Мы на гнома-мироеда
Не шутя найдем управу -
Сало срежем для обеда,
Череп пустим на забаву!
Приглядевшись, я опознал в поющих иэрийцев из тесайрского легиона «Золотая незабудка», очевидно, угодивших в плен вместе со своими союзниками. Смуглая кожа и потрепанные желтые береты с пятилепестковыми цветками, вышитыми синим шелком и настоящей золотой нитью, делали их особенно заметными. Жители далекой южной страны всегда славились не только жгучими от пряностей колбасами и копченостями, но и не менее пылким темпераментом, толкавшим их на непрерывные вооруженные беспорядки. И здесь это свойство пришлось как нельзя более к месту, приведя легионеров в ряды нашего балаганного мятежа. Хотя если судить по тому, что иэрийцы успели приспособить к родному мотиву сугубо местный текст, у них явно накопились и собственные основания для участия в сем действе.
Дальше сдерживать столь похвальную готовность не имело смысла, поэтому между куплетами мне удалось прокричать на ухо усатому, плотного телосложения предводителю интернированных: «Буря! Пусть сильнее грянет буря!» Тот, улыбнувшись, хлопнул меня по плечу, всем своим видом явно одобряя сигнал к более решительным мерам, и тут же отправил четверых гонцов к соседним отрядам.
Спустя пару минут кодовые слова докатились до дальнего края площади к передовой линии баррикад, заставив и без того распаленный народ кинуться на врага. Воздух пещеры потемнел от града угля и руды, обрушившегося на Гебирсвахе, гномов заманивали в закутки между завалами, чтобы, сбив с ног, выкинуть обратно изрядно побитыми и обобранными.
Горная стража не оставалась в долгу, выдергивая из рядов бунтующих самых отчаянных крикунов, забывших о собственной безопасности. Однако она свою добычу назад не возвращала, отправляя вдаль по тоннелю колоннами под конвоем из своих пострадавших. Те, будучи особенно обозлены на мятежников, не собирались давать им спуску и часто подгоняли тычками в спину.
Слава богам, до клинков дело не доходило, стражники справлялись, лихо орудуя штатными дубинками. Вот только дубинки бывают разные — у Гебирсвахе они были стальные, изнутри залиты свинцом, а снаружи для большей хлесткости удара огранены мелкими, в полдюйма пирамидками. Мне досталась одна такая, отнятая у гнома, когда захвативший трофей трансальтинец понял, что в горячке боя недооценил полученный урон, и, зашатавшись, вдруг сел, где стоял.
Причем это не я полез посмотреть на драку поближе, а само поле боя неумолимо накатывало на центр площади, избранный мною для удобства наблюдения и отдачи распоряжений. Прежде, чем куренные парни сумели отбить прорыв, мне довелось самому пару минут помахать этой дубинкой, лупя по щитам и выкорчевывая рогатки, словно врастающие в кучу руды. Особенно рьяному стражнику досталось по шлему так, что он чуть не свалился, однако крепкий череп спас гнома от судьбы прежнего владельца моего оружия.
Подливать ихора в ходовой котел бунта больше не требовалось, он уже вошел в самоподдерживающуюся стадию, требуя от Гебирсвахе вызова все больших и больших подкреплений. Теперь оставалось надеяться, что накал продержится достаточно долго и стянет сюда все свободные части.
Казалось, что с начала беспорядков прошло всего несколько минут, но это ощущение было обманчиво — на самом деле там, наверху, день давно перевалил на вторую половину. Гномы, заполнившие четверть площади, уже вели свой счет не на тысячи, а на их десятки, однако и бунтовщиков собралось не менее сотни тысяч. А над всем этим усилиями сменных мастеров и прочей фабричной элиты продолжали дышать огнем заводы Ярмета.
Мятежу такого заботливого присмотра явно не хватало — меня и заводил, которые привели сюда свои отряды, было недостаточно, чтобы вовремя отводить вглубь разошедшихся бойцов и выставлять на их место еще не вконец обозленных. Карнавал стремительно перерастал в кровавое побоище, заставляя задуматься, так ли уж безобидна власть Кронфрау в Безнебесных странах, раз возмущение ею вскипает столь легко и не желает затухать.
От этих сомнений было нелегко отмахнуться. Пришлось пустить в ход всю силу логики, чтобы отстранится и взглянуть на происходящее трезвым взглядом. Моя задача — не установить под горой наиболее справедливый способ правления, а привести к власти представительницу вполне традиционного. И надеяться, что она, памятуя о своем пути наверх, будет посильно утверждать и поддерживать эту самую справедливость.
Мир жесток. Пусть я нарастил толстую шкуру из благополучия и удачи последних лет, это его свойство никуда не делось. Причем жесток он и за пределами Анарисса, как бы ни пытались убедить в обратном жаркая лень Хисаха и плюшевая мягкость Огрии, в которую как родная встроилась Алир, приметная тем же свойством.
Алир, Хирра, Келла… Как они там? В суете и мельтешении последних дней у меня не получалось вспомнить о семье лишний раз. На мгновение накатило что-то вроде стыда, а затем он молниеносно исчез под напором внешних событий.
Кажется, за своими размышлениями я упустил момент, когда мера жестокости боя перешла предел обратимого. Гномам надоело оттаскивать своих раненых, а то и убитых от кажущегося неуязвимым моря мятежников, и они пустили в ход метатели. Настильно могли стрелять только три первых ряда, сменяясь для перезарядки еще тремя, остальные принялись садить навесом через их головы. К счастью, Гебирсвахе не употребляли кованых стрел для своих торцовых метателей, но и литых пуль, когда они пролились нам на головы свинцовым дождем, никому мало не показалось. От неожиданности народ сперва присел, пытаясь укрыться кто где, а затем стал разбегаться под кровлю, где она имелась, и утаскивать в безопасные места раненых. Сам же я удачно забрался под прислоненную к борту опрокинутой вагонетки станционную вывеску, по которой пули молотили нечастым градом. Плющась и скатываясь со стальной пластины, они минута за минутой бессильно осыпались к моим ногам свинцовыми лепешками.
Так бы я и пересидел начальный, самый яростный обстрел, но вдруг в укрытие скользнула цизальтинка с кастрюлей на голове и измятым листом жести, накинутом на плечи наподобие плаща. Приглядевшись и, видимо, опознав, она потянула меня за рукав наружу, настойчиво повторяя:
— Пойдем! Зовут тебя… Пойдем!!!
— Кто?! Зачем зовет? — попытался было выяснить я, но не смог ничего добиться. Пришлось выбираться на открытое место и, виляя из стороны в сторону, бежать к навесу склада, надежно защищавшему от навесного обстрела. Пару раз по дороге пули рванули полы моего пончо, да один раз долбануло по загривку мою провожатую, оставив заметую вмятину в прикрывающей жести. Скво споткнулась и чуть не упала на четвереньки, но была живо вздернута мной на ноги. В спешке благодарности от нее дождаться не удалось, зато до цели мы добрались куда быстрее.
В безопасном месте оказался устроен импровизированный лазарет для раненых в потасовках и подстреленных. Лавируя между стонущими, кое-как перевязанными телами, девушка, сбросившая на входе свои железные одежки, живо устремилась вглубь укрытия, таща меня за рукав.
— Вот. Она звала, — коротко бросила она, подведя меня к ложу еще какой-то цизальтинки. После чего, сочтя свою задачу выполненной, тут же развернулась и пошла прочь.
Склонившись, я постарался разлядеть лежащую, и больше сердцем, чем ненадежными в полутьме глазами угадал: Бьянка Моретти из рода Щеглов! Узнать ее было бы мудрено и на свету — лицо вместо обычной племенной раскраски расчертили ручейки крови из нехорошей раны на голове, у самой границы роста волос. Сквозь синяк вокруг рассеченной кожи торчали острия костных осколков, не позволяя наложить повязку.
Вот так просто. Не магия, не стихия, не рукотворные чудовища — дурацкая свинцовая слива в лоб, и все. Нет вокруг суетящихся целителей, амулетов и снадобий, только вымотанные до предела бунтари со своими ранами и своей болью. Кому-то из них увечье позволит жить, кого-то уведет за Последнюю Завесу. Через кровяной огонь, через дробленую кость, через заразу в ране…
Ничего не поделаешь. Реликвии, безмерно удлиннив мне жизнь до эльфийских пределов, не передали способности Инорожденных к целительству. Разве что аспектную магию подняли до предела, возможного для смертных — ну так к ней и талант нужен соответственный. Без него успешно получается только разрушать или усиливать готовое, но никак не лечить. А с такой раной не всякий выживет даже при помощи магии, а уж тут, в грязи и нищете, и вовсе никаких шансов.
Тем удивительнее было, что в столь безнадежном состоянии девушка сохранила сознание и даже сумела узнать меня. Однако слова умирающей оказались совершенно неожиданными, заствив усомниться либо в ее, либо в моей вменямости.
— Все тебя спросить хотела… Тогда, в трактире… Женщина с не таким лицом…
О ком это она? У тамошней трансальтинки с мордой лица все было в порядке, разве что слишком смахивала на каменную бабу. А других женщин в «Пьяной Эльфи» не было, лисомашье чудовище на вывеске не в счет…
— Ты про трактирщицу? — для очистки совести переспросил я.
— Нет, — выдохнула она. — Про другую. Которая сидела в моем бывшем углу… Ее еще никто не видел, у кого ни спроси. А ты вроде все косился в тот угол…
Точно, я тогда с завидным упорством пялился в темноту трактирного закоулка, воображая всякие ужасы, вроде Лунной Богини, явившейся распорядиться нашим заговором. Хорошо еще Хогоху Неправедного с пророчеством о Мировой Погибели не приплел! Одно спасает — мои страхи по определению не могли быть никому видны. Проекцией образов не занимаюсь, не дано мне это, как и целительский талант. Так что…
Одним махом Бьянка разнесла вдребезги всю мою уверенность, выдав приметы незнакомки, не дававшей ей покоя:
— Она совсем не такая… Как ожившая тень. Черная, с белыми волосами… Большая…
Лунная Богиня и вся свита ее!!! Более точного описания повелительницы неупокоенных скво, никогда не видавшая Инорожденных и не слыхавшая про эльфийских богов, не могла бы дать в принципе. Неужели хозяйка Главной Луны действительно почтила своим присутствием захолустный трактир под горой?! Не может быть!