Слышал я, что была в Иркутске еще третья Читальня с бесплатным входом, рассчитанная преимущественно на простой народ; но она погибла, не знаю отчего.
Принимая в соображение еще небольшую библиотеку (преимущественно из журналов) при собрании да большое количество журналов и газет, получаемых частными лицами, мы получим в результате, что и с этой стороны Иркутск опередил многие города в России.
Занесу в мое письмо еще одно обстоятельство. В последнее время весь Иркутск переполошился: сказали, что верстах в пяти-шести от города горит что-то. «Вулкан», — говорили иные. «Кратер образовался; я был там», — серьезно дополняли другие. Оказалось, что горел слой бурого угля, богатого горными маслами и сернистым железом, а загорелся он от доступа воздуха и сырости, как порешили специалисты. В памяти всех воспоминание о землетрясении 31 декабря прошлого года, а потому слова: вулкан, кратер порядком-таки взволновали умы. Целый день тянулись туда экипажи всех родов и калибров, кавалькады, пешеходы. Придя или приехав, каждый нюхал, смотрел на горячие камни, и в заключение иной закуривал сигарку, приговаривая: «У натурального-то огня закурить» и, самодовольно улыбаясь, оглядывал публику. Через несколько времени явились мальчики продавать папиросы, словом, устроилось гулянье. Действительно, было довольно приятно прокатиться; погода стояла теплая, ясная, и число экипажей доходило в иные дни до двухсот. Это наконец обратило на себя особенное внимание полиции, которая нашла нужным принять какие-нибудь меры, чтобы успокоить жителей, например, командировать горного чиновника исследовать причину пожара и доказать, что она не вулканическая, или же заливать землю и камни водою из речки Ушаковки, тут же протекающей. Впрочем, я завтра уезжаю из Иркутска и потому не знаю, какому средству отдано предпочтение.
Современная летопись. — 1862. — № 49. — С. 25–27.
[II]
Чита 10-го ноября 1862 года.
Поздно вечером выезжал я из Иркутска, и трудно было рассмотреть окрестности, а потому я мало могу сказать вам о характере местности до Байкала; помнится, дорога шла все по небольшим горам, справа светилась Ангара, изредка мелькали деревушки… От Иркутска до Лиственичной станции, где садятся на пароход, чтобы переехать Байкал, — всего 60 верст; но и эти 60 верст составляют немалое препятствие: накануне отправления парохода всегда едет из Иркутска много народа, едет почта часто на семи парах и более, а лошадей положено иметь всего семь пар. Легко понять, каких трудов стоит добраться до Лиственичной, а между тем числа лошадей не увеличивают. Кое-как добрались мы, и на другой день сели на пароход. Пароходы невелики, довольно неуклюжи, и ходят не очень-то скоро. Палуба тесна и вся бывает завалена вещами, экипажами проезжих, товарами. Несмотря на тесноту и неудобство помещения, что особенно ощутительно осенью, когда пароходы ходят через Байкал сутки и более, а прилечь бывает часто негде, несмотря на все это, цена за место на палубе, следовательно, в 3-м классе, очень высока: 4 рубля за 100 верст слишком уже дорого для простолюдина. Вообще здесь слышатся жалобы на пароходство[11]: на бесцеремонное обращение служащих с пассажирами, на неудобство помещения в Прорве, где обыкновенно пристает пароход, и т. д. Прорва находится в 9 верстах от Посольской, — первой почтовой станции на восточном берегу, и едущим из-за Байкала часто приходится довольно долго дожидаться здесь парохода, так как осенью нельзя расчесть времени его прихода на эту сторону, — все зависит от погоды. В Прорве под именем гостиницы слывет изба, разделенная на 4 конуры, и из них две предоставлены пассажирам, которых набирается тут иногда и несколько десятков. Впрочем, все это в порядке вещей, и надо было бы удивиться, если б было иначе…
Мы выехали утром; небольшая зыбь рябила поверхность озера. «Ну, как-то удастся переехать», говорили все, уезжая. Действительно, это вопрос не ничтожный, так как осенью Байкал редко бывает спокоен. Последние два парохода, вышедшие перед нами, порядком покачало, и один из них в течение двух суток не мог пристать к восточному берегу: поднималась буря, и он должен был уходить назад на тот берег в Голоустную[12] прятаться за горы. Самое устройство дна и берегов озера затрудняет пароходство по нем: с западной стороны берегà страшно круты; наибольшая глубина Байкала находится в нескольких стах саженях от берега; затем дно идет постепенно повышаясь, и восточные берега совершенно отлоги, до такой степени, что нет возможности построить пристань, и пароход не подходит ближе 60–70 сажен, и то в самую тихую погоду[13]; а приходится пересаживаться в лодку, которая перевозит и вещи, и экипажи, что, конечно, отнимает не мало времени. Ясно, что в этих обстоятельствах, в бурную погоду, пароход не может пристать, да и лодки не в состоянии к нему подойти. Весною же и осенью бури бывают очень часто и очень сильные; простой народ объясняет их, между прочим, по-своему, говоря, что Байкал сердится зато, что его зовут озером, а не морем. Вследствие бурной погоды пароходы отходят уже не в назначенные дни, и с октября пароходство становится необязательным для лиц, которые его содержат. В это время они преимущественно занимаются перевозкой товаров, а мы, в Чите, страдаем от опаздывания почты, которую всегда ждут, конечно, с нетерпением. Вообще Байкал представляет огромное препятствие сообщениям Иркутска с Забайкальем и Амуром, так как кругоморский, кругобайкальский тракт возможен только для лиц, едущих налегке: часть его приходится проезжать верхом. Хорошая, кругоморская дорога — самая ощутительная потребность, и теперь снова взялись за мысль об устройстве ее. Однако она все-таки не будет готова ранее как года через три.
А пока, мне приходилось переправляться через Байкал, который, вероятно, в благодарность за то, что я все величал его морем, выказал себя с прекрасной стороны. Только легкое волнение — остаток утихшей бури, морщинило поверхность его прозрачных вод; там, на противоположном берегу, отливались розовым цветом снега, залегшие уже на вершинах гор (они залегают там с половины сентября), позади оставались обросшие лесами горы, пересеченные узкими долинами; а в стороны тянулась безбрежная, синеватая даль…
За Байкалом столько же интересна природа страны, сколько и ее разнохарактерное население: вот, например, целая слобода «семейских» раскольников, чистые, прочные постройки, хорошее хозяйство, коренной русский тип, красивые женщины в высоких кичках. «Семейские» — раскольники преимущественно Федосеевского толка; впрочем, за Байкалом есть несколько и других сект: молокан, духоборцев и др. «Семейские» были высланы из западных русских губерний еще во времена Екатерины, и большая часть из них находится теперь за Читой, а тут по дороге живет только небольшое число семей.
Послушайте «семейских»: у всякого одна и та же песня, одна и та же жалоба на закрытие их часовен в прошлое царствование. Сильно на них подействовало это распоряжение, иные старики просто чуть не рехнулись, только и говорят, что про свои часовни, пересыпая слова древне-славянскими речениями. Неужели долго еще будет слышаться та же песнь?..
А вот Кабанск, — огромное село, где чуть ли не на половину Евреев, с их обычаями, костюмами, нравами. А там опять слободка «семейских», а там — бесконечная Братская степь. На 300 верст тянется она; горы раздвигаются, синея только на горизонте и более и более отдаляясь, по мере того как вы углубляетесь в степь. Везде сухая трава, речки пересохли… засуха в нынешнем году была страшная, — сена совсем нет; кругом выжженная гладь и ширь. Степь оживляет только изредка какой-нибудь Бурят, который, в своей крутой, остроконечной шапке, верхом на маленькой лошадке, гонит перед собою корову, или несколько баранов, или мчится с луком и колчаном за спиной, а не то проскачет целая кавалькада с женщинами верхом, которые в роскошных, ярких нарядах, со множеством кораллов на шее, едут куда-то на свадьбу. На станциях суетятся Буряты, болтая на своем гортанном наречии, суетятся, мало подвигая вперед дело; лошади мчат вас по степи, по натуральному шоссе, — грунт так тверд, что и в большие дожди грязь бывает самая незначительная.
Но вот снова горы, — мы переваливаем через Яблоновый хребет, водораздельную линию бассейнов Амура от рек, текущих в Байкал. Тут берет свои начала Ингода с маленькою Читою, и недалеко отсюда, при слиянии этих двух речек, находится областной город Чита. Горы образуют котловину, открытую только со стороны Братской степи, где идет дорога из Иркутска; да еще через ущелье врывается Ингода, и приняв Читу, продолжает свой путь на Восток. Говорят, и самый характер растительности тут изменяется; но я приехал уже слишком поздно, чтобы судить о здешней флоре, — растительность поблекла, наступили холода, поднялись ветры.
Вот в этой-то котловине лежит Чита. Она до того невелика, что многие рассказывали мне, как въезжая в город, они начинали искать его. Действительно, с первого раза только и видно, что огромное пустое место, — городская площадь, как значится на плане, — слева большой деревянный дом военного губернатора, напротив Войсковое Областное Правление, — одни из очень немногих обитых тесом и окрашенных домов, — да направо длинный тир.
Весь город лежит правее. Но напрасно стали бы вы искать в нем каменного дома, — их нет, или каменной церкви, — есть одна церковь, да и та деревянная, очень темная снаружи и невысокая, так что в глаза не бросится, а нужно отправиться в старый город, чтобы рассмотреть ее из-за домов; двухэтажных домов тоже очень мало, — на руках хватит пальцев, чтобы их пересчитать.
Впрочем, сказать правду, и всех-то домов немного более двух сот.
Но тут же я напомню, что 22-го октября нынешнего года минуло всего 11 лет, как образована Забайкальская Область и как Чита пожалована в областные города. До того она была небольшою деревушкою. Но положение этой деревушки было очень счастливое — при начале Амурского бассейна, откуда можно начинать сплавы, и в 1851 году при образовании Забайкальской Области невольно остановились на ней как на более удобном пункте для областного города. Теперь, и в продолжение еще некоторого времени, Чите суждено играть не совсем пустую роль по своему положению в начале сплавной линии, которою производится громадная операция снабжения всего Амура хлебом, солью и скотом. Здесь, или, вернее, недалеко отсюда, строятся баржи, здесь грузятся они и отсюда отправляются каждую весну.