Курбатов осторожно сел и, сняв сапоги, принялся растирать затекшие ноги. Потом надел сапоги, встал, потянулся и расправил плечи.
— Ну, вот, ты и пойдешь, Саша,— проговорил лейтенант тихо.
Курбатов хотел сказать ему что-нибудь хорошее, но, так же, как и лейтенант, постеснялся и ответил только:
—- Я готов, товарищ лейтенант.
Лейтенант приподнял левую руку, белевшую в темноте дота бинтами, и Курбатов, осторожно придержав ее своей рукой, наклонился над ним.
— Скажи ротному...— начал лейтенант.— Скажи ротному, пусть доложит генералу: мост пока свободен, пусть не дожидаются общего наступления...
Курбатов знал, что неуместно сейчас говорить «есть», «будет исполнено», когда командир называет его Сашей, но других слов не мог подыскать и ничего не сказал, а прикоснулся щекой к забинтованному лицу лейтенанта.
— Бывай здоров, Петро,— сказал Курбатов, подойдя к Денисенко.
Он посмотрел в амбразуру. Было так темно, что ничего не удалось разглядеть.
— Только бы до реки тебе добраться,— напутствовал его Денисенко.— Я прикрою, в случае чего...
Курбатов осторожно приоткрыл дверь. На него пахнуло сыростью реки. Медленно затворив дверь, он прижался спиной к ней и долго стоял так, потом прошел по маленькой траншейке, лег на землю и пополз, огибая дот.
Сошло все благополучнее, чем думал Курбатов. Течением отнесло его далеко; за поворотом, на фоне светлеющего неба, он увидел другой мост, около которого в прошлом году шли бои. Мост был взорван. Из воды торчали два бетонных быка, конец одного пролета лежал в воде.
Курбатов оглянулся в сторону «своего» моста — так он в мыслях называл тот мост, деревянный, у которого остались товарищи,— его отсюда не было видно.
Вылив воду из сапог, Курбатов пошел, не останавливаясь и проваливаясь пятками в сырой песок...
Когда командиру роты доложили, что пришел Курбатов, он так рванул плащ-палатку, завешивавшую дверь в его половину землянки, что сорвал ее.
— Ну?— спросил командир роты, входя в землянку, где на ящике из-под консервов сидел Курбатов, прислонившись к стене.
— Товарищ капитан...— Курбатов вскочил, оправляя мокрую гимнастерку.
Капитан обернулся к людям, бывшим в землянке, и те вышли, а он сел к столу, глядя на вытянувшегося перед ним Курбатова.
— Докладывай.
Курбатов доложил обо всем. Капитан склонился над столом, подперев рукой голову и закрыв глаза. Он долго сидел молча, барабаня пальцами по столу, потом вздохнул, поднялся и сказал отрывисто:
— Хорошо!— и посмотрел на часы.— Так вот, Курбатов, до шестнадцать ноль-ноль можешь отдыхать. Можешь выпить, поесть, переодеться, выспаться. В шестнадцать ноль-ноль тебя разбудят, придешь ко мне.
Когда Курбатов, сытый, вымывшийся, остался наконец один в землянке, он был почти счастлив; он лег на сено, покрытое плащ-палаткой, и быстро заснул.
Вечером Курбатов пошел обратно — к Денисенко и лейтенанту. Еще засветло он вышел к реке и спрятался в кустах. Вещевой мешок, в котором было его имущество, завернутое в непромокаемую противоипритную накидку, он положил рядом и стал наблюдать за противоположным берегом. Отсюда был хорошо виден деревянный мост, посеревший от воды, ветров и времени. Курбатов перевел взгляд на дот. Дот не подавал признаков жизни. На берегу было спокойно.
Еще до наступления темноты Курбатов поднялся вверх по реке. Кусты ивняка росли на берегу и спускались к самой воде. Здесь тоже было спокойно. Он сел на берег, положив автомат на мешок, закурил и стал ждать, когда зайдет солнце. Оно опускалось медленно за дот, за лес. Курбатов знал, что нужно быть терпеливым. Его клонило ко сну, от выпитой на дорогу водки было тепло. Он думал о том, как сейчас переправится на тот берег, как выложит перед Денисенко сало, хлеб, водку, табак. Он знал, что Денисенко обрадуется его приходу, и Курбатову было хорошо от этой мысли.
Звезды вспыхнули на. небе, а он все лежал и смотрел туда, где скрылось солнце. Там все еще было светло, и Курбатов думал, что у него не хватит терпения ждать.
«Хорошо тебе ждать,— думал он о себе, как о ком-то постороннем.— Хорошо тебе ждать. А где сейчас Петро? Он сидит в темном и сыром доте. Ты пил и ел дважды, а Петро не ел второй день. Петро сидит голодный, в темном и сыром доте, а на нарах лежит мертвый лейтенант».
Курбатов не заметил, как стемнело. Он посмотрел на часы, прикрыв их рукой. Шел двенадцатый час.
«Подожду еще час,— подумал он,— Нужно быть терпеливым. Ну, будь же терпеливым, иначе ты испортишь все дело!»— так он повторял себе, а сам в это время возился уже с бревном, которое облюбовал еще с вечера.
Бревно покачивалось, а он стоял по колено в воде и привязывал к нему вещевой мешок и автомат, затем осторожно вывел бревно из кустов, погружаясь все глубже и глубже. Вскоре стало тяжело идти, и Курбатов поплыл, ухватившись одной рукой за бревно и отталкиваясь изредка ногой. Затем он перестал чувствовать дно. Бревно плохо подавалось к центру реки и плыло параллельно берегу. Курбатов испугался, но, оглянувшись назад, увидел, что берег постепенно удаляется от него. Так он плыл долго: течение не давало ему пристать к другому берегу. Отвязав вещевой мешок от бревна, Курбатов прицепил его к поясу и с автоматом в правой руке поплыл на боку. Неожиданно он стукнулся коленом о дно. Он посидел в воде, глядя вперед, на берег, и направо, на темный мост, затем вышел из воды, надел вещевой мешок и стал подыматься в гору... Дот был в пятидесяти шагах. Курбатов полежал несколько минут и потом осторожно пополз. Когда Денисенко открыл ему дверь, он ввалился в дот мокрый и грязный.
— Как дела?— спросил он Денисенко.
— Ждем,— ответил тот злым голосом.
Курбатов снял вещевой мешок, но долго не мог развязать его: сырые и грязные лямки не поддавались. Тогда Курбатов взял у Денисенко нож и распорол мешок. Перебирая в темноте патроны, ракеты, гранаты, он отыскал электрический фонарик и включил его, положив под амбразуру так, чтобы свет не был виден снаружи. В неярком свете фонаря он увидел стены, бревенчатый потолок, нары. Лейтенант лежал, приподняв голову, и смотрел на Курбатова. Курбатов сделал шаг к лейтенанту и хотел доложить ему, но Денисенко остановил Курбатова и безнадежно махнул рукой: взгляд лейтенанта был неподвижен.
— Может, попить ему?— спросил Курбатов нерешительно.
— Иди к окну,— сказал Денисенко, не отвечая на вопрос.— Рассказывай.
— Завтрашней ночью начнется наступление. Танки пойдут через мост. Мы будем дежурить у моста. Когда они приблизятся, нам бросят четыре красных ракеты. Мы ответим одной зеленой в их сторону.
— А ракета?
— Принес.
— А как там, у нас?
Курбатов отошел к амбразуре и, глядя в темноту, рассказывал Денисенко обо всем. Денисенко, поивший лейтенанта, слушал, вставляя время от времени короткие фразы. Потом, когда лейтенант забылся, Денисенко стал есть.
— Намаялся я с ним...— сказал Денисенко, кивнув на лейтенанта.
Курбатов обернулся к Денисенко и только сейчас заметил, как тот похудел, как ввалились его глаза.
— Ложись спать,- сказал Курбатов,— я подежурю наверху.
— Да уж придется тебе.
— Ложись, ложись...
Курбатов стал собираться. Они помолчали.
— А как фрицы?— спросил Курбатов.
— Пока спокойно. Но один раз днем, когда я хотел выйти за водой, пустили в меня очередь. И учти — из пулёмета. Я боялся очень за вечер, за ночь: засну, думаю, и забросают они нас гранатами.
Денисенко замолчал и опустил руки между колен.
— Ложись, Петро,— сказал Курбатов.
На ветру в сыром костюме было холодно. Немцев Курбатов совершенно не слышал. Он подумал, что их, вероятно, мало и они, не зная еще, кто есть в доте, не решались начинать бой. Когда начало светать, Курбатов спустился вниз. Денисенко спал, разметав руки, разговаривая во сне. Лейтенант, повернувшись на здоровый бок, дышал ровно, спокойно.
Курбатова стало лихорадить. Он старался отогнать мысль о простуде и уверял себя в том, что просто устал. Но когда Денисенко предложил закусить, Курбатов отказался и лег. Голова его была горячей, а во рту накапливалась горькая слюна.
Днем его разбудил Денисенко:
— Зашевелились фрицы.
Курбатов подошел к амбразуре. Два немца подползали к мосту, толкая перед собой по ящику. Курбатов, не советуясь с Денисенко, влез в углубление, ловя на мушку немцев. Не успел он нажать спускового крючка, как пули пробарабанили рядом с лицом, подняв пыль и отбив осколочки от камней, которыми была обложена снаружи амбразура.
Курбатов выругался.
— Цел?— испуганно спросил Денисенко.
— А черт его знает!
Они видели в амбразуру, как оба немца поднялись с моста и побежали с ящиками в руках. В это время пулеметная очередь ударила по доту, за ней — вторая, третья. Курбатов стал сбоку, забравшись на нары. Пули не могли его здесь достать, но он долго ничего не видел, так как по амбразуре стреляли безостановочно.
Денисенко хотел открыть дверь, но по верхней части ее, которая возвышалась над траншеей, застучали пули. ..
— Заминировали, сволочи, мост,— сказал Курбатов прерывающимся голосом.
Позже пришел в себя лейтенант. Посоветовавшись,, они решили, что ночью попытаются разминировать мост, а если не удастся, переплывут на тот берег и предупредят своих.
— Тебе придется, Саша,— сказал очень тихо лейтенант, закрывая глаза,— ты знаешь дорогу.
Они решили, что Курбатов пойдет, как только стемнеет. Курбатов взглянул на часы. Часы стояли. Он перевел большую стрелку на цифру «4», решив, что это ближе всего к истине, и заснул. Через несколько часов он проснулся в холодном поту. Денисенко дал ему остаток водки, но его стошнило. По-прежнему было нехорошо во рту, болела голова. Курбатов заснул вновь и сквозь сон слышал, как настойчиво стучали дятлы. Потом рядом с его ухом застрочил автомат. Курбатов проснулся и увидел Денисенко, стоявшего над ним с опущенным автоматом. Под потолком стлался дым. Дятлы стучали где-то далеко. Это были пулеметы, он понял сейчас. Пули цокали по камням у амбразуры. Денисенко поднял автомат и направил его в амбразуру. Автомат задергался у него в руках, гильзы падали на ноги и на живот Курбатову. Денисенко швырнул захлебнувшийся трофейный автомат в угол и взял другой.