— Олег. Олег? Олег!
— А? — милиционер, войдя в боевое безумие, не сразу услышал меня.
— Олег, а ты что делаешь?
— Тренируюсь, тренироваться то негде — Олег лихо сбил шапку на затылок, и гордо подкрутив щетку своих усов, уставился на меня.
— Олег, эти палки на морозе ломаются, ты поосторожнее с ней будь. Да и вообще, если тебя граждане увидят, то будет стремно.
— Не, никто не увидит. Где я тренируюсь, туда никто не ходит — логично рассудил сержант.
Обоснованно. Если бы не чувство долга, я бы тоже сюда не пошел.
Глава 7
Для нас двоих собралось в ленинской комнате ровно пять начальников. Все было по-взрослому. Нарезали задачи — охрана общественного порядка, борьба с спекуляцией, ну и вообще… Задачу уяснили, ну и двинули. Пост наш начинался от комиссионного ювелирного магазина «Алмаз», у дверей которых толпился десяток пузатых цыган в норковых шапках.
— Что командир, золото сдаешь? — улыбаются золотыми коронками, вставленными в челюсти в два ряда: — Давай к нам, цену дадим хорошую.
Растолкал смуглых балбесов, зашел в магазин — темно, грязно, лишний раз заходить не хочется. Если уж сдавать, то развеселым ромалам. Вышел на улицу. Цыгане нашли новое развлечение — передавали по кругу плоскую бутылку, судя по этикетке — коньяк. На тротуаре, метрах в пяти, испуганным сусликом замер Олег.
— Ну что командир, сдал золото? А что такой сердитый? На вот угостись, настроение поднимешь — смуглая рука с тремя огромными печатками протянула мне бутылку. Я не чинясь взял сосуд, понюхал, брезгливо сморщился от сивушного запаха:
— Что за дрянь вы пьете? На нормальный коньяк денег нету?
— Что ты говоришь, у нас денег — во — мне под нос сунули перевязанную резинкой неровную пачку мятых купюр: — Как Горбачев к власти пришел, мы уже лошадям зубы золотые вставили, га-га…
— Ну значить в коньяке не разбираетесь, то же мне, баро… — я вновь распихал «золотников» и махнул Олегу: — Пошли…
Сзади начался громкий бубнеж, наверное, началась дискуссия по качеству коньячного напитка.
Бродвей встречал нас почти лиричной «пачкой сигарет» от группы «Кино», колонка висела на гвозде над заставленным грудой кассет окошком киоска. Ребро коробок «украшали» небрежно выведенные черным маркером наименования исполнителей. Метрах в пятидесяти дальше надрывался музыкальный агрегат конкурентов, бодря прохожих песней «Атас» от «Любэ». Три толстые цыганки, метя утоптанный снег набором цветастых юбок, раскинули веером, как игральные карты, пачки «Астры», «Родопи» и «Стюардессы». Дальше шел бесконечный ряд киосков, заполненных в основном женской одеждой в ярко-аляпистом китайско-тайском стиле, ярко-красно-желто-блескучем, что обожают жители Юго-восточной Азии, а для неизбалованных жителей позднего СССР было, как бальным платьем для Золушки. Народ активно мерял обновки, переодеваясь, несмотря на мартовскую стынь, за куцыми занавесочками в киосках, или меряя обувь на обрывках картонных коробок, брошенных на заснеженный асфальт.
Вдали, на крыльце кондитерского магазина «Сокровища Буратино» шевелилась темная толпа, наверное, в магазин завезли немного конфет с одной из городских шоколадных фабрик.
— Два два три, ответь Соколу, два два три, Соколу ответь.
— Паша, не спи, это нас вызывают.
Точно, я уже забыл, кто я есть в эфире.
— Два два три, слушаю тебя Сокол.
— Два два три, на Тунгусской в вино-водочном драка, просят помощи.
— Понял тебя, сейчас подойдем.
Когда мы подошли к вино-водочному, драки уже не было. У входа бушевала толпа человек в триста, над которой густо висела тяжелая туча мата. Наиболее ярые и активные, плотно прижавшись к входным дверям, яростно трясли широкие деревянные ручки, выкрикивая, что магазин должен быть пятнадцать минут как открыт. За стеклом дверей, которое, кто-то умный, защитил металлической решеткой, стояли два грузчика, которые с равнодушными лицами показывали знаками, что пока толпа не отойдет от дверей и не изобразит очередь, калитку в мир волшебных радостей никто не откроет.
— Олег, на рацию и дай мне палку. Сам постой в сторонке, если меня будут бить, вызывай подкрепление.
— А что ты сам палку не получаешь?
— Мне она не нужна. Не хочешь мне дать — давай ты пойдешь, толпу строить, а я в сторонке постою.
Олег, что-то сердито бубня, протянул мне палку, а сам стал напяливать на себя перевязанную синей изолентой в нескольких местах сбрую «Виолы». Я, расталкивая мужиков, стал пробираться к дверям. Минуты через две мне удалось это сделать, после чего я, не мешкая, надел на металлические проушины дверей кольцо наручников (купил с рук за двадцать пять рублей, старшина, сука, предлагал выдать только сломанные и без ключей).
Толпа, от неожиданности, на мгновение замолкла, потом взревела с новой силой.
— Ты что творишь, козел! Открывай, пока эту халабуду не снесли!
— Заткнитесь все — я придал толику истеричности своему воплю и аккуратно долбанул палкой по решетке дверей: — Сюда никто не войдет, пока не будет очереди. А будете орать — сейчас взвод ОМОНа подъедет.
— Мы сейчас улицу перекроем, будете знать, менты позорные!
— Кто сказал? Ты где, иди сюда!
Народ начал растерянно переглядываться.
— Я сказал, пока не будет очереди, сюда никто не войдет. Надо будет — я здесь час буду стоять, но никого не пущу. Теряем время, уже давно бы со своей водкой по домам разбежались.
Мужики, обиженно и дерзко, но вполголоса, что-то ворча, начали формировать какое-то подобие очереди.
— Нет, вдоль дома встали, по одному, тротуар не загораживаем.
Через пять минут я разомкнул кольцо наручников и стал запускать в магазин группами, по десять человек. Давали по две бутылки коньяка в одни руки. Судя по небрежной этикетке, ВИНАП — крупнейший наш производитель, вскрыл свои запасы коньячных спиртов, наверное, с поставками спирта для водки начались проблемы. Через полтора часа коньяк закончился. Неудачники, тихонько матерясь и кидая на нас злобные взгляды, решали проблему, где найти выпивку, рассасываясь по окрестностям, а мы с Олегом двинулись в сторону ЦУМа.
— Товарищи милиционеры, и куда вы смотрите! — дедушка в сером драповом пальто обличающе махал перед нами тростью: — спекулянты совсем обнаглели, а вы мимо проходите!
— Что случилось, отец?
— И он еще спрашивает, что случилось? Цыгане совсем обнаглели, три цены за сигареты просят. А у меня пенсия сто десять рублей…
— Извините, дедушка, но дальше будет только хуже.
— Да куда уже хуже?
Что я мог сказать старику? Только позорно уйти.
Цыганка, крупная тетка, лет пятидесяти, нагло улыбалась мне в лицо. С боков ее подпирали две товарки: одна совсем молодая, худенькая, с волосами, выкрашенными в какой-то нелепый желтый цвет, вторая была невысокой, полтора на полтора метра, на вид лет сорок, не больше.
Метрах в трех, позади их, ел сопли из носа чумазый цыганенок, лет пяти, одетый в штопанную куртку и резиновые сапоги коричневого цвета.
— Почем «Прима»?
— Полтора рубля за пару. Тебе, милиционер, за рубль отдам, раз ты такой бедный.
— То есть три цены магазинные ломишь?
— Так иди в магазин и покупай, а мне детей кормить надо.
— Тебя как зовут?
— Аза я, а что?
— Так вот, Аза, за свою наглость ты здесь торговать не будешь.
— А что ты мне сделаешь, у меня восемь детей, я Мать — героиня!
— То-то у тебя ребенок полуголый.
— У меня денег нет, их всех одевать! Еще ты цепляешься. Что ты хочешь, денег? Так вечером подойди, как все ваши, я тебе твой рубль отдам! — Аза орала в полный голос, собирая любопытную толпу.
— Так, ты меня достала — я схватил вопящую бабу за рукав кацавейки и поволок через арку во двор дома.
Аза перешла на ультразвук, мелкий соплежуй, бросив свой обед, вцепился в юбку худенькой цыганки и тоже завопил. Товарки вцепились в другой рукав Азы, я дернул посильней, и бабища, с криком «Убили», шлепнулась задницей на лед, из-под юбки во все стороны посыпались пачки наших и болгарских сигарет. Народ, скучкававшийся вокруг нас, громко обсуждал происходящее, в основном побеждало мнение, что спекулянты обнаглели. Аза, чуть сбавив обороты, продолжала вопить, что я сломал ей ногу, две ее подружки начали теснить меня, мешая цыганские и русские слова, угрожая, что завтра я, да нет, еще сегодня, буду уволен и расстрелян. Не имея желания слушать этот бред, я с криком «кому сигареты бесплатно», стал аккуратными пинками отправлять рассыпавшиеся пачки в толпу, которые легко скользя по обледеневшему асфальту, мгновенно и безследно исчезали в куче галдящих людей. Цыганки бросились собирать свой товар, я, дав команду Олегу, с двух сторон, подняли Азу с земли, и подгоняя ее малозаметными пинками, погнали по короткой дороге, в сторону отдела.
Для разбора с задержанными в Дорожном отделе, напротив дежурной части, располагался металлический стол с двумя тяжелыми лавками, куда мы и запихали немного угомонившуюся задержанную.
— Паспорт давай!
— Нет у меня, паспорта, дома лежит.
— Хорошо, сейчас тебя засуну в камеру, через три часа приду, и буду с тобой дальше заниматься. Давай, вставай.
— Я мать-героиня.
— Откуда мне это знать, у тебя же паспорта нет.
— Да на, подавись! — Азу сунула руку под вонючую кофту и вытащила оттуда мятое удостоверение о награждении Оглы Азы медалью «Материнская доблесть».
— Тут написано шесть детей.
— Двух еще не записали.
Сверив мутную фотографию на удостоверении с экспрессивным оригиналом, и найдя отдаленное сходство я сунул Олегу бумагу:
— Протокол составляй.
— За что?
— Торговля в неустановленном месте.
Олег пожал плечами и потянул из планшета чистый бланк.
— И что мне твой протокол? Мне твоя бумажка — тьфу на нее и на тебя — Аза затянула привычную песню.
— Я знаю, только ты сейчас здесь просидишь три-четыре часа, завтра опять просидишь пол дня. И так будет каждый день. Я тебе сказал, что здесь ты торговать не будешь. И перед вокзалом не будешь, я лично за этим прослежу.