— Снять могу, если захочешь, золотой, — и добавила, — бесплатно.
— Ну, давай, — криво усмехнулся Витек.
— Смотри на меня и не противься заговору, — она положила узкую, смуглую ладонь на его лоб и забормотала, — Чур-чура-чемчура! Зачураюсь, закрещусь! Сгинь, беда-печаль! — отняла ладошку и дунула на неё, — Все, красавчик!
Когда цыганка ушла, он полез проверять фотопластину… там все было засвечено.
Обуреваемый дурными мыслями, Витек выдул портвейн и съел всю еду — аппетит у него ничто не могло отбить. Матч закончился победой «Зенита» 3–2.
Витек разложил раскладушку. Улегся поскрипел, с боку на бок, да и задрых.
Когда он уже видел шестой сон под утро, в электрическом щитке у входа заискрило. Щиток был установлен еще до войны и давно требовал замены. Все никак не срасталось — работает как-то, да и ладно. Коротнуло. Пробки не сработали. Их постоянно выбивало и запарившийся их менять Витек, вставил «жука». Скрутки проводов бестолково сделанные и тут и там раскалились. Загорелась штора. Огонь перекинулся на хранилище пленок и там уж разыгрался вовсю.
Витек, так и не проснулся, отравленный угарным газом. К пяти часам утра «Фотоателье» пылало, как костер Джордано Бруно. Когда приехали пожарные, тушить там уже было нечего.
Я приехал к Зое. Можно было, конечно, по новым документам заселиться в гостиницу, но меня неотвратимо тянуло к моей лисьеглазой подружке.
— Как зарабатывает бармен? — Зоя задумчиво тянула «Ливадию». — Например, остатками спиртного… Когда смешиваешь коктейли, даже если делать все совсем честно, все равно будет оставаться в твою пользу… ну, а если мухлевать… Еще недолив… ну, да… когда клиент пьяный, ему не до счета — вместо пятидесяти грамм налил сорок пять — копеечка к копеечке капает. Надо понимать, коньяк, который приходит в бар уже разбавлен начальством, тут что-то добавлять, очень опасно. Можно пронести свою бутылочку и разлить мимо кассы — десятку заработаешь, но тоже палево… Иногда, но редко, сдачу не просят и даже сверху кладут… ну ты видел. Слушай… зачем я тебе об этом рассказываю?
Она сидела у меня на коленях голой, горячей попой. Я запустил руку под ночнушку, потискал увесистые грудки и сообщил трубным голосом:
— Ты мне исповедуешься дева Мария Магдалина, я твой Христос! В койку?
— В койку, — согласилась Зоя, стягивая ночнушку через голову, — пойдем дальше исповедоваться.
Проводник Аркаша, был высокий широкоплечий парень, приятной, для баб, наружности. Русые волосы ёжиком, такие же торчащие усы, по-детски голубые глаза. Я уже знал, что это Зоин бывший… один из бывших.
— Этот что ли? — спросил он, неприязненно зыркнув в мою сторону. — А кем он тебе приходится?
— Дальний родственник, — ответила Зоя, — Слушай, мы тут допросы будем устраивать или дела делать? Он тебя не обидит с выгодой.
— Не обижу, — подтвердил я.
— Меня еще попробуй обидь! До Кисловодска, значит? Длинный заяц… ладно, подбросим. Подходи к посадке… — он глянул на часы. — Через десять минут. Я точно не знаю, когда объявят, но лучше раньше прийти.
— Что значит, длинный заяц? — спросил я Зою, когда мы отошли.
— Это заяц, который едет от начала и до конца. Но ты полудлинный, — она усмехнулась, — поезд-то из Ленинграда.
Это Зоя подсказала мне выход из положения, когда в промежутке между любовными играми, я пожаловался, что билетов в южном направление нет, от слова совсем — договориться с проводником. А на мой вопрос: как же с ними договариваться? Задала встречный вопрос: подойдет ли мне Кисловодск? Мол, на маршруте Ленинград — Кисловодск есть у неё знакомый проводник, который, как ей хорошо известно, возит зайцев на постоянной основе.
Если у него есть места, он меня возьмет к себе, если нет, посоветует к кому обратиться.
Хм, Кисловодск. Что мы знаем про Кисловодск? Что там есть Провал, за вход в который, Остап Бендер придумал брать деньги, чтобы он не слишком проваливался. Нет — Провал, кажется, в Пятигорске, а в Кисловодске — Нарзан. Впрочем, какая мне разница, Кисловодск, так Кисловодск. Начнем с него, а там видно будет.
И я согласился.
Прощание вышло прохладным. Зоя, постояв со мной пару минут, сказала: «Надо работать, я пошла, пока!»
Несколько секунд, будто чего-то ждала, потом повернулась и пошла прочь.
Я не нашелся, что сказать в ответ, все слова были сказаны накануне. Маленькая истерика с её стороны, сожаления, что все мужики козлы, поматросят и бросят, а если попадется случайно один нормальный, тут же рвет когти, словно чертушку увидал, и жизнь её поломатая, и никому она не сдалась… а если я, гад инфертильный её всё-таки обрюхатил, она меня из-под земли достанет и заставит жениться.
Я успокаивал, как мог. Можно было, конечно, снизить эмпатию, но почему-то не хотелось, очень она мне понравилась.
Зоя ушла не оглядываясь, я следил за её ладной фигуркой пока она не скрылась за спинами отъезжающих и встречающих. Немного горько было на душе, но что ж делать.
Объявили отправление. Я забрался в тамбур.
Народ суетился. Воздух, казалось, искрил от чувств снующих по перрону людей, от криков, мелькающих чемоданов, узлов, ящиков, тележек носильщиков, прощаний, сдержанных и несдержанных слез…
Вагон дрогнул и плавно сдвинулся с места — незаметно, словно в дреме, покатил, ускоряясь.
Прощай Обнорск! С тобой мне было хорошо. Хотя здесь меня чуть не убили, но больше вспоминалось хорошее. Такой беззаботной жизни у тебя, Феликс Константинович, уже не будет.
Меня пихнули в бок.
— Пошли, — сказал Аркаша. — таксу знаешь? — спросил на ходу.
— Откуда?
— Четвертной.
По-моему, я ему не сильно нравлюсь. Ревнует что ли? Какой, нахер, четвертной? Билет в плацкарт меньше двадцати рублей на всю дорогу от Питера. Мне-то, конечно, вообще по хрен, хоть двадцать пять, хоть двести двадцать пять, но показывать-то этого не надо.
Я закатываю глаза, мол, без ножа режешь и соглашаюсь, а куда деваться?
— А где багаж?
Я пожал плечами и показал на свою спортивную сумку.
— Вот дела, — удивился он, — через полстраны с сумочкой ездят.
Вагон у Аркаши плацкартный, но в нем есть двуспальное служебное купе. Туда он меня и сунул, на время, пока разберется, что к чему. Предупредил заранее, что, если нагрянут ревизоры, придется побегать по вагонам.
Соседом моим оказался такой же заяц, приветливый кавказец из Махачкалы.
Мы дружески пожали друг другу руки, представились. Он Аслан, я Григорий.
— Скучно было дарагой, — говорил он гортанным голосом. — Бабка со мной ехала, жизнь портила, воняла, слава Аллаху в Обнорске сошла. Но теперь будем радостно жить!
Он начал выставлять на стол многочисленную еду.
Зелень, чуть пожухлая от хранения: лук, кинза. Брынза с пронзительным запахом, маринованный чеснок. Вяленые куски мяса, посыпанные красным перцем, фаршированные баклажаны, плоские лепешки лаваша. Как апофеоз, бутыль коньяка, очень редкой емкости, ноль семь…
— Наш, Кизлярский, настоящий, — с гордостью сказал Аслан, — всегда в Ленинград беру, угощать друзей, земляков! Чудом бутылка осталась. Знаю, что и на обратном пути хорошие люди встретятся.
Мне как-то стало даже неловко, что выставить навстречу? Ничего у меня не было, кроме денег.
— Извини Аслан, я так-то с пустыми руками, потом в ресторане компенсирую.
— Ай, Гриша! — закатил он сливовые глаза, — Какой, компенсирую-мапенсирую? Другом будешь, братом будешь… кушай!
Слушай, да, — говорил мне Аслан, когда мы накатили пару стопарей, — сколько лет мне дашь, а?
— Ну не знаю… — кавказцы обычно выглядят старше своих лет. — Тридцать?
— Точно! — он хлопнул меня по плечу. — А знаешь, сколько у меня детей? — и не дожидаясь ответа, сам сказал, — пятеро! Два сына и три дочки.
— Ого! — выразил я восторг такой матримониальностью.
— Всех кормить надо, да?
— Ну, — согласился я.
— Вот тебе, ну-гну! Деньги нужны? Как заработать? Вот ты говоришь: я спекулянт?
— Не говорил я такого.
— Ай, не говорил, так думал! Все вы так думаете: раз кавказский человек, значит спекулянт!
— Не надо за всех.
— Ладно, не надо, но гляди… Вот колхоз, у него много трактор есть. Трактор ломается, запчасть где брать? На складах ничего нет, даже брезент нет — пожарные, говорят, разобрали. И тут неподалеку живет один человек, имеет большой дом, а в подвале склад, на нем любая запчасть есть! Понял, да? Для легковушка, грузовик, трактор. У государства нет, у него есть… Едешь к нему, достаешь из кармана деньги, он достает из подвала запчасть. Нам обоим хорошо.
— Ну, допустим, — пытался я поймать ход его мыслей. — Но, ты-то тут причем? Техника же колхозная. Пусть колхоз и покупает у того человека запчасти. Зачем платить свои деньги?
— За справку! Ладно, выпьем!
Мы выпили.
— Не знаю, как там у вас… А у нас надо получить справку у председателя колхоз, что везешь на базар свои фрукты-ягоды… как это по-русски… излишки, вот! Урожай, свой огород. Есть справка, можно на базар продавать, никто не прикопается. Если с председателем в контрах, он справку не дает. Трактор починишь — дает.
Не знаю, как у вас, — продолжал Аслан, — а у нас, везде надо деньгу платить. За запчасти плачу, председатель — плачу. На дороге через каждый поворот ГАИ стоит. Хари во какие! За три дня не обосрать, а с бригадой за день. У каждого собственные «Жигули» или «Волга». Откуда простой мент имеет собственная «Волга»? А я тебе скажу — это все мои фрукты-овощи. Везде плачу. Приезжаю на базар. Директор — плати, за место плати, ветеринар — плати. Весы взял — плати. Фартук дали — плати. Гири, тоже плати!
— Какой же ты спекулянт? — участливо сказал я, — ты честный труженик.
— Вот! Золотой ты человек, все понимаеш! — он поднял стакан. — За это пью!
И мы опять выпили.