Кошка, Сёдзо и две женщины — страница 1 из 21

Дзюнъитиро ТанидзакиКошка, Сёдзо и две женщины

перевод Е. Маевского





«Ёсико-сан, пожалуйста, простите меня. Я пишу Вам это письмо от имени Юки-тян, но на самом деле я не Юки-тян. Вы, конечно, догадываетесь, кто я такая. Едва вскрыв конверт, Вы сразу же всё поняли. „Так значит, это она“, — подумаете Вы брезгливо: как некрасиво писать под чужим именем. Но поймите меня правильно: если бы я написала на конверте своё настоящее имя, он, конечно, перехватил бы моё письмо. А я очень хочу, чтобы Вы его прочитали, вот и пришлось прибегнуть к такой уловке. И не беспокойтесь, пожалуйста: я не буду оскорблять Вас или пытаться разжалобить. На мою долю выпало много переживаний, и они закалили меня. Не думайте, что я всё время — плачу. Да, мне часто хочется плакать, мне бывает очень горько, но я твёрдо решила больше не думать об этом и жить как можно веселее. Судьба переменчива, когда и что с кем станется, нам знать не дано, так что глупо завидовать и злиться на чужое счастье.

Я, конечно, женщина необразованная, но я хорошо понимаю, что с моей стороны неучтиво обращаться к Вам непосредственно. Да и Цукамото-сан всё время говорит мне об этом. По ведь он ни за что не станет меня слушать, вот мне и не остаётся ничего другого, как обратиться со своей просьбой к Вам. Нет, нет. Вы не думайте, что просьба какая-нибудь особенная, ничего обременительного в ней нет. Я хочу от Вас только одного. Нет, не думайте, что я потребую вернуть мне его. Дело совсем пустяковое, сущая мелочь: мне нужна Лили. Цукамото-сан говорит, что он согласился бы отдать Лили, да Ёсико-сан не хочет. Скажите, Ёсико-сан, это действительно так? Неужели Вы будете против того, чтобы исполнилось моё одно-единственное желание? Ну подумайте, Ёсико-сан: я отдала Вам человека, который мне дороже жизни. Да что там, я покинула свой счастливый домашний очаг, который мы с этим человеком построили. Я не увезла с собой ни единой чашки, я даже не прошу, чтобы Вы вернули мне моё приданое. Ведь я ничего не требую. Прошу только об одном — отдайте мне Лили, хотя её присутствие будет скорее печальным воспоминанием, чем радостью. Вы унижали меня — я всё терпела. И в награду за это я всего-то и прошу — одну кошку. Неужто это чересчур дерзкая просьба? Для Вас она всего-навсего маленькая зверушка. Вам и дела до неё нет, а мне она так скрасила бы одиночество… Я не плакса, по порой бывает так тоскливо, а если бы рядом была Лилишка… Никого у меня нет, кроме кошки, ни единого человека. Что же, Вам непременно нужно и это у меня отнять? Неужели Вы такая бессердечная и Вам нисколечко не жаль несчастной, обездоленной женщины?

Нет, я знаю, Вы не такая. Это не Вы отказываетесь отдать мне Лили, это он, я уверена. Он очень любит Лилишку. Он всегда говорил: „С тобой я, пожалуй, и разошёлся бы, а вот с киской нет“. И как за стол садиться, и как спать ложиться — всегда она ему была милее, чем я. Но зачем же он не скажет прямо: не отдам, а ссылается на Вас? Пожалуйста, поразмыслите об этом… Он выгнал меня, нелюбимую, женился на Вас, на любимой. Ну так пока он жил со мной, Лили ему была нужна, а теперь, я так понимаю, только мешает. Или, может быть, ему и теперь плохо без Лилишки? Может быть, и теперь кошка ему дороже Вас? Впрочем, извините, я совсем не то хотела сказать… Нет, это, конечно же, глупость, такого быть не может; но что, если у него всё-таки совесть неспокойна, иначе зачем бы ему скрывать истинную причину и сваливать всю ответственность на Вас?.. Ах, что это я, ведь всё это меня уже не касается. Но будьте осторожны, глядите в оба, не то как бы он и Вас на кошку не променял. Я не хочу никого обидеть, я не о себе думаю, а о Вас. Постарайтесь поскорее разлучить его с Лили, а если он не согласится, не кажется ли Вам, что это подозрительно?..»


Держа в памяти каждое слово и каждую строчку этого письма, Ёсико как бы невзначай следит за Сёдзо и за Лили. Сёдзо не торопясь потягивает сакэ и закусывает маринованными ставридками. Отпив глоток, он ставит чашечку и зовёт: «Лили!», а сам ухватывает палочками ставридку и высоко поднимает её над столом. Лили стремглав бросается к нему и, став на задние лапы, а передние уперев в край низенького овального столика, неотрывно смотрит на тарелку с рыбой, напоминая не то посетителя у стойки бара, не то химеру Нотр-Дама. Лили мгновенно раздувает ноздри, устремив на лакомый кусочек свои большие, умные глаза, широко раскрытые и оттого совсем круглые, как у чем-то удивлённого человека. Однако Сёдзо не спешит бросать ей рыбку.

— А ну-ка! — говорит он и подносит ставридку к самому носу кошки, но затем отправляет её к себе в рот. Он высасывает из рыбы уксус и перекусывает твёрдые косточки. Теперь лакомство для киски готово, он снова подцепляет его палочками и водит ими туда-сюда. Лили отрывает передние лапы от столика и, прижав их к грудке, наподобие рук у привидения, неловко ходит на задних лапах вслед за лакомством. Наконец Сёдзо задерживает руку прямо у Лили над головой; она нацеливается и прыгает что есть сил, вытянув в прыжке передние лапы, чтобы вцепиться ими в рыбу. Мимо! Она тут же прыгает ещё раз. С каждой рыбкой эта игра продолжается минут пять, а то и десять.

Сёдзо готов играть так сколько угодно. Скормив очередную рыбку, он отпивает чуть-чуть сакэ, зовёт: «Лили!» — и всё начинается снова. Из дюжины ставридок, поданных к столу, сам он съедает всего три-четыре. Из остальных он только высасывает уксус, а самих рыбок отдаёт кошке.

— Ай, ай, больно же! Ах, чтоб тебя! — внезапно вскрикивает Сёдзо. Лили неожиданно вскочила ему на плечо и выпустила когти. — Слезай! Слезай, тебе говорят!

Идёт вторая половина сентября, дни уже не такие жаркие, но Сёдзо, не выносящий жары и потливый, как все толстяки, вынес столик на веранду, грязную от недавнего наводнения, и сидит в одной рубашке с короткими рукавами, заправленной в шерстяное харамаки, и в лёгких коротких штанах. Вспрыгнув к нему на толстое, вроде круглого холма, плечо, Лили вцепилась в него когтями, чтобы не соскользнуть. Когти прорвали тонкую рубашку и впились в кожу.

— Он, больно, больно! — вопит Сёдзо. — Слезай немедленно! — Он трясёт плечами, чтобы сбросить кошку на пол, но она вцепляется в него ещё сильнее, и на рубашке проступает кровь. Однако Сёдзо не сердится, только ворчит добродушно: — Экая дура.

Лили ничуть не обижается и трётся щекой о его щёку, подлизываясь. Как только он отправляет рыбку в рот, она утыкается мордочкой прямо ему в губы. Тогда Сёдзо языком выталкивает рыбку изо рта, она мгновенно схватывает и глотает её, а потом с довольным видом начинает лизать хозяина вокруг губ. Впрочем, иногда Сёдзо не разжимает зубы, и тогда хозяин и кошка тянут рыбку каждый в свою сторону. В таких случаях Сёдзо бурчит что-нибудь вроде «У-у-у!», или «Э, э!», или «Я тебя!», злится и плюётся, но видно, что ему так же приятно, как н Лили.

— А? Что такое? — Сёдзо, довольный и разомлевший, не глядя, передал пустую чашечку жене, но вдруг обеспокоенно посмотрел на неё. До сих пор всё как будто было как обычно, но теперь жена, даже и не подумав налить ему сакэ, стояла, сложив руки на груди, и пристально глядела прямо ему в глаза.

— Что, кончилось сакэ, что ли? — он отвёл руку с чашечкой назад и перепугано заглянул ей в лицо.

— Надо поговорить, — коротко ответила Ёсино, ни сделав в его сторону ни малейшего движения.

— О чём это? Что стряслось?

— Отдай кошку Синако-сан.

— С какой стати? — Он раздражённо заморгал: что это за новости, ни с того ни с сего? — Что это ты вдруг?

— Ничего. Отдай кошку. Завтра же позови Цукамото-сан, и пускай отвезёт.

— Да в чём дело-то?

— Ты что, отказываешься?

— Ну постой. Объясни хоть. Что тебе не так, а?

«Ревнует к Лили? — подумал он. — Но это вздор какой-то, она же сама всегда любила кошку».

Ещё в те времена, когда Сёдзо жил с прежней женой, Синако, и та иногда заявляла ему, что ревнует к кошке, Ёсино смеялась над ней и говорила, что это нелепо. Так что, когда она выходила за него, она ничего против Лили не имела и даже сама привязалась к ней. Лили делила с супругами завтрак, обед и ужин за этим самым столиком, и до сих пор Ёсино ни разу не оспаривала этот порядок. Более того, Сёдзо всегда играл за ужином с Лили, потягивая вечернее сакэ, и Ёсино охотно любовалась этим редкостным, прямо-таки цирковым зрелищем, а то и сама бросала кошке угощение или заставляла её прыгать за ним. Словом, присутствие Лили только сближало новобрачных и разряжало атмосферу за столом, мешать же ничуть не мешало. Так что же тогда произошло? Ещё вчера, да что там вчера, и сегодня в начале ужина, пока он не выпил пятую или шестую чашечку, всё было в порядке, ситуация изменилась прямо на глазах. Очевидно, жену задела какая-то мелочь. Или, может, ей стало жалко Синако, раз она просит отдать ей кошку?

Вообще-то, когда Синако уходила отсюда, то в качестве одного из условий развода она заявила свои права на Лили и впоследствии неоднократно через Цукамото передавала своё требование. Однако Сёдзо не принимал её притязаний всерьёз и каждый раз отвечал отказом. По словам Цукамото, Синако и рада бы не грустить о таком ненадёжном мужчине, который выгнал законную спутницу жизни и взял постороннюю женщину, но на самом деле она всё ещё не может забыть Сёдзо. Она пыталась разлюбить и возненавидеть его, но это ей не удалось, и теперь она хочет иметь что-нибудь, что напоминало бы ей о нём, потому и требует Лили. Когда они жили вместе, Синако её не выносила и обижала, потому что муж был уж слишком к ней привязан, но теперь ей дорого всё, что было вокруг неё в том доме, и особенно дорога Лилишка. Для неё Лилишка что-то вроде ребёнка Сёдзо, и она хотела бы о ней заботиться, это скрасило бы её горькую, одинокую жизнь.

— Ну ладно, Исии-кун, подумаешь, кошка? Надо бы отдать, раз просит.

— Мало ли что она там скажет, не верю я ей, — всякий раз отвечал Сёдзо.

Она женщина хитрая, у неё всегда своё на уме, нельзя её слова принимать на веру. Упрямая, гордая, все эти сентиментальные речи, будто она грустит о нём, соскучилась по Лили, — очень подозрительны. С чего бы ей вдруг полюбить Лили? Небось хочет заполучить, чтобы мучить, срывать на ней злость… Или думает отобрать у него любимую зверушку, чтобы ему насолить. Да что там, это всё ещё пустяки, она и не на такое способна, он человек бесхитростный, как ему догадаться, что там она задумала? От этой мысли делалось жутковато и накатывал гнев. И вообще не слишком ли много р