, скрывается в зарослях.
— В прошлую зиму было очень много снега, полтора-два метра, пищу таким животным, как косули и олени, добыть было трудно, многие погибли, — принялся рассказывать Дима, — обессиленные косули выходили прямо на дорогу. Вначале бежит впереди машины, потом переходит на шаг, а после и вовсе падает на снег. Тогда я выхожу, подбираю их и, положив в «Сурф» отвожу в Ранадор. Там мы их выкармливали. Одна, помню, беременная оказалась, совсем плохая была. Постепенно выходили, уже есть хорошо стала, и вдруг умерла. Сделали вскрытие, оказалось, что у неё два плода было, и один умер, видимо, она ударилась где-то животом, убегая от хищника, плод стал разлагаться, и она погибла. Дети очень плакали. Суровая была зима, — заключил «сталкер».
В Ранадоре уже не чаяли нашего возвращения, давно прошли все расчётные сроки, начало смеркаться.
— Что там опять придумал этот Дима? — Возмущалась Галя, когда мы принялись сдавать ей продукты. — Куда это он вас возил? Уже собирались отправлять «Тирано» навстречу, хотя бы до речки, где появляется связь и можно, по крайней мере, созвониться и узнать, что же с вами стряслось! — вычитавала строгая хозяйка Ранадора.
— Галя, ты не поверишь, но на этот раз Дима ни при чём, — ответил я устало. — Нас сегодня задержал совсем не он, а мировой сионизм.
— Кто? — Глаза Гали округлились от удивления, потому что до сей поры в местной тайге зверя со столь странным именем не водилось. — Это как же? — спросила она.
— А вот так, — и я начал свой рассказ, усевшись на лавку за большим столом в кухне.
— Да, — печально вздохнула Галя, после того как я поведал о наших приключениях, — жалко Григорьевича.
— Хорошо, что «Сурф» не простой автомобиль, а хозяин его — «сталкер», напитанный духом Ранадора, а то неизвестно, чем бы это взывание к сионистским духам для нас кончилось, — заключил я, припомнив наш «полёт» в сугроб на «Тирано».
— Хм, значит, будем лечить доку не только позвоночник, — задумчиво сказал волхв, который тоже слушал мой рассказ.
За ужином доктор привычно затянул песнь на больную тему, горячо клеймя сионистов во всех своих и мировых бедах.
— Когда наша группа спецназа после выполнения задания уходила по джунглям от преследования — вдруг заговорил молчавший до этого Мамаев, — я в спешке не заметил растяжки. Грохнул взрыв, — большую часть осколков принял на себя кивларовый бронежилет, лицо я каким-то чудом успел прикрыть рукой, и осколки вошли вот сюда, — Олег показал шрамы на левом предплечье и выше локтя. — Но взрывом меня отшвырнуло на несколько метров, и так садануло спиной о ствол красного дерева, что лопнули позвонки, и спинной мозг зажало в трещине. — За столом все замолчали, потому что Олег Иванович обычно не любит рассказывать о «той» своей жизни. — Ребята сразу всадили мне противошоковый укол и потащили на себе. — Мамаев помолчал, а потом, повернувшись к доку, продолжил. — Так вот, Николай Григорьевич, восемнадцать километров, по джунглям, уходя от преследования, меня тащили на своих плечах еврей и таджик. Случись с ними такое, я точно так же тащил бы их. Знаете, я за этого еврея и этого таджика любому глотку перегрызу, потому что мы делали одно дело, одну мужскую работу, они — мои боевые побратимы, как Дима, как Рома, как другие ребята. — Олег замолчал, видно было, что ему нелегко вспоминать прошлое.
— Это была Африка? — спросил я после паузы.
— Юго-Восточная Азия, — тихо ответил Мамаев.
— А что было потом? — спросил ещё кто-то.
— Я очнулся уже на катере. Потом госпиталь в Хабаровске, где пролежал девять месяцев и изгрыз от боли не одну подушку. — Олег замолчал. Молчал и доктор, явно обескураженный неожиданным поворотом в разговоре.
— Понимаете, Григорьевич, — продолжил Мамаев, после долгого молчания, — почему-то мне мировой сионизм не смог помешать, когда я решил стать боевым офицером и защищать свою родину. Он мне не помешал и после того, как я стал инвалидом, вытащить себя из недуга и стать на собственные ноги, а не на костыли. А когда я вернулся в родной город и увидел, как процветают бандитские шайки, поделив город на свои вотчины, как спивается молодёжь и разрастается наркомания, а мальчишки пополняют тюрьмы, я не стал проклинать ни сионистов, ни кого-то ещё. Я просто организовал клуб для молодёжи, где мальчишки и девчонки учились единоборствам и прыжкам с парашютом, а также умению работать с деревом и металлом. Никому не нужные мальчишки, которым уже высвечивалась дорога в эти самые шайки, руководимые уголовниками, а оттуда прямиком в тюрьму, эти ребята начали наводить порядок сначала в одном районе города, потом в другом. Затем они сами стали преподавателями и тренерами, руководителями кружков в клубе. Сейчас они приезжают ко мне, привозят своих детей, которые называют меня «дедом», и я счастлив. И ничего воспеваемый вами мировой сионизм не может нам сделать. Так почему вам он мешает, а мне и моим ребятам нет? Почему, если я хочу заниматься с ребятами, лечить людей, то я это делаю? Вы рассказывали, что у вас есть спортзалы и медицинские центры, приватизированы целые комплексы с общежитиями и учебными классами, у вас есть средства и вот такие боевые ребята, как Миша, так в чём же дело, почему вы не делаете то, что делали мы с ребятами, не имея ни денег, ни помещений?
— Наверное, проклятый сионизм не хочет поставить печать и одобрить решение Григорьевича, а без него никак, да? — съязвил прямолинейный Сергей, а потом добавил: — Я всегда думал, что человек, прежде чем браться за решение мировых проблем и всех учить, как правильно нужно жить, должен вначале наладить свою жизнь и своей семьи и показать на её примере, как быть счастливым.
— Да я вообще-то счастливый человек, — стал растерянно оправдываться доктор, — я очень счастливый человек: у меня отличная семья, дети, просто. ну, как сказать, в общем, за мир обидно, что ли..
— А я вот ещё о чём думаю, все эти «измы» во многом подобны скандальной поп-звезде, — сказал я. — Если о ней перестанут говорить, то она «погаснет», никто не пойдёт на её концерты, и она, чтоб не помереть с голоду, будет вынуждена идти мыть посуду. Пристальное внимание как раз и питает «измы» своей энергией, благодаря миллионам подобных «борцов» они-то и живы. А займутся «борцы» своим настоящим делом, для которого каждый пришёл в этот мир, тогда и мировому сионизму придётся идти «посуду мыть».
На этом разговорам о мировом сионизме был поставлен жирный крест. Больше доктор данную тему не затрагивал.
ХИРУРГИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ ИСПРАВЛЕНИЯ СКОЛИОЗА6
Вытяжка суставов. Аня, сколиоз четвёртой степени. Методы Харрингтона, Гиббса, Котреля-Дюбуссе и другие хирургические практики лечения сколиоза. Операция за 120 тысяч долларов и инвалидность на всю жизнь.
Когда в следующий раз пришёл черёд бани, я случайно услышал разговор двух женщин, вернувшихся после правки Мамаева.
— Я ведь врач, — говорила, не скрывая удивления, одна из них, — и могу сказать, что при помощи аппарата Илизарова за месяц нога удлиняется на один сантиметр, но мне сейчас за несколько минут Олег Иванович вытянул ногу на два сантиметра, это же невероятно! А вы его откуда знаете?
— От своей коллеги по работе, — отвечала вторая. — Водитель, с которым она ехала, решил быстрее проскочить железнодорожный переезд, машину сильно подкинуло, и она ударилась головой в потолок кабины. После этого стали мучить постоянные головные боли. Прошла обследование и выяснилось, что у неё сдвиг шейного позвонка. Врачи ничего сделать не смогли, работу пришлось оставить, только боли-то от этого никуда не подевались. От кого-то она узнала про Мамаева, приехала, он позвонок ей на место поставил, теперь снова работаем вместе. Тогда и я со своими болячками сюда подалась.
Вскоре идёт «баниться» мужская смена. На этот раз я не только проверяю позвоночники до и после лечения, но и помогаю целителю при вытяжке ног.
— Придерживайте с Сергеем таз Олега с двух сторон вот так, чтобы не двигался, а я начну ему суставы вытягивать. — Мамаев показал нам, как мы должны удерживать лежащего на спине Олега. Я снова при свете фонарика слежу за действиями волхва и снова не замечаю ничего особенного, но теперь лучше ощущаю некую его внутреннюю работу. Разминая поочерёдно суставы правой ноги пациента левой рукой, правой он одновременно потягивает ногу ниже сустава. Кажется, ничего не изменилось после проделанных манипуляций, но сравнив пятки обеих ног, обнаруживаем, что правая нога стала сантиметра на полтора длиннее. Снова обычная волшба.
В тот же день, когда удалось вылечить Григорьевича от мирового сионизма, в Ранадоре появился больной с сильным сколиозом четвёртой степени, вернее больная. Четырнадцатилетняя Аня из Южно-Сахалинска. Одно плечо ниже другого, одна нога короче, так что девочка заметно прихрамывала. Было видно, что даже просто сидеть ей больно. Мама Ани с некоторым страхом восприняла спартанскую обстановку Ранадора, видимо, ожидая увидеть обитель знаменитого целителя гораздо более комфортабельной.
— Здесь ведь нет даже элементарных условий! — восклицала она.
Но папа отнесся к обстановке совершенно спокойно.
— Подумаешь, — возразил он супруге, — в армии и не в таких условиях ночевать приходилось. Спать есть где, дров хватает, чего ещё надо?
Оставив Аню, родители уехали.
Я сфотографировал спину девочки, чтобы было с чем сравнить после лечения. Спина как с рисунка-схемы в лекции о сколиозе. Правое плечо опущено, левое поднято, у линии таза наоборот, — правая сторона выше, а левая ниже. Грудная клетка справа образует ярко выраженный «горб». К тому же таз несколько повёрнут в вертикальной оси вперёд, а плечи и грудная клетка назад, так что тело девочки как бы скручено наподобие шурупа. Соответственно мышцы спины, поясничного и тазобедренного отделов правой и левой стороны развиты непропорционально. Справа талия резко обозначена, будто перетянута невидимой верёвкой, а слева её линия почти незаметна.