Зоиной дочки, светленькой конопатой девчушки. Зоя, что-то рассказывала о себе, я рассеянно слушал, время от времени вставляя междометия и кивая, чтоб показать заинтересованность к теме. Потом встал вопрос, что делать дальше. У неё был выходной, я тоже свободен до вечера.
Романтично вздыхать — женский козырь, а мужчина должен владеть инициативой. Предложил ей посетить кафе. Она молниеносно согласилась — официантке стать посетительницей — бальзам на душу.
Проявив сообразительность, Зоя предложила посетить кафе «Емелина уха» рядом в «Речпорту». Открытая веранда, вид на реку и все такое.
Такси в этой глуши было не поймать, поэтому передислоцироваться нам помог автобус номер восемь.
По утреннему времени посетителей почти не было. Я заказал ей шампанского, себе сто пятьдесят коньяку. Для сопровождения два мясных ассорти и несколько сыра.
Согласен, пить с утра непедагогично, но в данном случае (я это чувствовал подкоркой), цель оправдывала средство.
Первый тост за провидение, что послало сие наваждение. О, Зая! Второй, поинтимнее, за приятное будущее. После третьего, перешел к прозе: изложив личную позитивную жизненную позицию:
— В жизни все должно быть, Зоя! И быть все должно не иначе, как прекрасно! Но прожить ее надо так, как подсказывает чистое сердце! То есть любить ближнего. Кто к тебе сейчас ближе всех — того и люби! И не как-нибудь, а так, чтобы не было мучительно больно!
Зоя молча соглашалась с моей пургой, а я смотрел на неё и отмечал, что с каждой выпитой мной рюмкой коньяка она становилась краше и менялась внешне. Высокие скулы заострялись, придавая лицу надменность и благородство, в лисьем разрезе глаз мерцало задумчивое спокойствие.
Она спросила про мою жизнь. Я в течении десяти минут старательно врал, а она старательно делала вид, что верит и соблазнительно млела. Когда коньяк закончился, я было начал думать, что дальше, но Зоя меня опередила, сказав, что на «Речпорту» есть лодочная станция. Можно взять лодку в прокат и покататься… такая погода!
Это предложение вызвало во мне нехилый энтузиазм — эк жыж.
Расплатившись по счету и захватив бутылочку портвейна «Ливадия», я повлек Зою в экзотическое путешествие.
Мы шли молча и скоро, будто по делу, хотя оба знали цель. И это возбуждало.
День был будничный и пляж пустовал, не считая стайки ребятишек.
— Мне пожалуйста судно, часика на два-три, — сообщил я лодочнику, небритому мужику неопределенных лет и абстинентного вида, что восседал в будке у входа на пляж и грыз семечки.
— Какую лодку будете брать? — измученным голосом отреагировал тот, не делая попыток встать.
Я понял, нужна дополнительная стимуляция трудовой деятельности.
— Желательно без пробоин, — и выудив из заднего кармана джинсов портмоне извлек оттуда червонец. — Можно без сдачи, но побыстрее.
Сказать, что лодочник оживился, значит, ничего не сказать.
— Лодочку я бы вам посоветовал взять пластиковую. Последнее слово техники. Они намного легче, чем деревянные и ходче. Сил меньше потеряете на греблю, на другое, в рифму, больше останется.
Он похабно хохотнул, с пониманием глянув на мою спутницу, выбрался из будки и поманил меня за собой.
— Пойдем, весла выдам.
Я передал бутылку Зое и отправился за старым сатиром.
— Вот эти бери — самые легкие, — указал он мне на пару весел и хохотнул еще похабней.
Чему он так радуется? Складывалось впечатление, будто это он, в компании красивой девушки, отправляется на прогулку в тихую заводь, где трещат кузнечики и аромат полевых цветов дурманит голову.
Хотелось сказать: «Я убью тебя, лодочник!»
Хотя, нет, конечно, радость его куда более прозаична — едва мы отчалим, закроет он свою будку, метнется кабанчиком в ближайшее сельпо и прихватит там себе подружку — заветную сорокоградусную поллитровку и сольются они в любовном экстазе.
Мы отплывали от деревянного причала под крики ребятишек и отеческие с подвохом, взгляды лодочника. Зоя сидела на корме, баюкая бутылку «Ливадии». Ветерок, гулял под подолом ее легкого платья, изредка открывая мне соблазнительную глубину между белоснежных ляжек.
Я размашисто греб, от нечего делать, таращась по сторонам. По обеим берегам тянулись великолепные заливные луга. Руки мои были заняты, оставалось трепать языком.
— Куда мы плывем? — спросил я.
Она ответила не сразу. Выдержала паузу, за которую распустила волосы и встряхнула головой, давая локонам расправиться.
Зоя смотрела на Феликса и чувствовала горячие токи. Возникнув в глубине тела, они крепчали, приливали волной к голове, туманили взгляд. Она кашлянула, пытаясь справиться со сбившимся дыханием.
— Недалеко, есть одна бухточка… Детьми, я с двоюродным братом и другими пацанами, брали у деда лодку и отправлялись в путешествие по заводям и протокам. Купались, ловили молодых щучек петлями. Знаешь, как это?
— Нет.
— Просто. Из самой тонкой струны делается затягивающаяся петля. Свободный конец наматывается на тростинку… Щучата в заводях охотятся на головастиков и мелких тритонов. Караулят их, ждут неподвижно. Пацаны осторожно, заводят на него петлю, резко дергают и щучонок в лодке. Петлю ослабишь, а зубастика в калошу, чтобы по лодке не прыгал. Если цапнет за ногу, мало не покажется. Наловим с полведерка и на берег уху варить. Варила я всегда… я одна там девчонка была. Вкуснотища!
Лодка ткнулась в песок. Я спрыгнул в воду и вытянул нос лодки на мелководье. Призывно протянул руки. Зоя поднялась с кормы и неловко покачиваясь, пошла ко мне — в одной руке «Ливадия», в другой босоножки.
Ухватил её под попу (ахнула) и понес на поляну. Пока нес, все и случилось. Я ощутил, что её тело горячее и дрожит. В голове, словно разорвалась граната. Бутылка с б