— Совершенно верно, восемь тысяч фунтов. И это справедливо. Если бы Перси Скотт продал свои патенты промышленникам, он получил бы много больше.
— Понятно. Разве можно оценить гений такого человека в восемь тысяч фунтов? Наш император, вероятно, дал бы много больше за то, чтобы иметь японского Перси Скотта.
— Зачем это ему?.. — спросил Ферган слегка иронически. — У вас есть английский Перси Скотт!.. Англия и Япония — союзницы. Вы могли — и можете — пользоваться всеми нашими изобретениями вполне свободно.
Маркиз Иорисака на секунду взглянул на зеленые глубины леса.
— Вполне свободно…
Он вдруг чуть-чуть охрип. Откашлялся.
— Вполне свободно, вы правы. О!., мы многим обязаны вам… Но ведь пока мы воспользовались только работами вашего адмиралтейства: у нас ваши башни, ваши казематы, снаряды, броня… Но у нас нет ваших людей и их изумительных секретов — секретов, изобретенных адмиралом Перси Скоттом.
— Секретов никаких нет… — возразил Ферган. — И разве вы не оказались победителями в битвах 10 и 14 августа?..
— Мы оказались победителями… Но…
Узкие губы сжались в презрительную гримасу под щетинистыми усами:
— Но… Это были жалкие победы. Вы это знаете! Вы были рядом со мною на борту «Никко» 10 августа…
Англичанин любезно поклонился:
— Был… — сказал он. — И могу засвидетельствовать, что 10 августа был славный день, by love (клянусь Юпитером)!
— Нет!.. — воскликнул японец. О, Ферган, кими[15], припомните-ка получше!.. Вспомните всю медлительность, нерешительность, общий беспорядок… Вспомните о русском снаряде, который попал в «Никко» ниже верхней рубки и разбил бронированную трубу в центральный пост! Как тогда остановилась вся жизнь броненосца — точно жизнь человека, которому перерезали артерию… Наши орудия перестали стрелять. Наши комендоры бесплодно ждали приказа, которого не могло быть. А в это время «Цесаревич», уже подбитый нашими выстрелами, ушел от нас из-за этой единственной аварии, сделавшей нас совершенно беспомощными. Вот каков был день 10 августа! И я с отчаянием думаю, что ближайший день битвы будет таков же… потому, что мы не владеем английскими секретами.
— Английских секретов нет, — повторил Ферган.
Последовало молчание. Они дошли до вершины холма и спускались по другой, западной аллее, ведущей прямо к садам большого храма.
— Когда Перси Скотт командовал «Грозным», — внезапно начал Иорисака Садао, — он на учебной стрельбе получил 80 % попадания в щит. Восемьдесят процентов!.. Какая броня выдержит такой железный дождь?!..
— А почему бы «Никко» не стрелять так же удачно, как «Грозному»? Перси Скотт обучал своих наводчиков при помощи приборов, которые вы хорошо знаете. Разве у вас нет «dotters», «loading-machines», «deflection-tearchers», разве у вас нет дальномеров Барра и Строуда?..[16]
— У нас все это есть… И вы научили нас, как с этим обращаться… О, мы очень многим вам обязаны!.. Но все это хорошо, главным образом, для маневров в мирное время. На войне большую роль играет непредвиденное. Вспомните о снарядах 10 августа!..
Он пронизывал взглядом англичанина, всматриваясь в него, как охотник в чащу кустов, из которых должен показаться зверь.
— Британский флот сражался столько раз, в течение стольких веков… И везде, и всегда он оставался победителем. Как?.. Каким чудом?.. Каким волшебством?.. Вот что мы хотели бы знать. Что делали Родней, Кеппель, Джервис, Нельсон для того, чтобы никогда, никогда, никогда не быть побежденными?..
— Откуда мне это знать?.. — сказал Ферган с улыбкой.
Они дошли до садов. Парк внезапно заканчивался длинной и узкой террасой, усаженной десятком вишневых деревьев, расположенных косыми рядами. С одной ее стороны находилась «чайя», рядом с тиром для стрельбы из лука.
— Смотрите-ка, — сказал Ферган, довольный возможностью переменить тему разговора. — Смотрите-ка, мсье Жан-Франсуа Фельз!
Художник сидел перед чайным домиком за чашкой чая. Он вежливо поднялся им навстречу.
— Как поживаете? — спросил Ферган.
Маркиз Иорисака раскланялся по-французски, приподняв свою фуражку с золотым галуном:
— Вот вы где, дорогой маэстро, а я думал, что вы у нас на вилле! Мы как раз возвращались с капитаном Ферганом и надеялись вас еще застать там. Маркиза не сумела вас удержать?..
— Она была очень любезна и удерживала меня. Но у нас был такой долгий сеанс сегодня… Маркиза нуждалась в отдыхе, а мне хотелось на воздух.
— В таком случае, до свидания… До завтра, не правда ли?
— До завтра, обязательно.
Он опять сел на свое место, простившись с ними любезным жестом. Неподвижный и молчаливый, он смотрел на город и залив, открывавшиеся с террасы. Вечернее солнце косыми лучами начинало румянить голубую дымку далей, а море было точно окровавлено мириадами красных бликов, похожих на яркие ранки…
Ферган и Иорисака ушли.
— Пойдем пешком? — спросил англичанин.
Он был хороший ходок. И кроме того, холм Аистов находится недалеко от О’Сувы.
— Пешком, если хотите.
Они вышли из сада в ворота, противоположные городу. До маленького мостика в виде арки, перекинутого через северный ручей, они шли молча. Там дорога расходится. На перекрестке Иорисака Садао, о чем-то раздумывавший, резко остановился.
— Э… — воскликнул он. — Я совсем и забыл, что у меня свидание с губернатором.
— Свидание?..
— Да, он назначил мне как раз этот час. Что мне делать?.. Вы извините меня?
— Вы шутите!.. Ступайте сейчас же: вы найдете куруму в нескольких шагах отсюда — в улицах возле храма. Я провожу вас…
— Ни за что на свете. Я съезжу и сейчас же вернусь. Дело идет о пустячной военной формальности… Это займет какой-нибудь час, не больше… Кими, сделайте мне удовольствие и отправляйтесь к нам. Митсуко, может быть, ждет нас к чаю… Я скоро вернусь, и мы пообедаем вместе.
— All right (отлично)!
XI
Идя быстрым шагом, Герберт Ферган в какие-нибудь десять минут очутился уже на холме Аистов.
У дверей виллы он быстро постучал три раза.
— Э!..
Прислуживающая мусме открыла дверь и распростерлась ниц перед другом хозяина. Герберт, как завсегдатай, потрепал свежую круглую щечку ее и прошел.
В салон вливалась во все открытые окна ласка заходящего солнца. На портьерах краснели косые лучи.
— Good evening! (добрый вечер…), — сказал Ферган.
Маркиза Иорисака, полулежавшая в своем глубоком кресле, вскочила, как от электрического толчка.
— Good evening! — ответила она. — Вы одни?.. Маркиз бросил вас?..
Она говорила по-английски так же хорошо, как по-французски.
— Маркизу пришлось поспешить к губернатору по какому-то делу. Он вернется не раньше чем через час.
— А!..
Она улыбалась немного искусственной улыбкой. Он подошел к ней и совсем просто, привычным жестом, обнял ее и поцеловал в губы.
— Митсу, моя любимая крошка!..
Она поддавалась его ласке скорей послушно, чем влюбленно. Вернула ему поцелуй, стараясь отдать такой же, как получила, как целуют европейцы, приоткрыв губы и как бы вдыхая его.
Ферган приподнял ее и сел, усадив ее к себе на колени.
— Что вы сегодня поделывали весь день?..
— Ничего… ждала вас… Я не надеялась видеться с вами наедине сегодня вечером…
Он наклонился и опять поцеловал ее.
— Вы моя обворожительная крошка!.. Кто у вас сегодня был?..
— Никого… Художник…
— Художник, я уверен, что он ухаживает за вами.
— Нисколько.
— Нисколько?.. Весьма неправдоподобно. Все французы всегда ухаживают за всеми женщинами.
— Но он слишком стар!..
— Это он так говорит из кокетства.
— Слишком стар, и к тому же влюблен в другую… Вы же знаете?.. В эту американку… м-сс Гоклей.
— Я знаю. Нет, он не влюблен в нее, он ее гораздо больше ненавидит, чем любит… Но она завладела им и держит его: он — француз, а она очень красива… и очень развратна.
— Очень развратна?..
— Да. Ого!.. Это вас интересует?..
Он почувствовал, что маленькая ручка дрогнула в его руке. Но может быть, это ему показалось?.. Нежный голосок был совершенно спокоен:
— Нет, это меня не интересует. А вы знаете эту м-сс Гоклей?
— По репутации, да. Ее все знают по репутации.
— Я хочу сказать: вы ей были представлены?
— Нет.
— Так вы будете ей представлены!..
— Каким образом?..
— Она будет здесь. Я обещала пригласить ее.
— Она просила об этом?
— Нет… Я предложила сама.
— Боже милостивый!.. Зачем?
Она подумала, прежде чем ответить:
— Чтобы доставить удовольствие художнику. И еще потому, что маркиз желает, чтобы я принимала побольше европейских дам.
Он засмеялся и опять поцеловал ее.
— Какая послушная маленькая женка!..
Он ласкал прекрасные черные волосы, которые мягко поддавались его нежным прикосновениям.
— Если бы вы сохранили неудобную прическу, мусме, я бы не имел наслаждения так вот ласкать ваши волосы. Эта прическа гораздо удобнее.
Она посмотрела на него из-под своих полузакрытых век:
— Это нарочно я так причесываюсь.
Он становился смелее. Его губы жадно прижимались к ее послушным губкам; руки торопливо расстегивали ее лиф, ища обнаженной теплоты груди.
— Митсу, Митсу!.. Мои душистые медовые соты!..
Она не сопротивлялась. Но ее руки неподвижно упали вдоль тела и не обвились вокруг любовника в ответном объятии.
— Теперь оставьте меня… Герберт, прошу вас!.. Довольно: садитесь сюда и будьте умником… Да, да, умником. Я вам поиграю.
Она открыла рояль, поискала на этажерке:
— Я хочу вам спеть романс… Совсем новый французский романс. Вслушайтесь хорошенько в слова.
Она сыграла прелюдию. Руки ее с необыкновенной ловкостью бегали по клавишам. Потом она запела, аккомпанируя сама себе верно и выразительно. Ее легкое сопрано придавало странной мелодии какое-то таинственное и нереальное очарование.