В ее жизнь вошла новая радость, но прибавились также новые заботы. Теперь все ее силы уходили на розыск пищи. Бремя увеличивалось по мере того, как росли котята. Через шесть недель они начали лазить между ящиков и проделывали это каждый день, как только мать уходила на промысел. В трущобном мире хорошо известно, что беда идет тучей, а счастье — полосой. Киска только что пережила три схватки с собаками и получила несколько ударов от негра Мали во время двухдневной голодовки. Затем произошел поворот. На следующее же утро она застала молочную кубышку без крышки, успешно ограбила одного из пенсионеров тачки и нашла большую рыбью голову, — все это в каких-нибудь два часа. Возвращаясь домой с тем чувством безмятежного покоя, какое может дать один только полный желудок, она увидела у себя на дворе маленькое коричневое существо. В памяти встало воспоминание о прежних охотах; она не знала, что это за зверь, но она убила и съела не одну мышь на своем веку, и заключила, что это, вероятно, крупная мышь, с коротким хвостом и большими ушами. Киса подкралась с излишней осторожностью: маленький кролик только выпрямился и, казалось, слегка потешался над нею. Он и не попытался бежать, и кошка без труда схватила его. Не будучи голодной, она отнесла его к ящику, и уронила на кучу котят. Ему не очень было больно. Он скоро оправился от страха и, видя, что он не сможет выбраться из ящика, пристроился к котятам; когда же они начали ужинать, он, не задумываясь, присоединился к ним. Трущобница опешила. Охотничий инстинкт одержал было верх над всем остальным, но отсутствие голода спасло кролика и дало возможность материнскому инстинкту всплыть на поверхность. В результате кролик сделался членом семьи и стал пользоваться уходом и пищей наравне с котятами.
Прошло две недели. Котята много резвились среди ящиков в отсутствие матери. Кролик же не мог выбраться наружу. Увидав котят на заднем дворе, Джап Мали приказал своему негру перестрелять их. Тот успел застрелить их одного за другим и проследить их падение в отверстия поленницы, когда на стене показалась кошка с пойманной ею на верфи крысой в зубах. Он готовился застрелить и ее, но вид этой крысы изменил его намерение: кошка-крысолов достойна жить. Эта крыса оказалась первой, когда-либо пойманной ею, но она спасла ей жизнь. Кошка пробралась через кучи хлама к ящику, где, к ее удивлению, ни один из котят не явился на зов, а кролик отказывался приняться за крысу. Она стала кормить его, продолжая время от времени призывать котят. Заслышав мяуканье, негр прокрался к ящику и, заглянув в него, увидел, к величайшему своему изумлению, что в нем находятся кошка, живой кролик и мертвая крыса.
Мать-кошка пригнула назад уши и зарычала. Негр удалился, но через минуту на отверстие ящика опустилась доска, и ящик вместе с его обитателями, живыми и мертвыми, был препровожден в птичий подвал.
— Смотри-ка, хозяин, — вот где кролик, который затерялся. А ты-то думал, что я его украл.
Кошку с кроликом поместили в большую железную клетку и выставляли как образец счастливого семейства в течение нескольких дней, пока кролик не захворал и не умер.
Кошка ни на минуту не чувствовала себя счастливой в клетке; нужды нет, что ей вдоволь давали пить и есть, она тосковала в неволе — и весьма вероятно, что получила бы теперь желанную «свободу или смерть», если бы во время четырехдневного заключения не вылизалась и вычистилась так, что ее необычайная окраска выступила наружу, и Джап решил оставить ее у себя.
Джап Мали был самый плутоватый из сынов лондонского предместья, когда-либо торговавших дешовыми канарейками в подвальном этаже. Он был очень беден, и негр жил с ним потому только, что «англичанин» соглашался делить с ним стол и кровать и вообще допускал полное равенство, которого он тщетно добивался у чистокровных американцев.
Джап считал себя честным человеком, хотя всем было известно, что главным источником его доходов были укрывательство и выдача краденых собак и кошек. С полдюжины канареек служили просто-напросто ширмами. Но Джап не унывал. Он по-своему был не без некоторого честолюбия, и ему подчас бывало лестно сходить за знатока. Однажды он даже отважился представить кошку на великосветскую выставку Общества Никербокер, руководясь тремя довольно-таки смутными целями; во-первых, для удовлетворения своего самолюбия; во-вторых, ради дарового входа на выставку; а в-третьих, «надо, знаете ли, присматриваться к дорогим кошкам, если уж занимаешься кошачьим делом». Но выставка была великосветская. Экспоненту пришлось представляться членам, и в результате жалкая ангорская полукровка была отвергнута с негодованием.
Единственными интересными столбцами газет для Джаппа были те, где помещались объявления о пропаже и находке собак и кошек, что не мешало ему однажды вырезать и сохранить заметку о «продаже на мех». Этот клочок бумаги был пришпилен к стене его жилья, и под его влиянием он принялся за жестокий, по видимому, опыт над Трущобницей. Прежде всего он вымазал ее грязную шкуру особым снадобьем для уничтожения обитающих в ней насекомых двух или трех сортов; затем основательно вымыл ее в теплой воде с мылом, не взирая на вопли и пущенные ею в ход когти и зубы. Кошка была в яростном негодовании, но вскоре над ним одержало верх чувство благотворной теплоты, когда она стала подсыхать и шерсть ее распушилась, выказывая небывалую мягкость и белизну. Джап и его помощник были очень довольны результатами опыта, и то же должна была испытывать и кошка. Но это было только вступление: самый опыт предстоял еще впереди. «Для улучшения меха успешнейшим средством является обилие маслянистой пищи и постоянное пребывание на холодном воздухе», гласила газетная заметка. Зима была уже на носу, и Джан Мали выставил клетку киски во двор, защитив ее только от дождя и ветра, и принялся кормить ее, не скупясь, жмыхами и рыбьими головами. Через неделю уже наступила заметная перемена. Она с каждым днем становилась сытее и пушистее, — ей нечего было делать, как только набирать жиру и ухаживать за своей шерсткой. Клетка содержалась в чистоте, и так как шуба кошки делалась пышнее и блестящее с каждым днем, она в половине зимы обратилась в редкостно красивое животное, с чудесной, пушистой шерстью, разрисованной, по меньшей мере, незаурядными отметинами. Джап был очень доволен результатом опыта, и ввиду того, что самый незначительный успех имел на него неумеренное действие, возмечтал о небывалой славе. Почему бы не послать трущобную кошку на приближающуюся выставку? Прошлогодняя неудача внушила ему больше осторожности в мелочах.
— Видишь ли, Самми, — сказал он своему сотруднику, — предлагать ее, как бродячую кошку, не годится; но можно так повернуть дело, чтобы умаслить Никербокеров. Прежде всего необходимо хорошее имя. Ты понимаешь сам, что здесь нужно что-нибудь «королевское», — ничем так не проймешь Никербокеров, как чем-либо «королевским». Что ты скажешь, например, о «Королевском Диек», или о «Королевском Саммэ». Однако, постой, это все мужские имена. Скажи-ка, Самми, как звали тот остров, где ты родился?
— Остров Аналостан, сэр, был моим природным местом, сэр.
— Хорошая штука, — знаешь ли ты, — «Королевская Аналостанка», чорт возьми. Единственная «Королевская Аналостанка» с аттестатом на всей выставке. Умора, да и только, — и оба они захохотали.
— Придется только заготовить аттестат, знаешь ли ты.
Друзья принялись за сочинение подробной поддельной родословной по обычному плану.
Однажды в темные сумерки, украсившись взятым напрокат цилиндром, Сам вручил кошку и ее аттестат распорядителям выставки. Ведение переговоров предоставлено было черномазому. Он был когда-то цырюльником на Шестой Авеню и мог в пять минут облечься большей долей важности и величественного высокомерия, нежели Джап Мали сумел бы выработать в течение целой жизни. Это и было, вероятно, одной из причин, почему «Королевская Аналостанка» встретила почтительный прием на кошачьей выставке.
Джап очень гордился тем, что попал в экспоненты. Когда в день открытия он подошел ко входу, у него дух занялся при виде целого моря экипажей и цилиндров. Привратник зорко взглянул на него, но пропустил его по предъявлении билета, вероятно, принявши за конюха одного из экспонентов. В зале перед длинными рядами клеток лежали бархатные ковры. Джап крался вдоль боковых рядов, с обычной своей мелочной хитростью поглядывая на кошек разных пород, выискивая свою собственную, но не смея спросить о ней и трепеща в душе при мысли, что подумает это пышное великосветское сборище, если узнает, какую он сыграл с ним штуку. Он обошел все внешние стороны и видел много премированных животных, но нигде не замечал своей трущобной кошки. Внутренние ряды были люднее. Он протискался в толпу, но кошки все не было видно, и Джап решил, что произошла ошибка; вероятно, судьи позднее отказались ее принять. Нужды нет: он заполучил свой входной билет и знает теперь, где находятся ценные персидские и ангорские кошки.
Посредине центрального прохода помещались первоклассные кошки. Вокруг них собралась целая толпа. Вдоль прохода были протянуты веревки, и два полицейских следили за тем, чтобы толпа не задерживалась на месте. Джап пролез в самую давку; он был слишком мал ростом, чтобы заглянуть через плечи, и хотя расфранченная публика сторонилась его, он все же никак не мог подойти к средней клетке, хотя понял из замечаний окружающих, что здесь находится гвоздь выставки.
— Ну, не красавица ли? — сказала женщина высокого роста.
— Что за изящество! — был ответ.
— Как характерно в ней выражение, которое дается единственно веками уточненной обстановки.
— Приятно бы иметь у себя это великолепное создание.
— Сколько достоинства! Сколько спокойствия!
— Говорят, ее родословная доходит чуть ли не до фараонов, — и бедный грязный Джап подивился собственной смелости, побудившей его втиснуть Трущобницу в такое общество.
— Виноват, сударыни, — показался директор выставки, пробиравшийся сквозь толпу. — Здесь находится художник «Спортивной Газеты», которому заказано сделать набросок с «жемчужины выставки», для немедленного опубликования. Могу ли я вас попросить немножко посторон