Казалось, мое изумление по поводу в принципе невозможного визита одной из Побежденных в оплот народа, изгнавшего ее расу, уже ничем не перебьешь. Однако следующий вопрос последней из рода Щеглов поразил меня еще сильнее.
— Так та женщина… — с трудом выдохнула Бьянка. — Кто она тебе? Родня?
Найти ответ на вопрос, заданный таким образом оказалось разом и просто, и сложно. Вот только мне понадобилось добрых полминуты, чтобы прийти в себя и подобрать слова.
— Дальняя… Со стороны старшей жены, — наконец выдавил я и скривился. — Приглядывает, наверное, по-родственному.
Упаси Судьба, конечно, если так. Скорее, все-таки Лунная и вправду заявилась поживиться даровой добычей. А цизальтинке показалась в истинном обличье лишь потому, что той тоже было назначено сгинуть в потопе фальшивого бунта. В Мекане была верная примета — если въяве увидел повелительницу неупокоенных, то уж точно не жилец. Иные пользовались, в последний день зарабатывая ордена и пенсию семье — чего тут беречься, когда больше нечего терять…
Словно дожидалась лишь моего ответа, Бьянка задышала еще чаще, со всхлипами, и задрожала крупной дрожью. Внезапно ее полуприкрытые глаза широко распахнулись, невидящий взгляд устремился куда-то мимо меня, а с губ сорвался совсем малоразличимый шепот:
— Дедушка? Ты за мной пришел…
И все. Тело, лишенное жизни, вытянулось на подстилке уже не человеком — сломанной куклой. Вот только ее, как и десятки других, убитых на площади в пещере Ярой Горки, не приберешь в мешок бродячего фигляра, чтобы потом при нужде вынуть оттуда, отряхнуть, подлатать и снова пустить в дело. Это беспорядки у нас тут поддельные, а смерть — она всегда настоящая.
Убедиться в этом пришлось сразу же, как только я вышел наружу и огляделся, оценивая обстановку. За время, проведенное в горе-госпитале, ситуация разительно изменилась, вот только навскидку не скажешь, к лучшему или к худшему.
Гномы отказались от навесного обстрела, видимо, даже не подозревая о его эффективности, а взбешенные потерями бунтовщики принялись драться уже без всякой оглядки и сдержанности. Пошли в ход тесаки трансальтинцев и томагавки цизальтинок, схожие с бергбейлем по возможности использовать их в качестве курительной трубки. Разнообразие тесайрских клинков и вовсе не поддавалось учету, простираясь от заточенных дорожных костылей до чудом сохраненных в плену наградных шашек заарских станичников.
Но самое главное — по крайней мере, с нашей стороны события окончательно утратили управляемость. На попытки орать встречным командирам отрядов кодовые слова отмены атак и перегруппировки все, как один, отмахивались и продолжали рваться в бой. Побоище потеряло всякие границы, захлестнув площадь целиком, гномы сравнялись в количестве с мятежниками. Как всякое сражение сугубо мирных людей вроде шахтеров, заводских рабочих и поденщиков с не менее цивильными по характеру стражниками, оно отличалось крайней жестокостью.
Отчаявшись как-то повлиять на ход битвы, я обезьяном забрался на ближайшие фабричные ворота и присел за вывеской. По крайней мере, тут никто не норовил достать меня стальной дубинкой или измолотить свинцовыми отливками, с завидной регулярностью лупящими в сталь ниже. Отдышавшись и оглядевшись, я понял, что у боевой обстановки нет никакого разумного разрешения. Прижав нас навесным обстрелом, Гебирсвахе еще могла занять площадь, отсекая бунт от заводов и вытесняя во внешние тоннели. Теперь же всеобщая неразбериха могла лишь расползаться во все стороны, пока не дойдет до горячих цехов с вполне представимыми катастрофическими последствиями…
Вдруг сознание пронзила абсолютно неожиданная мысль: нужно устроить там какую-нибудь аварию прямо сейчас, пока люди и гномы не набились в опасные лабиринты фабричных зданий! Может, хоть это отвлечет их от совершенно ненужного взаимного истребления, никак не входившего в планы подгорной принцессы и Великого Шамана Ближней стороны гор.
Лихорадочно осмотрев гигантскую пещеру, я сходу наметил наиболее подходящую цель — акведук, по которому расплавленный металл огненной рекой тек от доменного массива в литейный. В одном месте его гигантские арки пересекали небольшое озерцо в сотню ярдов шириной, откуда, скорее всего, брали воду на охлаждение форм. Если сбросить в воду десяток-другой длинных тонн чугуна, особого вреда не случится, а грохота и пара выйдет предостаточно для того, чтобы оглушить дерущихся.
Сосредоточившись и заклинив трофейную дубинку в ферме ворот так, чтобы не свалиться во время заклинания воздуха, я принялся выплетать вихрь отвыкшими от такой работы пальцами. Скоро он достиг необходимого тридцатифутового размера и медленно поплыл к акведуку, извиваясь полосой дрожащего марева наподобие безлапого тесайрского крокодила. Над горячим металлом потребовалось потратить немало сил, чтобы рукотворный смерч не погас в потоке восходящего горячего воздуха, но в итоге он даже усилися, поглотив даровой жар. Вздохнув поглубже, я вытянул руки, поворачивая ладонями вниз, чтобы заставить туго скрученный жгут воздуха нырнуть в жидкий чугун.
В первые мгновения вроде ничего не произошло, только взметнулись вверх огненные клочья вспененного металла… Затем вдруг грохнуло, и над акведуком встало зарево пламени. Во все стороны полетели осколки камня и огнеупорного кирпича, из прорехи вниз потянулась сияющая струя расплава. Достигнув воды у самого основания опоры, он взметнул струю пара чуть ли не выше арки и взорвался с еще более сильным грохотом.
Этого бы с лихвой хватило сражавшимся на площади, но как и в случае с самим восстанием, я опять не рассчитал масштаб воздействия. Последний взрыв подрубил опору акведука, и она торжественно завалилась набок, вырывая из него изрядный кусок. В облаке пара и пыли замерцал ало-оранжевым раскаленный жидкий чугун, и считанные секунды спустя в озеро обрушился весь поток металла из нескольких непрерывно действующих домен. Загрохотало вдесятеро громче, а пар метнулся во все стороны не хуже, чем при разрыве файрболла с дом размером.
Меня снесло с заводских ворот и швырнуло на вовремя подвернувшуюся кучу угля, по счастью, не ошпарив насмерть. У дальней стены пещеры резко подпрыгнули и покосились от ударной волны исполинские вентиляционные короба, домны дружно выдохнули языки пламени до самой кровли. Меж тем огненный поток продолжал стекать в воду, уже без взрывов, но с непрерывно хлещущим вверх рукотворным гейзером. На площадь обрушился горячий дождь, перемежаемый диковинно застывшими клочками и каплями застывшего чугуна, осколками камня и клубящейся пылью.
Этого оказалось более чем достаточно для того, чтобы прекратить всякий намек на смертоубийство между станцией и заводским полем. Единым потоком без малейшего признака враждебности люди и гномы, шахтеры и рабочие вперемешку со стражниками устремились мимо меня к месту катастрофы. Привычка сообща устранять всякую опасность для подгорного бытия оказалась в них сильнее вражды, разбуженной нашей неудачной интригой.
Неожиданно в голове сами собой всплыли слова Кропфарба: «Свобода строит, воля рушит». Получается, я тоже не умею без излишнего размаха? Ибо за что ни возьмись, без войны, потопа и Мировой Погибели у меня пока как-то не получается…
Народ схлынул так же быстро, как поднялся на спасение общего места работы и жизни. Даже те раненые, кто был в состоянии, убрели на помощь здоровым. На площади остались только мертвые, беспамятные — и я, после недолгого полета и ошеломительного удара оземь пребывающий где-то посреди между этими состояниями.
Впрочем, в одиночестве я оставался недолго — стоило пошевелиться и попытаться встать, как ко мне устремился с трудом ковыляющий трансальтинец. Судя по всему, он не обирал трупы, а наоборот, проверял, не нуждается ли кто в помощи — мародер бы сейчас убежал прочь от выжившего. Сначала неведомый доброжелатель помог мне подняться на ноги, отряхивая от грязи — и лишь потом вгляделся в лицо, явно узнавая.
Утираясь рукавом, я тоже опознал в нем старого знакомого, горного лиса. Сегодня он был не при полном параде, как во время встречи заговорщиков в «Пьяной Эльфи», а запросто, примерно так, как при нашей первой встрече.
Нельзя сказать, что это узнавание обрадовало нас обоих, однако Торвальдсена встреча явно поразила больше, заставив внезапно отшатнуться с руганью. Объяснение такому обхождению с его стороны последовало тут же, показав немалую догадливость временного представителя куреней.
— Твоих рук дело, демонов кукольник? — хрипло спросил он, махнув рукой в сторону огненного водопада, неясным пятном мерцавшего сквозь туманную завесу, а потом обведя ею разгромленную площадь.
Вместо ответа я лишь рванул ворот брезентового пончо, задыхаясь от густого, как в огрской бане, пара. Пальцы больно скребнули по не зажившему толком ожогу между ключиц, печать, наложенная Каменной Птицей, засаднила в сыром воздухе.
— А, так вот чья это работа… — Торвальдсен закашлялся и сплюнул в мох каменной пылью, которой наглотался при взрыве. Разглядел отпечаток когтя Породительницы, он сделал из увиденного какие-то свои, сугубо местные выводы.
— Ты же знал, на чьей стороне идешь, — удивился я претензии вроде бы трезвомыслящего трансальтинца.
— Не знал, с кем, — отрезал тот, но сразу же объяснил столь внезапную перемену отношения: — Думал, с человеком… А не с марионеткой высших сил.
Вот тут он угодил в самую точку, даже не зная о том, что успела поведать мне перед смертью Бьянка об участии в моей жизни моих собственных эльфийских богов. Как есть злой игрушкой выставили меня, наподобие тех, что должны лежать в сумке пуппхенмейстера, украшенной ореховым и бирюзовым шелком. Тут бы и промолчать, но какие-то ошметки гордости заставили спросить:
— А как человеку найдется что сказать?
— Найдется, — Торвальдсен коротко, без замаха, врезал мне в морду, и лишь когда я полетел обратно на кучу угля, добавил: — Не устраивай погромов, сволочь!
По хорошему стоило встать и размазать трансальтинца по ближайшей стенке без всякой магии, голыми руками. Да только он был кругом прав. Не устраивай, Пойнтер, погромов, не устраивай мятежей и бунтов. Не расплачивайся чужой кровью за свое удобство, не позволяй худшему вырваться из людей и нелюдей ради своей корысти. Поэтому я лишь кивнул и повторно утерся рукавом, поднимаясь на ноги уже без чужой помощи. Удовлетворившись содеянным, куренной заводила не