Со временем я надеюсь подробнее поговорить об этой операции, а теперь продолжаю.
В 1851 году с пожалованием Читы разом в высокий чин областного города, нагрянуло сюда большое общество: в деревушку явились служащие с своими семьями, — где же было им поместиться? Целым семьям пришлось жить в одной комнатке, — мало того, занять даже бани и зимовать в них. Теперь Чита немного обстроилась, но беспрестанно прибывают новые и новые лица, и город все-таки не в состоянии увеличиваться в уровень с увеличением населения. В квартирах страшный недостаток, и вследствие этого дома строят кое-как, в полной уверенности, что найдутся наемщики, даже покупатели, прежде чем крыша будет покрыта; немудрено, что при таких обстоятельствах везде сквозят щели; дома, оседая, кривятся; комнаты крошечные, неудобно расположенные и т. п.
Но можно жить хорошо и на тесных квартирах… Я постараюсь рассказать, как живут в Чите.
Впрочем, следует начать с самого крупного факта, волновавшего население Читы в продолжение первой недели по моем приезде. Я говорю о выставке сельских произведений.
Вам, вероятно, известно положение о губернских выставках, известно также, что такие выставки были кое-где в России, например, в Вятке, известны, вероятно, и их результаты.
Такая же выставка должна была открыться в Чите, в первых числах октября: кликнули клич по окрестному населению, отыскали довольно удобное и просторное помещение, — тир, и открыли выставку 2-го октября. Экспонентов явилось довольно, — около двух сот.
Но это были еще далеко не все экспоненты, которые могли бы явиться на состязание. Например, целый Верхнеудинский округ, — житница Забайкалья, как его называют, — не представил ни одного экспонента по части хлебов. Однако можно ли винить за это его население? Мае кажется, что нет: во-первых, зов на выставку был сделан не совсем так, как бы следовало его сделать, — не довольно ясно, не довольно подробно; так например, между экспонентами являлись иногда лица, предполагавшие, что вещи по окончании выставки будут отобраны в казну; во-вторых, как уже я писал выше, нынешнее лето было замечательно сухое, в Братской степи все посохло, а едучи из Верхнеудинска, приходится переезжать эту степь, следовательно, на подножный корм нечего рассчитывать; наконец, в-третьих, дело было слишком ново: так например, стеклянные и суконные изделия с Тельминской фабрики явились слишком поздно, когда выставка была уже закрыта.
Но для меня всего интереснее были толки, оживленные споры, которые вызвала выставка!.. Стоило ходить туда не столько рассматривать предметы, сколько послушать те горячие споры, которые поднимались подчас по поводу достоинств каких-нибудь выставленных вещей. Особенно закипали споры, когда комиссия экспертов производила свои исследования над выставленными предметами. Посторонний посетитель не мог обвинить общество в равнодушии к выставке.
Наконец, комиссия экспертов, в состав которой входили выборные и от казаков и бурят, после долгих споров кончила свое дело и представила комитету свои заключения, на основании которых золотые медали не были никому присуждены.
Серебряные назначены шести экспонентам, из коих трое[14] обратили особенное на себя внимание разнородностью представленных ими образцов хлебов лучшего достоинства и других сельских произведений и обширностью сельского хозяйства, разведенного ими в крае; двое[15] своим стремлением к разностороннему развитию кожевенной, салотопенной, прядильной и тому подобной производительности, имеющей одно из важнейших значений для промышленности и торговли как внутренней так и вывозной в Забайкалье; один[16] представил доморощенную возовую лошадь, разведение которых при мелкой породе забайкальских лошадей и обширности извознического промысла имеет важное значение для края. Затем 11 экспонентов получили похвальные отзывы или похвальные листы, а сорок награждены подарками при особых свидетельствах, за образцы разных сельских, ремесленных и других произведений, заслуживших особенное внимание. Для подарков комитет нашел возможным употребить 270 руб. — из своих сумм. 100 руб., пожертвованные его членами, и на 100 руб., вещей, пожертвованных И. Н. Замошниковым и на 32 руб. Ф. И. Крюковым. Наконец, пятидесяти шести экспонентам объявлена благодарность за выставленные ими предметы.
Так как в распоряжении комитета остались предназначенные для премий по сельскому хозяйству: три золотые, три большие серебряные и восемь малых медалей, то комитет положил: немедленно войти с ходатайством к высшему правительству о разрешении открыть, без всяких новых от казны издержек, выставку сельских и других произведений в Чите в следующем 1863 году и необходимую для расходов по выставке сумму собрать по подписке.
Вместе с тем комитет постановил подробно описать выставку нынешнего года, обратив особенное внимание на предметы, выставленные теми экспонентами, которые удостоились наград, на все недостатки этой выставки, с указанием на условия, поставившие комитет и экспертов в затруднение при исполнении в точности и во всей строгости правил, установленных для выставки, с указанием также предметов, отсутствие которых на выставке нынешнего года бросалось в глаза, и описание это сделать известным по всей области.
14-го октября происходила раздача наград, устроено было для народа угощенье, причем распропало несколько вещей у небдительных хозяев, и наконец выставка закрыта.
Мало-помалу толки стали утихать, довольные и недовольные экспоненты разъехались и общество вошло в свою обычную колею; и вот про эту-то обычную колею я хотел бы сказать вам несколько слов.
Но отлагаю это до следующего раза.
Московские Ведомости. — 1863. — № 4, 6 января.
[III]
Чита, 4 января 1863 г.
В середине ноября я выезжал из Читы…
Снова дорога, снова знакомая Братская степь, снова буряты. Трещит мороз в тридцать градусов, а перекладная подпрыгивает по мерзлой земле; снегу вовсе нет, в степи видна пожелтевшая трава; кое-где снег и выпал, но смешался с песком, и до Верхнеудинска [Б] нет санной езды. Вам, может быть, покажется странным, что в Чите и ее окрестностях, этой части холодной, засыпанной снегами Сибири и т. д., никогда не бывает санной езды. Разве изредка выпадет снежок, и с неделю, пока он не смешается с песком, бывает возможно ездить на санях, но и то не каждый год. Таким образом, сани в Чите лишняя роскошь, и в списке читинских экипажей (они очень интересны, и об них стоит когда-нибудь поговорить) сани попадаются только в виде исключения.
Итак, снова дорога, снова то угарные, то холодные избы с намерзшими на окнах ворохами снега (так как двойные рамы — предмет роскоши), вонючие, пропитанные каким-то маслом бурятские станции, чистые слободки семейских с их красивыми женщинами в высоких кичках. Лошади останавливаются… Чай — единственное средство отогреться, а потому — скорее самовар, скорее за чай.
— Дивно ночи, однако? — говорит в виде полувопроса молодка, укачивающая на руках разгулявшуюся девочку.
— Да час второй…
— Дивно, — повторяет она полушепотом, как-то особенно растягивая слова. — Ах ты, сука, чего же ты проснулась? — продолжает она, укачивая свою девочку…
Тут два слова, употребляющихся в Сибири с совершенно оригинальным значением: «дивно» в смысле много и «однако» — что-то очень неопределенное — «кажется, я думаю, должно быть» — и употребляемое беспрестанно, так что для непривычного уха оно звучит особенно странно. Вы спрашиваете о чем-нибудь, хоть десятилетнюю девочку, и никогда, даже от нее, не получите определенного ответа.
— Есть сливки?
— Однако, да или же — однако, нет; пойду спрошу.
Слово «однако» распространено по всей почти Сибири и характеризует сибиряка, его крайнюю осторожность и нежелание отвечать определенно.
— Много проехали? — спрашиваете вы ямщика.
— Однако, верст двенадцать отъехали, — ответит он, хотя бы верстовой столб подле него и он прочел бы надпись.
Но не все же дорога… Вот на восточном берегу Байкала, на продолговатой равнине, обставленной с двух сторон горами, расположилось очень людно чисто русское население, с всеми теми оттенками, которые дала ему Сибирь. На тесном (по-сибирски) пространстве, не более ста верст в длину, разбросано несколько сел; от одного села до другого верст двадцать, тридцать, что при здешних расстояниях большая редкость. В центре их находится самое людное село Кабанск. Вообще эти села большие — душ по 700 и более каждое: а между ними накиданы деревушки так тесно, что, едучи от одного села до другого, приходится проезжать почти беспрестанно между двух рядов изгородей, отделяющих выгоны под деревней (поскотины), и по дороге попадается несколько деревушек, заимок (выселков). Земли немного, пахотной приходится от 3 до 5 десятин на душу.
Население это, как и большая часть коренных сибиряков, — потомки выходцев из Великого Устюга и новгородских пригородов. Живя в Сибири, они, конечно, приняли особенности, свойственные всему ее населению и объясняемые местными условиями, родом жизни и т. д. Конечно, это преимущество отразилось на речи и на одежде. Беспрестанно слышатся выражения или совершенно оригинальные, или же имеющие вовсе не тот смысл, который придается им в Великой России. Из них можно бы составить целый местный очень интересный словарь. Сибиряки, например, никогда не скажут «пообедать», а всегда «закусить», и закусывание это будет свое, особенное.
Хлеба у них вдоволь, скота довольно; масло, следовательно, есть, и в обеде у них играет важную роль все мучное и жирное. Кислое для сибиряка необходимость, а потому хлеб непременно должен быть кислый; уксус льется нещадно на пельмени[17], и даже неудивительно, если хозяйка предложит вам подлить его в суп. При малом числе огородов, содержимых вообще очень плохо, капусты разводится мало, а потому крестьяне Кабанска и его окрестностей никогда почти не едят щей, а большей частью приготовляют какое-то варево из круп, с накрошенной в нем говядиной, очень жирное и не совсем вкусное. Но вообще говоря, есть, как ест сибиряк, домохозяин в Верхнеудинском округе, русский крестьянин может только в мечтах.