— Если мы расскажем о теории профессора Дэвиса, то по описанию преступника могут опознать соседи, коллеги или члены семьи.
— Но ты же понимаешь, Артур, что под приметы попадут десятки мужчин. Косвенно, даже ты сам. И всех их задержат полисмены. Много напрасного труда.
— Справедливо. А лучше просто заполонить рабочие кварталы патрулями констеблей? Их слишком мало. И убийца легко от них ускользнет.
Редактор взял паузу, начал нервно барабанить пальцами по столешнице. Журналист не торопил. Наконец, Литтл заговорил.
— Хорошо, Артур, в этом правда на твоей стороне. Но все равно в тексте слишком много эмоций. Давай уберем хотя бы это.
— Если призвать к бдительности сухим языком, то статья не сработает, — покачал головой Артур. Но решил не давить слишком сильно и представить все компромиссом. — Впрочем, я согласен, стоит смягчить общий тон повествования. Оставим призыв к бдительности, но без надрыва.
Следующие полтора часа журналист и редактор готовили статью к печати. Пару раз Артур начинал спорить, когда Джеймс вычеркивал слишком много слов. Чем меньше строк текста — тем меньше и оплата.
Наконец, пришли к устраивающему обоих варианту. Артур взял исправленную версию, вышел из кабинета ведущего редактора. Листы бумаги передал корректору, который после проверки текста должен был отдать его наборщику.
Следом Уилсон заглянул к штатным художникам. Немного поболтал, оценил почти готовый рисунок места убийства Эдварда Мерфи, сделанный по схематичному плану Артура.
В час пополудни журналист покинул стены редакции «Зеркала». Артур отдалился на пару кварталов от офиса. На перекрестке увидел небольшую группу столпившихся людей. Человек десять-двенадцать от силы. Из интереса журналист приблизился к ним, посмотреть, что происходит.
Молодые мужчины, на вид от семнадцати до двадцати с небольшим, собрались вокруг импровизированного постамента из трех выстроенных пирамидой деревянных ящика. Рядом лежало несколько сумок. Присмотревшись, Артур заметил внутри одной, приоткрытой, серые листы бумаги. Пропагандистские листовки.
Собравшиеся спорили на повышенных тонах. По обрывкам слов журналист понял суть конфликта. Социал-демократы устроили агитационный пункт. К ним подошли последователи теории социал-анархизма. И потребовали прекратить. К обеим сторонам быстро подтянулись соратники.
Вскоре конфликт наверняка бы завершился дракой. Но журналист решил вмешаться. Все-таки он работал в издании, сочувствующем идеям социализма. И стоило поддержать вынужденных единомышленников.
Уилсон видел, что старше всех собравшихся лет на десять и потому чувствовал себя уверенно. Радикально настроенная молодёжь не настолько озлобилась, чтобы нападать на приличных людей, вмешивающихся в конфликт.
Артур остановился, расставил ноги на ширине плеч и громко произнес, стараясь перекрыть споры.
— Джентльмены, вы ведете себя некультурно!
Дождался, пока на него обернутся спорившие с обеих сторон. Продолжил говорить на повышенных тонах.
— Еще немного и вы привлечете внимание полисменов. Чем скомпрометируете идеи как социализма, так и анархизма. Расходитесь. Споры лучше решать в дебатах, а не кулачных баталиях.
Анархисты переглянулись с явным сомнением. Поняли, насколько возмутительно выглядит драка на глазах у постороннего человека посреди улицы. Рослый рыжий анархист недовольно пообещал, что сегодня все не закончится. И после этого повел единомышленников за собой.
С верхнего ящика на мостовую спрыгнул раскрасневшийся от крика молодой социалист. На лацкане пиджака у него был приколот значок в виде подсолнуха. В руках он держал стопку листовок. Одну из них парень протянул Артуру.
— Мистер, благодарю за помощь. Приятно, что вы разделяете наши идеи.
Оказавшись вблизи, Артур рассмотрел подсолнух у агитатора. Значко сделан из серебра, судя по блеску металла. А в центр цветка был вставлен драгоценный камень, насколько смог определить журналист, черная шпинель. Значит, движение привлекало и выходцев из богатых семей.
Принял протянутую листовку, не глядя свернул вчетверо и спрятал в карман. Поднес палец к поле котелка.
— Рад был помочь, джентльмены. Берегите себя и не нарушайте закон.
Артур продолжил путь домой. После возвращения он собирался сразу же лечь спать. С ночи последнего убийства не удавалось толком отдохнуть. Сперва поездка в Ковершайн, потом интенсивная работа над черновиком.
Вскоре Артур вернулся квартиру. В это время Мэри прибиралась в доме майора, так что обедом пришлось заниматься самостоятельно. Тогда журналист вспомнил о листовке в кармане.
Развернул, посмотрел на нечеткий оттиск. Судя по всему, печатали на ручном станке. Бумага была разделена на две половины. На одной нарисован уродливый кот с моноклем в глазу и высоким цилиндром. Для большей наглядности на шее висел ярлык с надписью «Хозяин фабрики».
В зубах у кота повисла мертвая мышь, обозначавшая рабочий класс. Еще полдюжины мышей разбегались в стороны. Социалисты показывали, насколько ужасно текущее положение простых трудяг.
На второй половине листовки возвышался большой подсолнух с широко раскинутыми листьями. Под его сенью собрались жизнерадостные мыши, сжимавшие в лапках кирки, пилы и молотки. Движение социал-демократов обещали светлое будущее после получения достаточного числа мест в парламенте.
Артур разорвал листовку на несколько частей, скомкал и использовал для растопки печи.
***
Через один день, в воскресенье, вышел очередной номер «Зеркала Ландариума». Утром в понедельник консьерж Доусон постучал в дверь семьи Уилсонов и передал записку от дежурного редактора газеты.
Артур развернул сложенный напополам телеграфный бланк, прочитал короткое послание, написанное неровным почерком молодого редактора. «Уайткаттел и Тернер в ярости. Сегодня из типографии вышел дополнительный тираж газеты. Срочно приходи в редакцию. Д. Литтл.».
В некотором замешательстве Уилсона перечитал записку. Содержание оказалось противоречивым. В первом предложении говорилось, что владельца газеты и главного редактора разозлила статья Артура. Но этот выпуск сыскал настолько большую популярность у читателей, что в «Зеркале» приняли решение о допечатке.
Такое случалось во времена работы Артура в «Ежедневной всемирной хронике». Порой выходили громкие материалы, привлекающие много новых читателей. И тогда паровой печатный станок вновь приходил в движение. В случае выходившей каждый день газеты печать дополнительных экземпляров давалась тяжелее.
Торопливо позавтракав, Уилсон направился в редакцию. По пути несколько раз останавливался возле лотков, в которых торговали газетами. Спрашивал последний номер «Зеркала Ландариума». Только в одном месте нашлись не купленные экземпляры. Хороший знак.
В кабинете дежурного помимо Литтла собирались трое штатных журналистов и редактор, отвечающий за разбор и сортировку приходивших в офис «Зеркала» писем от читателей.
Литтл махнул рукой в знак приветствия.
— Все в сборе, хорошо. Вчерашний выпуск «Зеркала» привлек всеобщее внимание. Мистер Мейсон, сколько пришло писем?
— На момент сегодняшнего утра — три мешка, — сдержанно ответил редактор входящей корреспонденции. — Уверен, что до завтра их количество удвоится. Мой отдел точно не справится. Если будем все перебирать втроем, то это займет недели.
— Мистер Уилсон, я попрошу вас присоединиться к разбору писем. Далее. В редакцию пришло послание от комиссара полиции Ландариума.
— Написал лично лорд Рэднор? — уточнил Артур.
— Письмо доставлено из его канцелярии. Но не сомневаюсь, диктовал именно комиссар. Он крайне недоволен нашей публикацией. Говорит, что журналисты не должны вмешиваться в дела полисменов. И тем более смущать обывателей не подтвержденными гипотезами. Собственно, у нас две линии поведения. Либо повиниться и отказаться от статьи. Либо же до последнего стоять на своем.
От долгой речи у Литтла сбилось дыхание. Он закашлялся, сделал несколько глотков из стоявшей на столе кружки с остывшим чаем. Выдержал короткую паузу и продолжил:
— Я веду переписку с мистером Тернером. Он склоняется ко второму варианту. При одном условии. Артур, ты в состоянии подтвердить, что верно передал слова профессора Дэвиса?
Такой вопрос можно было воспринять как прямое оскорбление. В обычных условиях. Но Артур Уилсон на прошлом месте работы заслужил прозвище шакал-трупоед. И его статьи привели к проигранному суду.
— Мистер Литтл, я даю вам гарантию, что точно воспроизвел теорию. И взял с профессора слово. Он готов подтвердить свои предположения. Не сомневайтесь в моей работе.
— Хорошо, мистер Уилсон. В таком случае будем настаивать на верности нашей позиции. Для этого нужны аргументы. В письмах читатели делятся своими подозрениями. Мы должны просмотреть всю почту, составить список подходящих под критерии. И передать в полицию.
— Джеймс, ты понимаешь, что представляют собой эти письма? — хрипло спросил редактор Мейсон. — На одного бдительного горожанина насчитывается дюжина сумасшедших. Мы просто утонем в бреде.
— Придется с этим смириться. Важно показать, что статья мистера Уилсона напечатана не с целью продать два тиража. Мистер Тернер вернется через неделю, пока справляемся своими силами.
Заниматься разбором писем Уилсону не хотелось. Но в недавнем разговоре с Литтлом он сам напирал на пользу, которую может принести статья. И теперь предстояло столкнуться с последствиями решения.
Вслед за мистером Мейсоном Артур зашел в тесную комнату, которая казалась еще меньше из-за трех объемистых мешков. Журналист принес из отдела художников стул, выбрал место рядом с окном. И присоединился к редактору и двум его подчиненным.
Подтянул к себе мешок, развязал бечевку и не глядя вытащил первое послание. Открытка из плотного картона, на которой была изображен пухлый херувим. Артур перевернул ее и прочитал выведенное печатными буквами сообщение. «Вы попадете в ад, социалистические подстилки».