[23] да нескольких бубенчиков, едут сани, покрытые цветным ковром, в которых засело столько народа, что яблоку упасть было некуда; за ними уродливая сидейка или дровни, несущиеся во весь опор, там снова какая-нибудь бричка или же пародия на пролетку, и посреди всего этого плетутся запряженные одним волом санки[24], в которых сидит повязанная ярким пестрым платком еврейка. Вол едва-едва плетется, а хозяин — седой еврей — преусердно подгоняет и без того усердно работающего вола. Картина дополняется несколькими ребятишками и девочками, идущими пешком вслед за своею матерью. Более всех наслаждаются, по-видимому, бешено скачущие взад и вперед всадники из бурят и из русского населения. Они снуют между всеми этими экипажами, бешено несясь и покрикивая на своих косматых лошаденок. Картина, как вы можете судить, весьма оживленная. Только прибавьте к этому, что в последний день масленицы, ни с того ни с сего, после очень сильных морозов, доходивших в продолжение почти двух недель до -35°, вдруг потеплело; день был такой теплый, что снег сошел в продолжение нескольких часов. Теперь снега в Чите совсем почти нет, дни стоят очень теплые (до + 2,+4° в тени), и если бы не постоянно дующий с братской степи ветер, то мы могли бы одеваться совершенно по-весеннему. Не правда ли, все это как-то мало вяжется с понятием о Сибири, как о стране метелей и снегов?.. Впрочем, старожилы, рассказывая о том, как когда-то в феврале ездили за город чай пить, спешат прибавить: «А вот погодите, померзнете еще в марте, в апреле». Не утешительно.
В заключение я должен поправиться в одном сделанном мной промахе. Как человеку приезжему в незнакомый край, мне, при всей осторожности, иногда трудно удержаться от подобных промахов. По крайней мере, я во всякое время готов исправлять их. Вот что нужно сказать о расположении раскольничьего населения Забайкальской области, вместо сказанного мной в № 4 «Московских ведомостей» 1863 г.
Действительно, по дороге от Байкала до Читы они попадаются только отдельными слободками. Главным же образом они расположены между притоком Селенги Чикоем и р. Хилкой, где находятся 3 семейские волости: Мухортибирская, Тарбагатайская и Купанейская и одна единоверческая — Урлукская. Затем единоверцы попадаются около с. Доссы. В других же местностях семейские разбросаны в весьма небольшом количестве — отдельными семьями, и за Читой их попадается весьма немного.
Современная летопись. 1863. № 18. С. 13–14.
[V]
Чита, половина июня 1863 г.
Позвольте мне сказать несколько слов о Чите, которую я на днях покидаю для поездки на Амур. Я воспользуюсь работами бывшей здесь комиссии по вопросу о преобразовании городского устройства.
Для определения цифры населения комиссия поручила нескольким членам по разным сословиям собрать нужные сведения. Но эти сведения, хотя и собирались с большим усердием (дело новое заинтересовало на первых порах), все-таки оказались недостаточными: пришлось спрашивать у арсенального, у почтового, у медицинского и т. п. начальств сведений о служащих у них чиновниках и о числе нижних чинов. Много времени — около трех недель — прошло в этой работе; но зато цифра населения определилась довольно верно: оно доходит в настоящее время до 3200 человек[25] (по 10-й ревизии 1470). Они помещаются в 246 домах, из которых 17 казенных[26]. На эти дома приходится 3 магазина и 40 лавок[27]. Впрочем, лавками торговли не определить, и я постараюсь дать вам хотя слабое понятие о торговле следующим описанием, отчасти придерживаясь описания, сделанного комиссией после довольно жарких рассуждений.
Торговые обороты здешнего купечества бывают в год свыше полумиллиона рублей[28]. Но торговля эта вот такого рода: ежегодно — в январе — Чита остается без многих товаров, необходимых в хозяйстве всякого и не очень достаточного человека, например, в городе целый месяц и более нет свеч стеариновых, ну, и приходится частным лицам выписывать себе свечи из Кяхты (заметьте, торговые люди за это не берутся, хотя тут могла бы быть для них выгода); то нет и крупинки риса, то вдруг сахар непомерно вздорожает, зато дамские сетки дешевы; и все ждут товаров из России: «вот цены спадут, вот привезут то-то». Действительно, после Верхнеудинской ярмарки прибудут сюда в феврале всевозможные товары: и гвозди с Урала, и постные сухари к чаю из Нижнего, и сахар, и шляпки; всё, до последней безделицы. Цены, разумеется, высоки. Предметы подороже и менее нужные всегда привозятся в достаточном количестве, так что их хватает, часто с остатком, до следующего февраля; предметов же нужных во всяком хозяйстве и неценных всегда навезут столько, что положительно не хватит на год; да оно и понятно: эти предметы доставляют менее барыша, чем те. Может быть, оно так и следует и иначе быть не может — не знаю, но, по крайней мере, так ведется торговля, т. е. главный ее род. Впрочем, многое препятствует правильному развитию торговли: отсутствие больших капиталов, медленность оборотов, так как товары идут более полугода, трудность угадать размеры потребности в товарах при неправильном увеличении населения.
Затем есть еще в Чите торговля привозимыми с Амура и отправляемыми туда товарами. Что сказать об этой младенческой торговле? До настоящего времени привозили с Амура товары по большей части из Гамбурга: шампанское, портер и рейнские вина, сигары большей частью гамбургской свертки, сахар, в последнее время холсты и драпы. В прошлом году, как вам известно, пароходы не могли идти выше Покровского, где и сложили товары. С первым зимним путем привезли сюда часть товаров, т. е. два груза г-д Модорфа и Хаминова вина отчасти были везены в возках с печами, что, впрочем, не помешало некоторым из них замерзнуть. Первый груз (сигары, вино, холсты и драпы) распродается очень туго, да оно и немудрено: при отправлении грузов из Гамбурга решительно не берут во внимание потребностей Амура и Забайкалья[29], притом же и цены высоки. Второй груз распродан очень скоро: в Николаевске продано тысяч на двадцать, по Амуру до 16 000 и в Чите на 20 000; в том числе большая часть груза — оптом одному здешнему магазину. Остальное (вина) отправлено в Иркутск. Все эти товары (вина, сигары, сахар и превосходная американская почтовая бумага) распродались скоро и хорошо, оттого что были хорошо выбраны. Еще был один груз, но небольшой, который распродан очень недурно. Вот привозная амурская торговля в Чите. Вывозная пока еще незначительна.
Главное занятие здешнего купечества есть снабжение Читы и некоторой части населения вокруг нее товарами, привозимыми из России; торговля предметами сельской промышленности не выходит пока из пределов базарной.
Еще несколько слов об ярмарке. На бумаге она назначена, но в действительности никакой ярмарки не бывает. Многие видят причину этого в неудачном выборе времени (вторая половина февраля). Но эти едва ли правы. Трудно здесь быть какой-нибудь ярмарке. Амурские грузы приходят осенью, когда раньше, иногда позже; грузы русских товаров приходят в феврале и раньше прийти не могут: пока будут закупаться на Макарьевской ярмарке и приходить сюда, когда Байкал замерзает. Ближайшее бурятское население имеет свою ярмарку в Аге, осенью, для продажи своих товаров перед уплатой податей. Наконец, окрестное население слишком редко.
О ремесленном производстве нужно сказать, что им-то всего более обижена Чита: искусных мастеров совсем почти нет, но и неискусных трудно достать, тем более, что они, пользуясь малочисленностью, довольно бесцеремонно обращаются с заказчиками — работают продолжительно и худо[30].
Наконец, Чита вовсе не имеет характера, свойственного многим русским городам; хлебопашеством в ней занимаются весьма мало. Чита, основанная одиннадцать с половиной лет тому назад, до настоящего времени не имеет выгонной земли, никакой, кроме нарезанной на четвероугольники для домов. Это довольно интересный факт. Дело о наделении города землей давно уже поднято, но так как нет другого исхода, как взять землю у соседних казаков или у бурят, то оно по настоящее время не решено ничем, хотя и решалось уже три раза в областном правлении. Тут предлагались разные сделки: взять земли у казаков, у которых земель много, и взамен того дать им землю от соседних деревень и уговорить бурят уступить землю, но последние, прежде полные владельцы значительной части Забайкалья по актам, данным Петром и повторенным его преемниками, ссылаются на то, что и без того они уступили много земель; одним словом, Чита без выгона, и уладить это дело довольно трудно, а пока жителям города приходится гонять свой скот на чужие земли.
К этому краткому очерку Читы позвольте присоединить поправку одной из моих прежних корреспонденций.
Просматривая № 12 «Современной летописи» нынешнего года, в котором напечатано письмо мое из Читы от 4 января, где говорится о Кабанске и его окрестностях, я заметил, какой громадный промах я сделал, неосторожно употребив слово «сибиряк». Слово это само по себе слишком неопределенно и ничего не означает именно по своей неопределенности. Можно говорить: крестьянин Верхнеудинского округа и то, означая, какой волости, или можно говорить: казак такой-то бригады или батальона и т. п., но не сибиряк, даже не забайкалец. Местные различия слишком велики.
Если действительно крестьянин Ильинской волости да, может быть, крестьяне семейских волостей[31] едят так, как я описывал, зато никак нельзя сказать это про сибиряка, и если я употребил это слово, то, конечно, не потому, чтобы хотел распространить факт, замеченный мной в Ильинской волости, на всю Сибирь, а потому, что жители Ильинской волости напоминали мне коренных сибиряков, насколько я мог наблюдать их в Томской губернии да в богатых округах Тобольской.