Подписываю и отдаю один экземпляр Вере. Печать доверил ей.
— В течение трёх суток оплатим.
Удовлетворённые оконных дел мастера уходят.
— Дядя Фёдор, всё понимаю, но как же ты меня достал… — говорю тоскливо.
Никакой работы целую неделю нет, всё вверх дном. Притащил несколько компьютеров, на системниках стоит штамп «Проверено ФСБ», заряжены последней версией Касперского. Один поставили бухгалтеру, перенесли все данные и программу бухучёта. С моего старого аппарата снял всё, относящееся к Ассоциации и Агентству, и в сторону. Мне тоже аппарат с клеймом от ФСБ. Вере то же самое. Старые, подключенные к интернету машины оставили. В мировую паутину тоже надо как-то выходить. Заклеймённые компы соединили в локальную сеть без доступа к интернету. Передача инфы из глобальной сети в локальную и обратно только флешками и после обязательного сканирования Касперским.
Мало того, дядя Фёдор вошёл в раж и всех ключевых работников — а мы сейчас все такие — заставил выучить неудобоваримые пароли. Хаотический набор символов и самые длинные ряды — нам с Песковым. Целых полчаса вызубривал, причём там то и дело надо регистры переключать. Против чисто цифровых последовательностей дядя Фёдор встал стеной… с-цуко! Спецслужбист хренов!
По деньгам все телодвижения обошлись в полмиллиона. Те же компьютеры раза в три дороже. Не жалко, но жутко достало.
— Что? — устало гляжу на безопасника, усевшегося напротив.
— В комнатах Шакурова и Куваева обнаружена прослушка, — равнодушно информирует дядя Фёдор.
Блять! Удерживаюсь от озвучки, но выражение лица соответствующее. И в Главном Здании МГУ никто даже ФСБ не позволит окна менять.
— Удалили?
— Пока нет. Ребята из конторы хотят изловить сильно любопытных…
Дядя Фёдор излагает принцип. Устройство записывает разговоры, сжимает в пакет и сбрасывает якобы случайно мимопроходилу. По сигналу с его девайса, которым даже смартфон может выступать.
Шакуров ничем особо серьёзным не занимается. Куваев прорабатывает проект суперОС, но у него нет привычки думать вслух, и советуется он только со мной. Но поговорить с ними всё равно надо.
— Только у них?
Безопасник кивает. Как-то странно. Почему мне не повесили? Со Светкой я ни о чём таком никогда, но пару раз совещания с ребятами устраивал. Вроде понимаю, в чём дело…
— Тебе намного труднее прослушку повесить. У тебя прихожая большая, экранирует. В принципе, преодолимо, но ставить аппаратуру сложнее.
Неприятные новости. Зато понял, насколько ненавижу шпионские игры.
И завершающий звонок в конце дня. Спокойно равнодушный голос представляется сотрудником МИДа и просит прибыть завтра в кабинет, номер прилагается.
— Только после обеда, — с утра у меня лекции и загрузка искина.
Договариваемся на 13:30.
14 ноября, среда, время 13:40.
Москва, пл. Смоленская-Сенная, д.32/34,
МИД, 3-ий Департамент по делам СНГ.
Знакомимся. Дмитрий Родионович, лет тридцати пяти, похож на Николая Ростова из экранизации «Войны и мира» советского образца. Там ещё Штирлиц играл, то есть Тихонов Вячеслав. Старший советник департамента.
— Мне передали, что вас Договор об аренде Байконура не устраивает, и поручили обговорить его с вами, как заинтересованной стороной.
— Вы же дипломат? — надо бы использовать сей факт. Неизвестно, до чего договоримся, а так хоть какая-то польза будет. — Какие языки знаете?
— Не понял, зачем вам это… ну, английский, французский, фарси.
— Тогда предлагаю перейти на французский. Мне полезно время от времени знания освежать, а то, боюсь, забываться начнёт.
Удаётся его немного удивить, но соглашается легко.
— Трэ бьен, — стартую с места в карьер.
— Первое, что меня удивляет, — начинает дипломат, — чем вам Договор не угодил? Вы просто не представляете, скольких трудов в своё время стоило уговорить казахов подписать его.
— В самом деле? — как ни стараюсь, но издевательская насмешка прорывается.
Дипломат замирает, сверлит меня долгим взглядом. Покерфейс, однако, держит, чувствуется школа. Дипломатическая.
— Я что-то не так сказал?
— У вас машина есть?
Мощный удар с неожиданной стороны потрясает его покерфейс. Он даже головой слегка встряхивает. Ответа я не жду:
— К примеру, вы дарите мне свою машину, но тут такое дело: мне она не нужна, прав у меня нет и водить не умею, — привираю, папахен меня подучил, но не важно, у нас условная ситуация. — И тогда вы делаете мне предложение: «Ладно, пусть она остаётся у меня, — говорите вы, — тем более мне без неё никак, но я буду платить вам аренду».
Покерфейс дипломата восстанавливается, но принимает несколько мрачные черты.
— Внимание, вопрос! — заявляю тоном ведущего ток-шоу. — Какие-такие сложности уговорить казахов принимать арендную плату за имущество, которое им только что подарили и которое им ни на одно место не упало? Только на металлолом всё растащить.
— Не так всё просто, как вам кажется.
В глазах что-то мелькает. Никак больное место зацепил? Налажал МИД тогда, в 1991 году? Подробности нам рассусоливать ни к чему. Байконур — собственность СССР, и доля Казахстана в нём не больше одной пятнадцатой, как одной из пятнадцати республик, далеко не самой большой по населению. С какого рожна им вдруг всё подарили? Не, я знаю с какого. Договорились считать собственностью всё, что на твоей территории. Но не всего же это касалось. Ядерное оружие, например, изо всех республик вывезли. И ракеты тоже. А разве космодром не стратегический объект?
— Давайте вернёмся к Договору, — с усилием дипломат отбрасывает чувство досады от моей шпильки. — Недостатки могут быть, но наверняка они все преодолимы. Роскосмос же работает. Они даже «Протон» с токсичным топливом запускали.
— Скорее всего, долго выпрашивали у казахов разрешение, одаряли их разными плюшками типа бесплатного запуска казахского спутника или ещё чего-то. Если препятствие удалось осилить, это не значит, что его нет. Для неспешного стиля работы Роскосмоса не страшно затратить несколько недель или месяцев на бюрократические процедуры, а я каждый день считаю. Агентство работает совсем в других условиях. Для нас пословица «время — деньги» актуальна до жестокости. Грубо говоря, мы на счётчике. И каждый день обходится нам в несколько миллионов долларов, которые где-то с наслаждением подсчитываются. И нам этот долг предъявят в конце концов.
— Се ля ви, — философски замечает дипломатическая морда с раздражающим равнодушием. — Давайте перейдём к конкретике.
— Хорошо. Предлагаю начать вот с чего. Я обрисую идеальные для нас условия работы, а затем мы начнём думать, насколько сможем к ним приблизиться. Как только упрёмся в нечто непреодолимое на нашем уровне, а точка остановки меня не устроит, отдаёте проблему наверх. В конце концов, у государства возможности намного шире. Вплоть до грубой аннексии.
— Это вы хватанули…
— Исключительно для лучшего понимания.
— Но если устроит, то работу можно считать законченной? — уточняет деловито.
Соглашаюсь.
— Итак. Мне нужна зона, где Агентство — полновластный хозяин. Разумеется, мы возьмём на себя обязательства не вредить экологии, не нарушать нормы безопасности и прочие регламенты. Но в рамках законодательства РФ у Агентства должны быть полностью развязаны руки.
— Звучит разумно. Пока не вижу ничего предосудительного.
— Вполне вероятно, зона не будет единым связным пространством. Будет стартовая площадка с прилегающими мощностями и производствами. Возможно, нас заинтересуют какие-то объекты под контролем ЦЭНКИ и мы их заберём себе. Что ещё точно будет, так это жилой фонд в нашей собственности в Ленинске и других местах. В виде выкупленных квартир, домов и коммунальных объектов. А также выстроенное собственными силами жильё для наших сотрудников. С сопутствующей инфраструктурой.
Дипломат хмыкает, но брови на лоб не отправляет. Ничего невозможного не видит? Надеюсь.
— Это всё?
— Уже говорил, но усилю: автономность от казахских властей — жёсткое условие, неотменяемое.
— Компромисс почти всегда возможен. Если не удастся добиться согласия казахов на полную экстерриториальность, то можно заложить скрытые возможности заблокировать любое вмешательство с их стороны.
— Что в лоб, что по лбу, — комментирую по-русски, посчитав французский аналог не таким ярким. — Мне не нужна нарочитая и продекларированная независимость, мне хватит практической. Если казахский контроль будет выхолощен до чисто формального, то и ладно.
— Кое-что важное можно сделать даже в рамках действующего Договора, — замечает дипломат. — Смотрите пункт 6.4. Его можно слегка расширить, думаю, казахам нечего будет возразить…
— Там есть коррупциогенный фактор: «строительство новых объектов с согласия Арендодателя». Позолоти ручку — согласятся, нет — пошёл нахрен.
— Да, — чуть улыбается Дмитрий Родионович. — Но можно сразу предъявить казахам план нового строительства, как требуемое дополнение к действующему Договору.
— С правом его изменений, не влияющих на общее предназначение и в пределах зарезервированной территории, — сам удивляюсь выданной формулировке.
И восхищаюсь филигранной юридически выверенной точности. Влияние моих юристов, не иначе.
— Да, — Родионович не замечает моего кратковременного самодовольства. — Видите, как просто обойти любые препятствия даже в рамках этого документа. Поэтому я и удивляюсь…
— Не просто, — возражаю и режу его аргумент: — Мы сначала сделаем ряд проектов, что влетит нам в копеечку. Затратим время. А казахи начнут морду гнуть. Могут и отказать. И тогда наши ресурсы вылетят в трубу.
Преувеличиваю. Если мы, например, сделаем проект 3D-завода, то нам останется лишь к месту привязать. То же самое и с остальными объектами. Если только в качестве альтернативы нас в тундру не закинут. Тогда климатический фактор всё изменит. На Крайнем Севере солнечные панели, например, не прокатят.