Костры миров

Геннадий ПрашкевичКостры миров

Издательство Азбука^®

* * *

1

Хенк был счастлив.

Под его ногами лежала настоящая земля.

В его лицо упруго давила волна настоящего воздуха.

Кисловатый запах металла, запах кислых почв, горячего песка жестко и сладко щекотали ноздри. Земля все еще отдалена миллиардами световых лет? Не важно! Теперь не важно. Теперь он среди людей. Пусть их немного, пусть все они, как он, Хенк, заброшены на далекую планетку лишь необходимыми для человечества делами, пусть Симма столь же мало похожа на Землю, как Крайний сектор на Внутреннюю зону, он, Хенк, все равно среди людей. Его так и подмывало поднять голову и взглянуть на Стену. Но голову он не поднял. Спирали металлических зарослей под ногами счастливо поскрипывали, их ржавые стебли искрили, как щетки электрогенератора. Хенк мысленно прикинул, какое напряжение могут вырабатывать эти металлические заросли там, где их корни уходят в глубину почв Симмы не меньше чем на милю, и присвистнул. Он привык к удивительным вещам, но еще не отвык удивляться.

– Надень шляпу и топай в бар, – сказала Шу.

– Надо говорить – нахлобучь шляпу! – засмеялся Хенк.

Со своим сверхмощным бортовым компьютером он всегда обращался как с обыкновенным человеком.

– Я никогда не видела шляп, – заметила Шу без всякой обиды. – Я всего лишь представляю их геометрию. Видимо, этого мало.

– Ничего. Скоро я покажу тебе настоящую шляпу.

Этот разговор состоялся час назад. За шестьдесят минут Хенк успел законсервировать «Лайман альфу», прошел через Преобразователь и сдал хмурому диспетчеру все нужные данные для расчета будущего курса к Земле.

Диспетчер не скрыл недоумения:

– Ты из зоны протозид?

Прозвучало как «мы не ожидали гостей».

Взглянув на Хенка, диспетчер все же решил уточнить:

– Оберон?

– Человек! – возразил Хенк. – Разве не видно? Разве не вы вели на посадку «Лайман альфу»?

– Это делают у нас автоматы. – Диспетчер, похоже, не поверил Хенку.

– А Преобразователь? – счастливо рассмеялся Хенк. – Разве я изменился, пройдя через горнило Преобразователя?

– Нетипичная зона. Иногда здесь мудрит даже Преобразователь.

Диспетчер хмуро ткнул кулаком в необозримую стену Центра управления, украшенную множеством экранов.

– Чаще всего мы имеем дело с квазилюдьми.

– И все же не всегда, – возразил Хенк.

Конечно, он имел в виду себя: человека.

– А есть и такие, – не слушал его диспетчер, – что сразу начинают себя вести как люди…

Хенк рассмеялся:

– Я как раз из таких.

Диспетчер не улыбнулся.

Он привык держаться официально, положение обязывает.

Весь вид диспетчера говорил: «Я занят, я при настоящем деле, я из тех людей, которые помнят саму Землю, а вот кто ты – это нам пока неизвестно. Может, и вправду – человек, тогда я найду возможность извиниться, ну а если ты все-таки оберон, извинения не имеют значения».

«Что ж, – сказал себе Хенк. – Трудно было ожидать чего-то другого. Нетипичная зона – это Нетипичная зона. У диспетчера действительно нет никаких оснований доверять моим словам. Никто на Симме не ждал земного корабля, тем более из зоны протозид, закрытой для всех представителей Межзвездного сообщества».

И решил: «Ладно, пусть считает меня обероном».

Трое земных суток – это не так уж много: всего трое суток.

Он усмехнулся: термину «оберон» много больше. Термин «оберон» вошел в обиход задолго до первого выхода Хенка в космос, где-то в год пуска сразу семи Конечных станций Вселенной, оборудованных Преобразователями. Принцип Преобразователя был, кажется, не до конца ясен даже самим предложившим его цветочникам (ходили слухи, что Преобразователь – всего лишь случайное заимствование цветочников у некоей загадочной крайней расы), но ни одна из цивилизаций, входящих в Межзвездное сообщество, не отказалась от такого подарка. В объемистую горловину Преобразователя могло войти любое разумное существо (из любого сектора космоса), но на выходе вы всегда получали человека, точнее, квазичеловека, еще точнее, оберона, обладающего довольно приличным словарным запасом и навыками смысловых схем, достаточных для деловых объяснений. Это сразу и навсегда избавило Конечные станции типа Симмы (Хаббл, Фридман, Оорт, Ньютон, Бете, Ридан) от массы хлопот; запасы продовольствия, газов, воды, биологически активных веществ теперь свелись к стандартным, к тому же контакт с представителями самых отчужденных звездных рас предельно упростился.

Что же касается самого термина «оберон», к нему скоро привыкли.

Планету под Конечную станцию предоставили тоже цветочники.

Удобное местечко. И радиус планеты вполне соответствовал ее названию.

Симма – малый маяк. Симма – маяк на краю света. Кстати, на краю света – это вовсе не метафора. Обращенная Северным полюсом к Вселенной, Южным своим полюсом крошечная планетка всегда смотрела на Стену. На совершенно невероятную темную бездну Стены. Единственное, что дарило свет Симме, – квазар Шансон, чудовищный сгусток перевозбужденной магнитоплазмы, непрерывно преобразующий гравитационную энергию в свет, в радио- и ультрафиолетовое излучение, в яростное вращение и турбулентность. Мощно пульсируя, выкинув над собой гигантский голубой выброс, квазар Шансон одиноко и яростно пылал на фоне полного мрака.

Это был истинный мрак. Это была истинная тьма.

За квазаром Шансон уже ничего не было.

Вообще ничего материального.

Тьма.

Стена тьмы.

Хенк так и говорил себе – Стена.

Понятно, никакой стены там не существовало. Просто с одной стороны постоянно мерцали, сливаясь в тусклые светящиеся шлейфы, мириады далеких звезд и галактик, а с другой – не было ничего.

Мрак.

Пустота.

Абсолют мрака и пустоты.

Но этот мрак, эта пустота воспринимались Хенком именно как Стена, и (несмотря на бессмысленность такого представления) ничего с этим Хенк не мог поделать.

Стена? Ну и пусть Стена. Почему нет?

Хенк счастливо топал по космодрому, не поднимая глаз к небу.

Впрочем, если бы он их и поднял, никакой особенной тьмы над собой он все равно не смог бы увидеть. Конечная станция располагалась на Северном полюсе Симмы. «Трое суток, – повторил про себя Хенк. – Всего трое земных суток, и я получу карту курса и отправлюсь домой! На Землю! Стеной пусть любуются обероны».

Слабые электрические разряды легко покалывали ноги Хенка.

Разумеется, ему так лишь казалось. И кстати, ничуть не раздражало.

Он ступал пусть по металлическим, но все же зарослям, он ощущал пусть чужие, но запахи. Сам воздух, поступающий не из каких-то ограниченных резервуаров, а просто извне, радовал и веселил Хенка. Он радовался: он среди людей. Он радовался: он наконец покажет Шу настоящую шляпу. Свой универсальный бортовой компьютер Хенк всегда называл этим древним женским именем – Шу. Слов нет, тахионные корабли сделали достижимыми любые, даже самые отдаленные точки Вселенной, но без компьютера типа Шу это оказалось бы попросту невозможно. Он, Хенк, дошел до Нетипичной зоны, он, Хенк, видел Стену – благодаря Шу. Он, Хенк, плавал в энергетических безднах квазара, был огненным шаром, разумным огненным шаром – благодаря Шу. Он, Хенк, дрейфовал в звездных течениях Нетипичной зоны, принимал формы, невозможные в любом другом случае, – опять же благодаря Шу. Так что, если он, Хенк, у первого встречного на Симме попросит шляпу для Шу, его поймут. Впрочем, и недоумение, и даже усмешку предполагаемого первого встречного он, Хенк, снесет без усилий.

Ради Шу!

Хенк был счастлив.

Шу его ждет, «Лайман альфа» всегда готова к вылету, необходимые данные отправлены диспетчером в Расчетчик Преобразователя. Всего лишь через трое земных суток он, Хенк, получит разрешение на выход из Нетипичной зоны, а значит, явится на Землю как раз к началу очередного редакционного Совета Всеобщей энциклопедии (том «Протозиды»). Не важно, что по часам Симмы этот Совет завершил свою работу несколько столетий назад, – курс «Лайман альфы» будет вычислен по такой кривой пространства-времени, которая приведет Хенка в точно назначенный день и час, ни минутой раньше, ни минутой позже. Самая грубая ошибка никогда еще не превышала десятых долей секунды. Для сотрудников Всеобщей энциклопедии все будет выглядеть так, будто он, Хенк, отсутствовал каких-то два с половиной месяца, что в пересчетах Межзвездного сообщества вполне эквивалентно израсходованной им энергии, и вот вернулся с необходимыми дополнениями к одному из самых сложных томов Всеобщей энциклопедии: «Протозиды». Основная статья этого тома принадлежала пока ему же – обширные компиляции, составленные по древним мифам и наблюдениям цветочников, арианцев, океана Бюрге и тех немногих звездных рас, что когда-либо соприкасались с протозидами.

Увлекательные, обширные, но… компиляции.

Были ли они верны, соответствовали ли действительности?

Можно ли вообще, изучая некую отчужденную расу, опираться только на мифологию и наблюдения рас, никогда не относившихся к протозидам с симпатией? То, что протозиды никогда не заглядывали во Внутреннюю зону Вселенной, то, что они упорно не хотели замечать своих звездных соседей, все это, по мнению Хенка, еще не давало оснований прямо относить протозид к тем цивилизациям, что в принципе не способны к контакту. Цивилизация – понятие вообще довольно туманное, его не так-то легко сформулировать и истолковать, тем более что пути развития звездных рас мало где были схожими, к тому же истолкователи таких понятий, как «цивилизация», как правило, сами живут внутри вполне определенных цивилизаций, что, в свою очередь, не может не вносить в их суждения ту или иную долю предвзятости.

Туп, как протозид.

Темен, как протозид.

Жесток, как протозид.

Он, Хенк, никогда не соглашался с подобными формулировками, хотя мифы цветочников, арианцев, океана Бюрге были под завязку набиты именно такими формулировками.

Да, протозиды.

Они же – первичники.

Они же – истребители звезд.

Время от времени, собираясь в гигантские скопления (а масса каждого отдельного протозида намного превосходит массу таких планет, как Сатурн или Юпитер), протозиды пытаются уйти из Нетипичной зоны к какой-либо одинокой звезде. При этом им все равно, обитаемы ли миры, в пределы которых они так неожиданно вторгались. Мифология арианцев, цветочников, океана Бюрге сохранила память о пяти подобных, никем и никак не объясненных вторжениях, после которых и цветочникам, и арианцам слишком многое приходилось начинать сначала. Сжигая себя в звезде, доводя ее до мгновенного чудовищного взрыва, протозиды гибли, а вместе с ними в океане раскаленной плазмы, заливающей Крайний сектор, гибли другие солнца, планеты, спутники, населенные космические станции, радиобуи и, разумеется, разумные существа. Являлось ли все это осмысленными, хорошо рассчитанными ударами необъявленной, но настоящей войны с соседями? Никто этого не знал, ибо протозиды ни с кем не шли на контакт. Редкие, но упрямые попытки землян (арианцы, цветочники, океан Бюрге давно отказались от таких попыток) установить связь с протозидами пока что не дали никаких заметных результатов, вот почему члены Межзвездного сообщества смотрели сквозь пальцы на совершаемые время от времени вылазки объединенных флотов цветочников и арианцев в Нетипичную зону. Ходили слухи, что цветочники и арианцы занимаются рассеиванием замеченных ими скоплений…

Рассеиванием?

Что ж, они защищались.

Тот тезис, что пока у цивилизаций есть антиподы – конфликт неизбежен, Хенку всегда не нравился.

Но сейчас Хенк был счастлив.

Он добыл кое-что действительно новое.

Его наблюдения и исследования, проведенные в Нетипичной зоне, несомненно, привнесут нечто новое в единое знание Межзвездного сообщества.

Они с Шу неплохо поработали.

Хенк машинально провел ладонью по обезображенному шрамом лбу, будто снимая с него невидимую паутину. Широкий некрасивый шрам, вертикально опускающийся к переносице, был привычен для него, как морщина. Еще один шрам, только шире, страшнее, прятался под рубашкой – зазубренным треугольником он спускался от шеи под левую лопатку и чуть ниже. От этого левое плечо Хенка всегда казалось немного опущенным. Впрочем, сам он этого не замечал. Да и занимала его сейчас вполне конкретная мысль. Он думал: найдется ли на планете Симма самая обыкновенная широкополая шляпа?

Радуясь сам, он хотел обрадовать Шу.

2

Хенк был счастлив.

Трое суток – это не просто карантин.

Трое суток – это прекрасная возможность вернуть себе хоть какие-то навыки землянина. Не так-то просто после долгого одиночества дружески похлопать по плечу первого встречного, а Хенку этого очень хотелось. Впрочем, то, что за стойкой бара стоял длинный жилистый усач с объемистым миксером в руках, а перед ним на высоком табурете откровенно скучал плечистый субъект в желтой майке звездного перегонщика, вовсе не означало, что Хенк видел перед собой настоящих людей.

Обероны. Скорее всего, обероны. Хотя в штате Конечной станции непременно должны находиться и типичные земляне. Межзвездное сообщество строго следило за соблюдением определенных пропорций. Так что, если ты ненароком похлопал по плечу плечистого субъекта в желтой майке звездного перегонщика, это не означало стопроцентно, что ты похлопал по плечу человека – а не китообразное, скажем, существо с Тау или разумное облачко с Пентаксы.

Хенк бросил на стойку плоскую коробку с кристаллами памяти («Физика Нетипичной зоны», «Теория протозид» и прочее) и не без некоторой опаски воззрился на высокий табурет: он не был уверен, что после столь долгого отсутствия не совершит какой-нибудь неловкости.

Эта мысль тут же получила подтверждение.

На мгновение Хенку захотелось зависнуть над табуретом, как он любил это делать, беседуя с Шу, но он вовремя спохватился и взгромоздился на табурет так, как, по его понятиям, и следовало это сделать землянину, – без особой ловкости, но с достоинством. Усатый бармен и плечистый человек в желтой майке звездного перегонщика обернулись к Хенку одновременно. Будь Хенк пылевым облаком, распростершимся на полнеба, ему не составило бы труда держать в поле обзора сразу обоих, но сейчас он был всего лишь человеком. Поэтому он просто дважды кивнул.

– Титучай?

Терпкий тонизирующий напиток всегда был к месту, но, спрашивая, усатый бармен не улыбнулся – возможно, сам подозревал в Хенке оберона или, скажем так, не был общителен.

Хенк усмехнулся.

Такие парни, как этот бармен, ему всегда нравились.

Дело не в хмурости. Спроси у такого, где можно найти шляпу, он нисколько не удивится и не пойдет трепать по всей Симме о каком-то чокнутом со звезд, разыскивающем не принадлежащую ему шляпу.

Взяв это на заметку, Хенк повернулся к звездному перегонщику.

Впрочем, перегонщик выглядел ничуть не приветливее бармена. Презрительно выпятив широкие, плоские, прямо щучьи губы, он странно щурился, будто испытывал к Хенку не столько интерес, сколько неясное подозрение.

– Титучай! Титучай! – Хенк радовался. – Три титучая. Я угощаю.

И предложил:

– За возвращение!

– А счет? – недоброжелательно поинтересовался бармен.

Хенк назвал бортовой номер своего корабля, автоматически являющийся номером его счета. Хенк гордился этим номером. «Лайман альфа» – резонансная линия водорода с длиной волны 0,12 микрона. Надежный счет. Тем более что на Симме счет имел вовсе не символическое значение. В сущности, Конечная станция принадлежала цветочникам, и все расходы Хенка оплачивала Земля, причем оплачивала чистой информацией. Могло, кстати, оказаться так, что чашка титучая, выпитая Хенком, оплачивалась именно его, Хенка, статьей. Скажем, о тех же протозидах.

– С возвращением, – бармен без особого энтузиазма поднял чашку.

– Возьми посудину пообъемистей, – радушно посоветовал Хенк. – Непохоже, что вы тут, на Симме, часто пьете за возвращение.

Бармен хмыкнул:

– Не так уж и редко.

И добавил хмуро:

– Сегодня ты – третий.

– Открыли регулярную линию? – удивился Хенк.

– До этого еще не дошло, – вмешался в разговор щучьегубый. – Но на Симме не пусто. Вторую чашку бармен сегодня поднимал за меня.

– А первую?

– За патрульных.

Хенк не стал спрашивать, что делают на Симме сотрудники звездного Патруля.

Он не хотел терять время на патрульных. Он с удовольствием смотрел сквозь толстую, но прозрачную стену бара. Там, за невидимым колпаком силовой защиты, слабый ветерок лениво курчавил металлические заросли, гонял по земле ржавую спиральную стружку. Две-три звезды прокололи дикое пепельное небо Симмы. Голова бармена время от времени перекрывала свет звезд, это мешало Хенку, и он перебрался на другой табурет, ближе к щучьегубому.

Звездный перегонщик воспринял это как сигнал к сближению.

– Сегодня и завтра, – доверительно сообщил он, – в Аквариуме оберон с Оффиуха.

Хенк кивнул. Ему нравилась эта новая манера обращаться ко всем на «ты».

– Секреты пластики? – вспомнил он. – Я слышал об этом.

– Это следует видеть. – Щучьегубый переглянулся с барменом. – А видеть это можно только здесь, на Симме. Оффиухцы, они как бы вроде этих поганых протозид, их не сильно выманишь из Нетипичной зоны.

– Подыскивай сравнения! – возмутился бармен. – Протозид! – Он брезгливо поджал губы. – Думай, о чем говоришь. Протозиды убивают, а оффиухцы радуют. Есть разница, правда?

Он плеснул в свою чашку еще несколько капель титучая и выругался.

Хенк усмехнулся. Похоже, за время его отсутствия в Нетипичной зоне изменилось немногое. Да и вряд ли могло измениться. Ненависть арианцев, цветочников, океана Бюрге к протозидам не могла рассеяться сама по себе, так что Хенк сейчас чувствовал себя гонцом, несущим добрую весть. Завтра утром он разберется в своих заметках, систематизированных для него Шу и вложенных в кристаллы памяти, и, возможно, в том же Аквариуме познакомит сотрудников Конечной станции с некоторыми из своих выводов.

Он поманил к себе бармена:

– Через Симму, наверное, прошло немало людей?

– С Земли? – не понял бармен.

– Главное, людей, – ухмыльнулся Хенк.

– Конечно, были такие.

– На складах Симмы, должно быть, попадаются занятные вещи, а?

– Да уж наверное. Мы ничего не выбрасываем.

И спросил:

– Тебя интересует что-то конкретное?

– Да, – кивнул Хенк.

– Твой счет надежен, – помолчав, кивнул бармен. – Говори. Если на складе эта штука сыщется, она твоя.

И Хенк сказал:

– Шляпа.

Он ничего не добавил к просьбе. Он ничего не хотел объяснять.

Правда, никаких объяснений и не понадобилось. И бармен, и звездный перегонщик с плоскими щучьими губами уже разглядели шрам, вовсе не украшающий Хенка. Уже совсем другим, сочувствующим голосом бармен спросил:

– Где тебя так?

Он явно понял просьбу Хенка по-своему. Он явно решил, что шляпа нужна самому Хенку – прикрыть свой некрасивый шрам. А сочувствие прорезалось оттого, что до него наконец дошло: Хенк – человек. Оберон, пройдя сквозь Преобразователь, никогда не получит ни морщинки, ни бородавки, ни тем более шрама. Квазилюди всегда гармоничны. У них не бывает заметных уродств. Их тела всегда чисты.

– Где тебя так? – переспросил бармен.

– Сейчас не важно, – отмахнулся Хенк.

– Такой удар может отшибить не только память, – сочувственно кивнул бармен. – Как у тебя с памятью? Имя свое помнишь?

– Еще бы! – Хенк подмигнул бармену. – Я – Хенк.

– А я – Люке, – еще раз кивнул бармен. – Так меня и зови. Люке. Конечно, это не имя, но мне нравится, когда меня так называют.

– А я – Ханс, – протянул руку звездный перегонщик. – По-настоящему Ханс, без всяких там этих оберонских штучек.

Хенк кивнул. Хенк был растроган.

Он подумал: «Шу повезло. Шу увидит шляпу».

3

Он долго не мог уснуть.

Сперва ему помешал диспетчер.

– Хенк, – спросил диспетчер по внутреннему инфору, – как нам отодвинуть твою «Лайман альфу»? Она мешает почтовикам.

– Проще простого, – ответил Хенк. – Свяжитесь с Шу, она все сделает.

– Шу? – удивился диспетчер. – Почему ты не зарегистрировал спутника?

– Шу – это бортовой компьютер, – терпеливо объяснил Хенк.

И потом опять долго не мог уснуть.

В детстве его мучило мерцание звезд.

Чудовищная непостижимость этого мерцания.

В юности он открыл комету. Через какое-то время ее хвост растянулся на полнеба, он был бледно-белым, но в долгих ночных снах виделся Хенку цветным. Хенка с детства удручала необходимость прятаться под покровом земной атмосферы. Он широко открывал глаза, будто это могло помочь увидеть самую дальнюю даль космоса. Он любил думать, что его дом не ограничен пределами Солнечной системы. В принципе, это было так. Окончив школу Поисковиков, Хенк сам стал выходить во Внутреннюю зону. К сожалению, никогда дальше. Зато дальше ходил его старший брат Роули – звездный разведчик. Хенк всегда завидовал разведчикам. Ему хотелось думать, что там, среди звезд, разведчики – его личное продолжение. Он не уставал следить за мерцанием звезд. Его всегда мучило: а что там, за горизонтом событий? Что там, в Крайнем секторе? Что там, в Нетипичной зоне, где укрывается недоступная для всех известных цивилизаций раса протозид, игнорирующая любую попытку контакта?

По материалам своего брата, звездного разведчика Роули, Хенк написал книгу.

Книга, посвященная Нетипичной зоне, сразу привлекла внимание специалистов. Бывшего пилота, а теперь космоисторика и космопалеофитолога Хенка пригласили в редакцию Всеобщей энциклопедии. Десять лет, проведенные в ее штате, принесли Хенку известность.

Лучший знаток первичников.

Разумная, но замкнутая на себя раса заполняла даже сны Хенка.

Иногда он видел даже такие сны, о содержании которых не мог рассказать ни брату, ни друзьям. Зато из нескольких специалистов Всеобщей энциклопедии, выразивших желание взять на себя дальний поиск, связанный с изучением протозид, предпочтение было отдано именно Хенку. Он подозревал, что какую-то роль в этом могла сыграть трагическая гибель его брата Роули – там, в глубинах Крайнего сектора. Подразумевалось, что будущие наблюдения Хенка внесут ясность в один из самых сложных отделов Всеобщей энциклопедии. Подразумевалось, что будущие наблюдения Хенка, как раньше наблюдения Роули, не только дополнят, но и перестроят весь этот отдел, все еще полный сумятицы.

Параллельно делам во Всеобщей энциклопедии Хенк читал в Высшей школе курс космической палеофитологии. Этот курс был определен им как «Века и растения». Из лекций Хенка его ученики выносили не просто понятие об эволюции тех или иных живых форм. Нет, они узнавали о расхождениях, оказавшихся роковыми для некоторых, теперь уже не существующих звездных цивилизаций, о тех поистине роковых узлах, с которых Разум, взрываясь, начинает строить вторую природу, отрываясь от своих естественных, предопределенных происхождением корней.

На Земле у Хенка было место, где он всегда чувствовал себя особенно хорошо.

Небольшой свайный домик, лесное озеро. За озером, как рыжие облака, осенью пылали лиственницы, не закрывая собой Енисея. Еще дальше голубели горы. Хенк водил учеников по своему саду, обращал внимание на тот или иной куст, на запахи, на цвет, присущий только определенному кусту. Он, Хенк, разбил самый северный сад роз, в котором белые шары древних, как сама история, Лун и благородные Галлики росли прямо на земляных грядках, а желтые и светлые дамасские розы, пережившие римскую историю и последующие пятьдесят веков, оставались столь же упругими и свежими, как во времена Цезарей. Хенк по-детски гордился зеленоватыми чайными розами, аромат которых и впрямь напоминал крепкий чайный букет, карамзиновыми Дюк де Монпасье, огненно-алыми Амулетами. Он любил бархатистые, с розовым ободком Кримсон Роули и всегда влажные, покрытые чудесными капельками нежной росы бутоны Арон Уор. Показывая свои розы, рассказывая о них, Хенк благоговейно поднимал глаза горе́.

Ему нравилось, что звезды и розы схожи.

Иногда Хенк подводил своих учеников к невысокому бревенчатому забору, отделяющему сад от пасеки. Здесь, у грядок, над которыми золотились Мадам Жюль Граверо, желтели буйные Маман Коте, лучились сквозь плотную кожистую листву блестящие, как бы покрытые восковым налетом, алые пернецианские, он непременно задерживался. Ведь там среди блеклых, как осень, Лидий и Сестер Калли, среди алых Гранд Гомбоджап белела привитая на простой шиповник самая обычная на вид парковая роза. Но над нею Хенк работал почти пятнадцать лет. Он не резал и не формировал куст, он просто помогал розе развиваться, разве лишь осенью снимал с веток листья, чтобы не привлекать к ним внимания прожорливых северных мышей. Он берег розу не от холодов, он берег ее от жесткого северного солнца. Отзываясь на раннее весеннее тепло, верхняя часть куста могла торопливо пойти в рост, тогда как корневая система еще не проснулась. Со всем остальным куст справлялся сам.

Ни разу за пятнадцать лет Хенк не видел на цветах выведенной им розы ни одной крапинки, ни одного цветного или бледного ободка. Она была чистой, как снег, и он с удовольствием выкашивал вокруг траву, даря розе покой. Он с удовольствием сидел рядом с нею, а когда, случалось, шел дождь, когда слезились темные окна, а листва берез обвисала страшно и сыро, он укрывал ее от дождя.

Розу он назвал именем брата Роули.

Он назвал ее именем звездного разведчика, трагически погибшего в районе катастрофического взрыва 5С 16 – космического объекта, долго вызывавшего недоумение астрофизиков. Хенк не уставал верить, что однажды слухи о гибели его брата непременно будут опровергнуты, как это пусть редко, но случается. Хенк не уставал верить, что Роули жив, что он все еще где-то там – в безднах космоса.

4

Он долго не мог уснуть.

Туп, как протозид. Темен, как протозид. Жесток, как протозид.

Он вспомнил брезгливую гримасу жилистого бармена Люке и холод, проглянувший во взгляде звездного перегонщика Ханса. Туп… Темен… Жесток… Арианцы, цветочники, океан Бюрге – все они, наверное, имели право так говорить, но почему это повторяют земляне?

Хенк улыбнулся.

Он разрушит стереотипы.

Протянув руку (в комнате было темно), он нашел на столе коробку с кристаллами памяти. Крошечный голопроектор тут же заработал – от тепла ладони.

Маршрут… Маяки… Физика Нетипичной зоны… Хенк удивился. Разве он не взял с собой кристалл «Протозиды»? Не вставая с постели, дотянулся до инфора:

– Как у тебя?

– У меня хорошо, – ответила Шу.

– Чем занята?

– Рассчитываю маршрут.

– Но этим занят Расчетчик Преобразователя.

– Ну да, я, конечно, ничего об этом не знала…

Хенк понял, что Шу обиделась, и быстро сказал:

– Я сам хотел попросить тебя продублировать работу Расчетчика.

Шу все сразу поняла.

И наконец спросила:

– Как у тебя?

Хенк вздохнул.

Он все еще помнил лица Люке и Ханса.

– Шу, – спросил он, – почему земляне не любят протозид?

– Их никто не любит. Они вне сообщества, Хенк.

– Ну да, – протянул он. – Истребители звезд.

– Не только. Они древние, Хенк. Они очень древние. – Голос Шу стал ровным. – Вспомни, как человек относится к тем, кто намного старше его по происхождению, – к мокрицам, к змеям, к членистоногим. А протозиды еще древнее, Хенк. Они очень древние.

Он кивнул.

– Хочешь спросить еще что-нибудь?

– Да. Кажется, я забыл на борту кристалл «Протозиды».

– Ты его не забыл, Хенк.

– Но его нет в коробке.

– Его действительно там нет.

– Почему?

Шу промолчала.

– Почему, Шу?

– Кристалл «Протозиды» подлежит просмотру лишь на Земле.

– С чего ты это взяла?

Шу не ответила. Но Хенк знал, что Шу ничего не делает просто так.

Он уважал мнение Шу. И еще он знал, что, сколько бы он сейчас ни спрашивал, она ничего ему не скажет. Еще какое-то время он молча смотрел на потемневший, вдруг отключившийся экран. Он был сбит с толку. Но все равно радость его не оставила: он на Симме!

5

А разбудил его стук.

Он не сразу сообразил, кто может стучать в его дверь на борту «Лайман альфы».

Ах да! Он на Симме!

Инфор наконец сообщил:

«К вам гости».

– Кто они? – Хенк не хотел вставать.

«Хотят объяснить сами».

– В любом случае им придется подождать.

– Прости, Хенк, у нас мало времени. – На вспыхнувшем экране появилось чье-то смуглое лицо, несомненно удрученное.

– Вы слышали мои слова? – удивился Хенк.

– Ты забыл отключить внешний инфор.

Хенк поднялся. Принимая душ, внимательно присматривался к гостям – он видел их на экране инфора. Два человека (или оберона), они вошли в комнату и остановились у окна, будто их интересовал вовсе не Хенк, а ржавый железный пейзаж дикой утренней Симмы.

– Садитесь.

Он вышел из душевой, затягивая пояс халата.

– Извини, Хенк, – сказал смуглолицый, видимо старший в группе.

У него были пронзительные, широко поставленные голубые глаза, и они действительно смотрели холодно и пронзительно. Все равно Хенку он понравился больше, чем его спутник – печальный красавчик, как бы равнодушный к происходящему. Этот печальный красавчик так и не отошел от окна, внимательно рассматривая поле. Голубые куртки обоих украшал отчетливый белый круг с молнией и звездой в центре – официальный знак звездного Патруля.

– Итак? – Хенк опустился в кресло.

– Хенк, – сухо сказал голубоглазый, – нам нужна твоя помощь.

– Инспектор звездного Патруля Петр Челышев. – Второй протянул Хенку жетон.

Хенк не потянулся за жетоном. Он знал, что его пальцы встретят пустоту, его пальцы пройдут сквозь плотный листок фольги, не ощутив никакого сопротивления. Каждый такой жетон является сугубо индивидуальным, он материален только в руке хозяина. Хенк отчетливо видел круг, звезду, молнию.

– База Водолея? – спросил он.

Челышев кивнул.

– Хархад, – представился печальный красавчик, не отходя от окна. Ударение в имени он сделал на первом слоге.

– А я Хенк. Я давно не общался с землянами.

– Сколько лет ты отсутствовал?

– По среднекосмическому – около четырехсот. Триста семьдесят пять, так точнее.

Отрешенность Хархада, не отходящего от окна, его удивила.

– Что вы там видите?

– Почтовая ракета…

Хархад обернулся к Челышеву:

– Это ничего не меняет, Петр?

– Как? – удивился тот. – Ракета пришла вовремя?

Теперь они смотрели в окно все трое. Там, на фоне суетящихся роботов, медленно, бесшумно, как изображение на фотопластинке, проявился сперва туманный, затем плотный, как будто все более уплотняющийся темный корпус пузатой тахионной ракеты. Она напоминала корабль Хенка, но была короче и не несла над собой броневого рога, в котором размещались мозг Шу и связанный с нею Преобразователь.

– Что делают роботы на поле?

– Готовятся выгружать почту.

– Зачем у них эти трубы?

– Духовой оркестр, – презрительно фыркнул Челышев. – На Симме строго блюдут традиции. Да и то… Почтовые ракеты, как правило, запаздывают, но эта, кажется, пришла вовремя…

– Она с Земли?

– О нет, Хенк. Она с базы цветочников. Почтовую связь мы держим через цветочников. Так выходит дешевле. К сожалению, у цветочников, как и у арианцев, – Челышев незаметно покосился на Хархада, – свое чувство времени. Сутки-двое, для них нет никакой разницы.

Челышев наклонился к экрану инфора:

– Это сегодняшняя?

Ему ответил диспетчер:

– Жаль разочаровывать тебя, Петр.

– Но сейчас семь ноль-ноль.

– Это вчерашняя ракета, Петр.

Отключив инфор, Челышев обернулся к Хенку, и они рассмеялись.

– Чем я могу вам помочь? Я землянин. Я знаю, что обязан помогать землянам.

Челышев кивнул. Да, он тоже не сомневается. Он знает, что Хенк – землянин, и он знает, что Хенк поможет землянам.

– Выведешь «Лайман альфу» на рассчитанную нами орбиту. Расстояние не более сорока световых лет, для твоего корабля это минутное дело.

Челышев остро глянул на Хенка:

– Сможешь?

– Я не планировал загружать Шу, но если это необходимо…

– Необходимо, – подтвердил Челышев.

И спросил как бы между прочим:

– Шу? Кто это?

– Бортовой компьютер.

– Это женское имя…

– Ну и что?

Челышев усмехнулся:

– Действительно.

– А цель прогулки? – спросил Хенк.

– Обязательно хочешь знать?

– Разумеется.

Челышев и Хархад переглянулись.

– Боюсь, Хенк, цель тебе не понравится, – медленно произнес Петр Челышев, сотрудник звездного Патруля. – Ты долго отсутствовал и не знаешь того, что происходит в Крайнем секторе. – И повторил: – Боюсь, Хенк, наша просьба тебе не понравится. Но если быть совсем точными, это не просьба…

– Что же это?

– Приказ.

Приказы звездного Патруля не обсуждаются, это Хенк знал.

За спиной любого звездного Патруля стоит, как правило, целая цивилизация, если не две и не три. Но Хенк не любил неясных приказов.

Он переспросил:

– Цель?

– Одиночный протозид, Хенк, – медленно пояснил Челышев. – Всего лишь одиночный протозид.

– Надеетесь на контакт?

– Нет, Хенк. Мы знаем, что протозиды неконтактны.

– Тогда что же?

– Мы не надеемся на контакт, Хенк.

Челышев выдержал еще одну паузу:

– Мы надеемся уничтожить этого протозида.

И добавил негромко:

– Мы – Охотники.

6

Хенк немало слышал об Охотниках.

Весьма квалифицированные профессионалы.

Готовили их на одной из баз Водолея: специальная закрытая школа для специалистов, работающих в ситуациях, последствия которых непредсказуемы. Он, Хенк, никогда прежде не встречался с Охотниками, но много слышал о них. В системе Гинапс Охотники в свое время потеряли почти треть сотрудников, но сумели предотвратить столкновение двух воинственных подрас Гинапса. Еще Хенк слышал об Охотнике по имени Шарп. Хенрик Шарп почти девять лет провел в зловонных подземных городах планеты Бессель, чуть было не угнанной представителями миров нКва. Планета Бессель никогда не принадлежала мирам нКва, так же как последние никогда не входили в Межзвездное сообщество. Заслугой Охотника по имени Шарп, особо отмеченной океаном Бюрге, явилось его достаточно ровное отношение ко всем задействованным в этом происшествии расам и подрасам, в том числе и к представителям крайне несимпатичных существ миров нКва.

Но – протозид!

Арианцы – да. Цветочники – да.

И те и другие не раз организовывали вылазки против протозид.

Однако чем мог помешать людям одиночный гравитационный гигант, равнодушно дрейфующий в сорока световых годах в стороне от Конечной станции? Но Хенк, конечно, не мог не верить Петру Челышеву и его коллеге. Они являлись сотрудниками звездного Патруля, они, конечно, получили приказ с Земли. Такой приказ, как правило, весьма строго обоснован, и, если дело доходит до его исполнения, возражений попросту не может быть.

Истребители звезд? Конечно.

Но в районе квазара Шансон дрейфовал сейчас одиночный протозид; организм, конечно, странный, но ни для кого не представляющий опасности. Ситуация усугублялась еще и тем, что любая акция, проведенная против такого вот одиночного протозида, мгновенно становится известной всей этой необычной и древней расе. Ведь одиночный протозид – всего лишь часть единого колоссального, рассеянного в пространстве организма.

Хенк механически следовал за Охотниками.

Он не видел смысла в готовящейся акции, но приказ оставался приказом.

Корпус «Лайман альфы» отбрасывал тень чуть ли не на половину поля. Щелкнули замки; шипя, опустился на бетон язык дежурного пандуса.

– Как у тебя? – спросил Хенк, проверяя шлюзы.

Шу ответила:

– Разрабатываю маршрут.

Охотники невольно задрали голову: голос Шу звучал где-то под сводами.

– Переключись на бортовую аппаратуру, – хмуро приказал Хенк. – Через двадцать минут стартуем.

– Земля? Ты получил разрешение?

– Нет, – ответил Хенк. – Пока не Земля.

И прежде чем бросить карту курса в щель Расчетчика, взглянул на Челышева.

– Ничего не могу сделать, Хенк, – показал головой Охотник. – Мы прибыли на Симму незадолго до тебя. Приказ есть приказ, нас не всегда знакомят с подробностями. Мы постоянно ожидаем новостей и поправок, но ты же сам видишь – связь тут не является уверенной. Не могу утверждать определенно, но, похоже, в нашем секторе что-то случилось. Что-то такое, от чего даже этот одиночный протозид вдруг стал опасен. Надеюсь, к нашему возвращению мы получим разъяснение. Мы всего лишь исполнители, Хенк.

Хенк усмехнулся.

«Лайман альфа» стартовала.

Вспышка, казалось, ослепила всю Симму.

Теперь они шли в открытом пространстве. На правом экране, едва-едва укрощаемый мощными фильтрами, пылал квазар Шансон. Прошло каких-то семь минут, и радары засекли протозида. А еще через две минуты Хенк и его увидел на экране – крошечную запятую, действительно крошечную, чуть побольше его корабля, но с массой, превышающей десяток солнечных. Всего лишь крошечная запятая, такая невинная на фоне звезд. При этом Хенк знал, что протозид их видит. Он знал, что протозид их чувствует. А это означало, что корабль Хенка сейчас одновременно видят и чувствуют все протозиды, на каком бы расстоянии они ни находились. Разве руки Хенка не чувствовали бы опасности, защеми он ногу капканом?

– Одиночный протозид никому не опасен, – хмуро заметил Хенк.

И уточнил:

– Никому и никогда.

И опять спросил:

– Кто может отдать приказ об уничтожении пусть неродственного нам, но разумного существа?

– Межзвездное сообщество, – сухо, но твердо ответил Петр Челышев. – Межзвездное сообщество существует давно, и я никогда не слышал о его ошибках.

– Это одиночный протозид, – подчеркнул Хенк. – Охота на него лишь оттолкнет от нас всех других протозидов. Да, конечно, я знаю, они не ищут дружбы с нами, но они ведь другие, Петр.

– Сочувствую, Хенк.

Тяжелое молчание залило штурманскую обсерваторию «Лайман альфы».

Случайные звезды, входя в поле обзора, слепили глаза, Хенк тут же стирал их изображение разрядчиком. Теперь уже на всех экранах отчетливо определилась массивная запятая протозида. Протозид плыл в пространстве, одинокий, как космос. С невольной завистью Хенк ощутил, как жгут сейчас эту темную запятую бешеные лучи квазара, как мощно всасывает он в себя каждую случайную пылинку, этот разумный, но замкнутый на себя организм. Кто они – протозиды? Почему он, Хенк, землянин, не может думать о протозидах как о врагах?

У Хенка закружилась голова, колющая боль ударила под лопатку.

Он почти вспомнил!.. Но что, что?.. Он тут же пришел в себя. «Ладно… Я к этому еще вернусь». Сейчас он хотел одного – не нанести вреда протозиду. Он искал выход. Он верил, что протозид тоже никому не хочет беды. Медлительный путь протозида к квазару Шансон никому не грозил опасностью. Хенк не хотел, чтобы протозид был уничтожен. Уткнувшись в экран, он просчитывал самые невероятные варианты.

– Пристегнитесь, – приказал он Охотникам, пересаживаясь в кресло дистанционного Преобразователя.

И постучал пальцем по панели.

– Я готова, – не сразу, но откликнулась Шу.

Казалось, она чувствовала состояние Хенка.

Впрочем, так это и было. А может, ее смущали гости.

Хенк тронул ногой педаль дальномера, и протозид сразу приблизился, заняв собой весь экран. «Три градуса… Четыре… Пять…» – размеренно считывала Шу. Тогда Хенк развел сферу охвата, и силуэт протозида сразу полностью вошел в круг, вычерченный локаторами. Координатная сеть Преобразователя туго оплела массивную запятую, осталось лишь нажать на рычаг разрядника, но Хенк медлил. Была крошечная надежда на то, что протозид поймет, почувствует смертельную опасность и мгновенно сместит себя в совершенно иное пространство. Он это мог. Но молчаливая запятая ко всему и ко всем оставалась равнодушной. Она видела «Лайман альфу», но не испытывала к ней никакого интереса.

– Чего ты тянешь? – не выдержал Челышев. – Переключай генераторы на гравитационную пушку.

– На борту «Лайман альфы» нет пушек, – произнес Хенк не без тайного удовлетворения.

– Как нет? – удивился Челышев.

Хенк усмехнулся. Он вовремя вспомнил древнее, как протозид, слово:

– Я не пират.

– Как же ты собираешься… воздействовать?

– Для хода на досветовых скоростях «Лайман альфа» оборудована противометеорной защитой.

– Ты говоришь об этом не очень уверенно.

– Это потому, что мне не по душе ваш приказ.

– Это приказ Земли, Хенк!

– Пусть так. Мне он все равно не по душе.

Хенк солгал Челышеву и Хархаду. На борту «Лайман альфы» действительно не было гравитационных пушек, но на ее борту не было и никакой противометеоритной защиты. На «Лайман альфе» стоял самый настоящий Преобразователь. Не стандартная машина Конечных станций, умеющая арианца или неуклюжего обитателя системы Гинапс одеть в квазичеловеческую плоть, а мощный прибор, рассчитанный вообще на любую форму. Хенк радовался, что не успел зарегистрировать Преобразователь на Симме. Теперь, благодаря этому, он нашел выход.

– Пора! – потребовал Челышев.

Хенк, содрогнувшись, нажал на рычаг разрядника.

Они не отрывали глаз от экранов. Протозид, темный и равнодушный, все так же висел в тугой координатной сети. Казалось, он ничего не почувствовал. Но конечно, так лишь казалось. Он, Хенк, знал, что пусть на долю секунды, на ничтожную, почти неощутимую долю, но этот темный, ни на что не реагирующий организм все равно должен был содрогнуться от ужаса разрушения. И тот же ужас разрушения («Преобразования», – поправил себя Хенк) в ту же долю секунды испытал каждый другой протозид (все протозиды), как бы далеко он ни находился.

«Все протозиды знают, что это сделал я», – ужаснулся Хенк.

И в этот момент протозид исчез. На том месте, где он только что находился, разматываясь, как смерч, вверх и вниз от «Лайман альфы» расплывалась чудовищная пылевая туча, чудовищный черный шлейф, перекрывший мерцание редких звезд, чудовищный траурный свиток, развернутый его, Хенка, руками.

– Дельная работа, – одобрил Челышев.

– Что дальше? – сухо поинтересовался Хенк.

– Дальше – Симма, – с облегчением кивнул Челышев. – У тебя в запасе двое суток, Хенк. Отдохни, посети Аквариум, посмотри на этого оффиухца. Ты ведь знаешь о его выступлении. Захочешь, заглядывай к нам. В наших комнатах все как на Земле. Вне работы мы просто земляне.

Хенк промолчал.

– Мы делаем общее дело.

Хенк не ответил. Он отключил экраны и передал управление Шу. Уже полчаса он не слышал от нее ни слова. Она, конечно, сердилась, но при этом только она понимала, что он провел Охотников. Они ничего не знали о Преобразователе «Лайман альфы», они считали, что Хенк разнес протозида на атомы. В принципе, так оно и было, только каждый атом пылевой тучи, в которую превратился протозид, и сейчас был строго определен в пространстве. Это со стороны протозид выглядел нейтральной тучей, бессмысленным темным облаком, застлавшим полнеба, – на самом деле это облако оставалось живым. Медлительное, бесформенное, оно продолжало осознавать себя протозидом, и он, Хенк, верил, что рано или поздно вернет ему первозданный вид.

Настроение Хенка медленно улучшалось.

Он выполнил приказ Земли, ведь он оставался землянином.

Но он не уничтожил протозида, ибо, как всякий землянин, чтил Свод, созданный для всего разумного в космосе.

7

«Все! – сказал себе Хенк, подставляя голые плечи под тугие струи воды. – Больше я не выполню никаких приказов. Протозид распылен, это ошибка. Я обязан сообщить об этом на Землю».

Он вспомнил брата.

Роули обожал безумные проекты.

Мечтой Роули была мгновенная всекосмическая связь.

Как на возможное будущее такой связи он указывал на протозид.

Когда-нибудь по собственной воле протозиды расселятся по всем Крайним секторам. Все известное протозиду, находящемуся на одном краю Вселенной, мгновенно становится известно другому протозиду, находящемуся совсем на другом краю. Если протозиды войдут в Межзвездное сообщество, незачем станет гонять из конца в конец дорогостоящие тахионные ракеты, забрасывать пространство радиобуями, платить цветочникам только за то, скажем, что однажды ему, разведчику Роули, захочется поговорить с братом.

– Шу, – потребовал Хенк по внешнему инфору, – мне необходим кристалл «Протозиды».

– Запись «Протозиды» подлежит просмотру лишь на Земле.

Ответ Шу прозвучал в высшей степени категорично, и Хенк не стал спорить.

Пусть так. Не отключая связи, Хенк мерял шагами свою комнату на Симме. Экран инфора светился, по нему пробегали мутные светлые и темные полосы, они бесконечно таяли и бесконечно возникали, оставаясь все теми же полосами. Собственно, подумал Хенк, это и есть портрет Шу.

– Сегодня в Аквариуме оберон с Оффиуха.

– Советуешь посмотреть?

– Конечно.

Хенк вздохнул.

Он отчетливо ощущал свою зависимость от некоторых тайных решений Шу.

Иногда это его раздражало. И все же он никогда не противился этой зависимости.

8

Аквариум оказался не так велик, как представлялось Хенку.

Овальный зал, поверху – галерея, внизу три стрельчатых узких входа.

В соседней с Хенком ложе располагалась целая семья: две женщины, пятеро мужчин и семь или восемь мелких отпрысков с желтоватыми, как тыквы, лысыми головами. По вялым их движениям Хенк сразу признал арианцев, естественно прошедших через Преобразователь. Потомки одной из некогда самых агрессивных рас, арианцы никогда не питали особых симпатий к Преобразователю. Собственные тела, как бы странно они ни выглядели, устраивали их больше всего, и необходимость рядиться в чужое тело их угнетала. Вот они бы ни на секунду не пожалели протозида, подумал Хенк. Но это ладно. Время терпит. Скоро он будет на Земле. Скоро он скажет все, что думает о протозидах и об Охотниках.

Он откинулся на спинку кресла.

Было приятно думать о возвращении.

До объекта 5С 16 он дойдет на тахионной тяге. А там…

Хенк мысленно представил длинную цепочку звезд, свернувшуюся на карте, как змей из древних легенд, – созвездие Гидры. Это уже Внутренняя зона. Там, на одной из планет звезды Альфард, он проторчит месяца три. Но это тоже не страшно. В сущности, звезда Альфард – преддверие Земли.

В центре Аквариума вспыхнул свет.

Свет становился все ярче. Он ширился, он медленно, но сильно заполнял Аквариум, как гигантский лучащийся пузырь. Впрочем, это и был пузырь – мощного силового поля. Очень скоро он занял весь центр зала, и алые, без перепадов тона, медленно перешли в более спокойные оранжевые.

Белый…

Желтый…

Ослепительно-голубой…

Исполнялся цветовой звездный гимн Рессела-Кнута, давно вошедший в опознавательную окраску всех кораблей Межзвездного сообщества.

И этот свет становился все нежней и нежней… он расслаивался… он медленно плыл в своей замкнутой сфере… и в нем, ни на секунду не смешиваясь, вспыхивали яркие фиолетовые искры и точки, разворачивались голубоватые сполохи – бесконечный рассвет над безмерными океанами Оффиуха…

Хенк невольно привстал.

Его переполнил настоящий восторг.

Ему самому захотелось всплыть, зависнуть над силовым шаром невидимого, воплотившегося в свет оффиухца. Его останавливали лишь редкие зрители на галереях и в ложах. К тому же парение могло не понравиться арианцам.

А в силовом пузыре, заполненном нежным сиянием, уже металась странная смутная тень, которая не могла быть даже тенью, такой легкой она была, и, оглянувшись, Хенк увидел, как просветлели даже лица арианцев.

На мгновение Хенка захватила острая, пронзительная тоска.

Он опять был грандиозным облаком. Звездный ветер гнал его бесформенное тело в сторону от квазара Шансон, прямо к Стене, в мрак, в бездонную тьму, в ничто. Звездный ветер вырывал из него мириады атомов, но он, счастливое пылевое облако Хенк, тут же восполнял потери за счет рассеянной межзвездной пыли. Он был туманностью, небулой, рассасывающейся в кромешном пространстве; и такой же туманностью, такой же нежной небулой казалась ему тень оффиухца – бесконечно длящийся взрыв непостижимо добрых лучей, заставляющий его вновь и вновь переживать счастливую уверенность в вечности звезд, в вечности всего разумного.

Потом оффиухец развернулся в широкий линейный спектр.

Но это был не просто спектр. Нет, конечно нет. Хенк не один час провел над камерой спектрографа, он видел тысячи самых разнообразных световых линий в тысячах самых разнообразных сочетаний, но сейчас перед ним разворачивался и сиял некий символ живого.

Хенк застыл в восхищении.

Он никогда не бывал на планете оффиухца.

Но теперь он знал, что планета оффиухца – не худшее место в космосе.

И вдруг услышал испуганное восклицание. Ах да, арианцы! Хенк незамедлительно упал в кресло. Он и завис-то над ним на какую-то секунду, но арианцы успели это заметить. Его странный поступок испугал и возмутил их. Им нравился оффиухец, но они не хотели больше оставаться в зале.

Хенк молча проводил арианцев взглядом.

Они испугались! Они испугались его! Почему?

Ну да, он забылся. Его нелепые звездные привычки многим могли показаться дикими. Но в них не было ничего намеренного. Он тоже встал. Кажется, на Симме ему не везет. Что ж, тем с большим удовлетворением он скоро стартует к Земле.

9

И вторая ночь оказалась для Хенка нелегкой.

Он почти не спал, но странно – к диспетчеру явился отдохнувшим.

Диспетчер сидел перед огромным экраном Расчетчика, внимательно следя за нескончаемыми пляшущими перед ним рядами цифр. Рядом с диспетчером примостился Петр Челышев. Увидев Хенка, Охотник поднял голову, и в его глазах мелькнуло недоумение.

– Я пришел за картами, – сообщил Хенк.

Диспетчер, не оборачиваясь, ткнул пальцем в одну из клавиш, и на пороге внутренней двери появился робот, выполненный в типичном для Симмы квазичеловеческом стиле. Над широкими металлическими плечами робота торчала сферическая антенна, это еще больше делало его похожим на человека. «Универсал, – оценил модель Хенк. – Таких можно использовать в любом качестве – от обыкновенного мусорщика до личного секретаря».

– Подожди…

Диспетчер и Челышев, как зачарованные, снова уставились на ряды и колонки цифр, стремительно сменяющиеся на экране Расчетчика. Цифры возникали, роились, теряли знаки, взаимно уничтожались – бесконечная безумная пляска, совершенно неожиданно закончившаяся нулем.

Просто нулем!

Хенк невольно удивился: как мог оказаться равным нулю столь долгий и громоздкий ряд цифр?

Удивился он вслух.

– Нас это тоже интересует, – раздраженно заметил диспетчер. – Однажды я даже слышал о чем-то подобном, – он посмотрел на Челышева, – но сам никогда ни с чем таким не сталкивался.

И спросил:

– Повторить, Петр?

– Сколько можно! – Охотник хмуро откинулся на спинку кресла. – Впрочем, повтори.

– Послушайте, – нетерпеливо сказал Хенк. – Я пришел за своими картами. Не хочется терять время. Чем быстрее я стартую с Симмы, тем приятнее останутся мои воспоминания о ней. Оставьте в покое свой Расчетчик. Разве это имеет отношение к «Лайман альфе» и к моим картам?

– Имеет! – жестко отрезал Челышев.

Цифры опять крутились на огромном ярком экране, как облачный оффиухец в силовом пузыре. Цифры неслись по экрану, как затейливые цветные гребешки волн по поверхности океана Бюрге. Хенк невольно пожалел Охотника-диспетчера: через несколько часов он, Хенк, стартует, а им еще неизвестно, сколько оставаться на этой мелкой планетке. «Надо еще успеть зайти в бар, – вспомнил он. – Бармен Люке обещал найти для Шу шляпу».

– Хенк, – вдруг спросил Челышев, – почему ты так неохотно выполнял приказ Земли? Почему нам пришлось уговаривать тебя?

– Я чту Свод.

– Это главное?

Хенк вызывающе глянул на Охотника:

– Одиночные протозиды никому не опасны.

– Не так уж он одинок, как ты думаешь, – буркнул, не оборачиваясь, диспетчер.

– Да?

Челышев усмехнулся.

В его усмешке не было ничего угрожающего, но по спине Хенка пробежал холодок.

Впрочем, он тут же отдал должное Челышеву – Охотник умел объяснять кратко. Протозид, которого Хенк считал одиночным, на самом деле был одним из многих, вдруг устремившихся в сторону квазара Шансон. По сообщениям арианцев и цветочников, именно так всегда начинались зафиксированные в их истории вторжения к звездам, выбранным протозидами для уничтожения. Из равнодушных, ничем не интересующихся существ протозиды мгновенно превратились в грозный очаг опасности.

– Эти данные подтверждены?

– Разумеется.

– Но что они означают?

Хенк все еще не понимал Охотника.

Но Охотник ничем не хотел помочь Хенку.

И Хенк догадался. Сам догадался, двух мнений тут быть не могло.

Даже одиночный протозид обладает чудовищной массой, а огромное скопление подобных существ, если они действительно приблизятся к квазару, может вызвать космический невообразимый по силе взрыв, который затопит океаном раскаленной плазмы весь Крайний сектор. Цветочники, арианцы, океан Бюрге – они уже сейчас должны думать о защите (если такая защита существовала). Древние мифы обитателей Нетипичной зоны, круто замешанные на ненависти к протозидам, предстали теперь пред Хенком совсем в ином свете.

– И это еще не все, Хенк. Протозиды активизировались не только в нашем секторе.

Хенк понял Охотника и ужаснулся. Он ужаснулся даже не тому, что многие миры могли погибнуть в свирепом космическом шторме, он ужаснулся тону Челышева – жесткому, четкому, за которым угадывалось некое решение.

– Вы решили уничтожать протозид? Вот так? Поодиночке?

– У нас нет выбора, Хенк. Если они приблизятся к квазару, спасать будет некого. Несколько биосуток – вот, видимо, все отпущенное нам время. За эти несколько биосуток мы должны рассеять скопления протозид, лишить эти скопления критической массы. Той самой массы, которая может привести к взрыву квазара.

Диспетчер, слушая Челышева, раздраженно кивнул.

Он не понимал, что, собственно, неясно Хенку.

– И мы будем уничтожать протозид поодиночке? Вызовем весь тахионный флот цветочников и арианцев? Ударим по безответным протозидам из гравитационных пушек? Будем отсекать и уничтожать жизненно необходимые части коллективного разумного организма? И в течение последующих миллионов лет будем сосуществовать рядом с этими калеками?

– Почему ты так горячишься? – раздраженно прервал Хенка диспетчер. – У тебя есть иное предложение?

– Пока нет.

Хенк задохнулся:

– Пока нет. Но какой-то выход должен существовать. Ведь протозиды разумны. Вдумайтесь: они разумны. Просто они не хотят иметь с нами дело. И, как всякая разумная раса, они равны перед любой другой. В том, что мы не можем понять друг друга, виноваты не только они. В конце концов, все ли мы сами сделали, чтобы понять друг друга?

– А они? – взорвался Челышев. – Что они сделали? Вся история протозид – это история разумных миров, гибнущих в огне. Сплошные костры миров! Цветочники, земляне, арианцы, океан Бюрге – разве все мы не пытались вместе и врозь найти общий язык с протозидами? Мы поставляли им межзвездную пыль, окружали сигнальными и охранными радиобуями, засылали к ним отдельных Поисковиков. Ты сам, Хенк, явился из сектора, занятого протозидами, но что ты принес нового? Чем ты можешь помочь нашим друзьям, тем же арианцам, цветочникам, океану Бюрге?

– Свяжите меня с Землей, – потребовал Хенк.

– С Землей?

Хенку показалось, что оба они – и Челышев, и диспетчер – обернулись к нему со странным любопытством.

– Мы не можем тебя связать с Землей, Хенк.

– Почему? – спросил он, уже не скрывая бешенства.

Диспетчер молча указал на экран Расчетчика. Сумасшедшая пляска цифр вновь погасла, и на экране появился тот же нуль. Все тот же нуль. Он походил на одиночного протозида.

– Что это означает? – спросил Хенк.

– Это означает, Хенк, – медленно ответил Охотник, – что переданные тобой данные не позволяют Расчетчику начертить твой последующий путь к Земле. Это означает, Хенк, что курс, рассчитанный по твоим данным, не может привести тебя ни к Земле, ни к какой другой населенной планете, входящей в Межзвездное сообщество.

Хенк все еще не понимал.

Тогда диспетчер отключил Расчетчик.

– Путь к Земле, Хенк, – медленно произнес он, – мы рассчитываем только для землян и для членов Межзвездного сообщества. Все остальные допускаются лишь до границ Внутренней зоны.

– Только для землян? – возмутился Хенк. – Что вы хотите этим сказать? Я не землянин? Кто же я?

– Для этого мы и собрались, Хенк, – так же медленно закончил диспетчер. – Согласись, я не могу не верить Расчетчику. А ответ, каким бы странным он ни оказался, будет важен не только для тебя, Хенк. Да, не только для тебя, Хенк. Мы, Хенк, тоже полны любопытства.

10

Не землянин!

Хенк ошеломленно уставился на Челышева.

Он, Хенк, не землянин! Что за бред? Он же помнит себя, он помнит Землю, он помнит своих друзей, свой дом, учителей и учеников. Хенк почти кричал. Он даже потребовал повторить расчеты.

– Это ничего не даст, – устало сказал диспетчер. – Расчетчик не ошибается. Я как-то слышал о такой ошибке, но, скорее всего, это анекдот.

– Не будь я собой, – возразил Хенк, – разве я не ощущал бы этого?

– А ты не ощущаешь?

Они замолчали.

Хенк выдохся. Он вдруг понял, как нелегко сидящим перед ним людям.

Он собрался с силами и сумел поставить себя на их место. Они правы: у них нет резона ему доверять. Он пришел из Нетипичной зоны, данные, предоставленные им, дают странные результаты. Что они должны думать? Они просто обязаны докопаться до ответа на вопрос: кто он – Хенк?

Этот же вопрос задал Челышев.

Улыбка у него получилась мрачноватая.

– Ты ведь позволишь порыться в твоей памяти, Хенк?

Четверть часа назад даже намек на такое вызвал бы в Хенке ярость.

Но сейчас он только кивнул. Почему бы и нет? Если его обманули (он не нашел в себе смелости сказать – подменили), он сам хотел знать – где? кто? когда? с какой целью? И лишь сейчас он понял назначение робота, все еще стоявшего на пороге.

– Это Иаков, – пояснил Охотник. – Не знаю, почему он назван так, не интересовался. Но знаю, что он свободно ориентируется в любой лжи.

– Иаков! – приказал он. – Займи место в лаборатории.

Лаборатория оказалась просторной и почти пустой комнатой.

На темной, ничем не украшенной стене мерцало несколько больших экранов, в углу светился пульт, на стеллаже – ворох датчиков. Еще один угол занимала массивная тумба самописцев.

Оплетая голову Хенка змеями датчиков, диспетчер предупредил:

– Здесь прохладно, Хенк, но тебе придется снять рубашку…

И замолчал, увидев шрам, изуродовавший спину Хенка.

Легко, одним пальцем, он коснулся ужасной, уходящей под левую лопатку вмятины:

– Где тебя так?

– Не все ли равно?

– Не все равно! – резко вмешался Челышев. – Мы не задаем пустых вопросов.

– Под объектом 5С 16.

– 5С 16? – Челышев вспомнил. – Там твоя «Лайман альфа» попала в аварию? Об этом есть запись в бортовом журнале?

– Разумеется.

Тон, каким Хенк это произнес, не мог оживить беседу, но Челышев настаивал:

– Такой удар должен был разорвать тебя на части, Хенк. Подозреваю, как нелегко было снова собрать тебя.

– Шу все умеет.

Из-под пера самописцев поползли испещренные непонятными знаками ленты. Попискивала, скользя, координатная рама. Где-то искрил контакт – пахло озоном. Хенка неумолимо клонило в сон.

– Не спи, Хенк, – громко предупредил Челышев, просматривая ленту. – Тебе нельзя спать.

Хенк услышал удивленное восклицание Челышева:

– На «Лайман альфе» стоит Преобразователь?!

– Что в этом странного?

– Преобразователями снабжены лишь Конечные станции. Почему ты не зарегистрировал свой Преобразователь на Симме?

– Я радовался возвращению. Да и вы сбили меня с толку этой охотой.

– Все еще жалеешь протозида, а, Хенк?

– Жалею.

– Не напрягайся, – попросил диспетчер. – И помолчи.

– Мне холодно.

– Полчаса потерпишь.

– Хорошо, потерплю, а потом?

– А потом отдыхай. Мы постараемся помочь тебе.

– Я хочу вернуться на «Лайман альфу».

– А вот этого делать не надо. Отдохни от своего корабля, Хенк.

11

Хенк выбрал бар.

Не лучшее место для размышлений.

Но сидеть в пустой комнате перед экраном отключенного инфора было просто тошно. «Если Ханс окажется в баре, – загадал про себя Хенк, – значит все выяснится быстро».

Звездный перегонщик оказался в баре.

– Я всегда здесь, – объяснил Ханс, быстро шевеля плоскими губами. – Если жарко, ищу прохлады; если холодно, ищу тепла. Если бы не дела, – неопределенно закончил он, – я бы давно покинул Симму.

В настоящее время Ханс, по-видимому, мерз.

Не прерывая своих сетований (эти проклятые протозиды!), он порылся в тайниках климатической панели, и прозрачные стены бара, потускнев, медленно уступили место душному тропическому лесу. Хенк сидел все за той же стойкой, но вокруг дрожало гнусное марево, лениво клубились влажные испарения. Мангры, а может, другая какая гадость – когтистые, волосатые корешки, – мертво нависали над запотевшей стойкой, у ног бармена тускло отсвечивала плоская темная лужа. Он хмыкнул и опасливо заглянул под стойку.

– В прошлый раз, – упрекнул бармен Ханса, – из-под стойки выполз здоровущий кайман. Ты осторожней, Ханс. Кайман, конечно, бесплотен, но на нервы действует.

– Это жизнь, – поджал губы перегонщик.

– То, что ты создаешь, Ханс, никто не назовет жизнью. Нежить, призраки, так будет точнее. – Бармен лениво сплюнул под стойку в плоскую темную лужу. – Впрочем, развлекайся. Имеешь право.

Где-то невдалеке над душными зарослями взлетела, шипя, красная сигнальная ракета.

– Готовь титучай, Люке, – хмыкнул Ханс. – Если я прав, сейчас сюда вылезет вся вчерашняя свора.

– Вот чего не хватало, – пожаловался Люке. – Призраки призраками, а грязь на ногах понанесут настоящую, и счет их у нас недействителен.

– Зачем вам все это? – хмуро спросил Хенк.

Ханс медленно обвел взглядом джунгли:

– Как на Земле. Правда?

– Земля давно не такая.

Ханс, казалось, не слышал.

Он теперь завелся на всю катушку.

Он задавал Хенку глупейшие вопросы и сам же отвечал на них, нудно при этом поясняя, что именно так Хенк ему бы и ответил.

– Пока мы контролируем Крайние секторы, – нудно утверждал он, – влияние нашего Межзвездного сообщества практически безгранично. И когда наконец мы ликвидируем всех этих паскудных протозид, Хенк, мы поставим жирную точку.

– Чем они вам так насолили, эти протозиды?

– Ханс многие годы поставляет пылевые облака в район Тарапы-двенадцать, – пояснил за Ханса бармен. – Пылевые облака, если я не ошибаюсь, единственная жратва протозид. По крайней мере, от пыли они не отказываются. К тому же облака эти – единственное, на что они обращают внимание. А Ханс – фанатик. Он умеет делать свое дело. Он многие годы живет работой звездного перегонщика. Он лучший перегонщик всего этого сектора. Никто быстрее, чем он, не может распотрошить и перегнать на сотню световых лет настоящую глобулу – пылевую туманность. И вдруг эти твари… – Бармен недоброжелательно покосился на Хенка. – И вдруг эти протозиды бросают все и начинают куда-то уходить. Они перестают жрать прекрасную темную пыль, которой нагнал им Ханс. Они куда-то уходят, будто там будет лучше. Мне-то на протозид наплевать, но вот у Ханса на подходе к Тарапе-двенадцать застряло сейчас шикарное пылевое облако на десяток световых лет. Если его не пожрут протозиды, а, похоже, они этого не сделают, Ханса оштрафует звездный Патруль. – Люке не смог скрыть усмешку. – За умышленное засорение Нетипичной зоны.

– Но ведь Ханс выполняет задание Земли.

– Все так. Но Ханс – профессионал. Он классный перегонщик. Он должен предугадывать действия своих клиентов. Классный перегонщик, – пояснил Люке, – должен уметь предугадывать такие сбои.

– Как можно предугадать действия протозид?

– Не знаю. – Люке снова наполнил чашки. – Когда однажды протозиды направились под Формаут, некто Людвег сумел такое предугадать. Извини, Ханс, – повернулся он к перегонщику, – я ведь говорю правду?

– Проклятые протозиды!

– Ты должен понять, – еще обстоятельнее пустился в объяснения Люке, наливая Хенку. – Ханс пригнал этим тварям огромное пылевое облако, а они вдруг ушли! Он старался как можно быстрее пригнать им это облако, а они его подвели!

– Ты слушай нас. Хенк – свой парень, – сообщил Люке перегонщику. – Он все понимает!

– Вижу, вижу, – вдруг расчувствовался Ханс. – Таких парней, как Хенк, я чувствую сразу. И на этом стою, Хенк! Слышишь, Хенк? Ты мне нравишься! Позволь, я поцелую тебя!

Плоские щучьи губы Ханса впрямь дотянулись до щеки Хенка.

Заунывно орала в джунглях какая-то птица, вдали взлетали и гасли ракеты. Призраки-путешественники, созданные воспаленным воображением Ханса, кажется, совсем сбились с пути.

– Я рад, Хенк, что ты так легко схватываешь любую проблему, – радовался звездный перегонщик. – Я рад, Хенк, что мы с тобой сидим посреди настоящего болота, как на настоящей Земле, и обсуждаем поведение этих тварей. Завтра утром, Хенк, я проснусь и сразу вспомню, как поцеловал тебя…

– …«и меня вырвет!» – негромко, но слышно закончил за Ханса Люке.

Они засмеялись, но Хенку опять стало не по себе. Знай Ханс о том, что случилось с ним, с Хенком, у диспетчера, он вряд ли полез бы целоваться, особенно при его нелюбви к протозидам.

«Кто я? Вдруг протозид?»

Мысль вздорная, но почему нет? Разве он не пожалел приговоренного к уничтожению протозида? Разве он не оспаривал приказ Земли? Разве он не обманул Охотников? Ведь превращенного в пылевое облако протозида в любой момент можно вернуть в обычное состояние. Вот и спрашивается: почему он так поступил?

Хенк задумался. Ни Челышев, ни Ханс так не поступили бы.

Это точно. Не поступили бы. Он внимательно прислушивался к своим ощущениям, он внимательно искал в себе что-то такое, что подало бы ему пусть не сигнал – пусть намек на такой сигнал. Но что? Что следовало искать?

Он не знал. Собственная память ничем не могла ему помочь.

Но Хенк упорно искал. Он понимал: надо сейчас, именно сейчас и очень сильно всколыхнуть, взорвать привычные связки памяти, чтобы из взбаламученного, засоренного мелочами смутного месива медленно поднялась, обнаруживая себя, какая-нибудь чужая начинка.

«Что за бред?»

А бармен опять жаловался:

– Москиты! Ханс, я запретил тебе создавать москитов.

– Они не кусаются, – фыркнул Ханс, не допуская раздраженного бармена к климатической панели. – Зато Хенку нравится. Пусть кусаются на здоровье, это бодрит. Москиты хорошо действуют на нервы. Правда, Хенк, эти москиты хорошо действуют на нервы?

Хенк кивнул.

«Ум не снабжен врожденными идеями, как когда-то считали древние философы. Самый мощный компьютер не вместит в своей памяти все то, что помнит о кухне собственного дома самый обыкновенный земной ребенок: обстановку в ней, какие и где лежат вещи, что и когда может упасть, а что лучше вообще не трогать. Память не организуется ни в алфавитном, ни в цифровом, ни в каком-то сюжетном порядке, она извлекает свое содержимое путями поистине неисповедимыми, и если я, Хенк, надеюсь на случай, этот случай надо создать…»

Дотянувшись до инфора, Хенк вызвал диспетчерскую.

– Где это ты, Хенк? – удивился с экрана Челышев. Кажется, он мало что видел из-за густых, отовсюду плывущих испарений.

Ханс перегнулся через плечо Хенка:

– Охотник?

– Ага, я понял, – усмехнулся Челышев. – Ты в баре.

Хенк кивнул. И не удержался:

– Что вам еще выдал Иаков, Петр?

– Ничего. Пусто! – Челышев выразительно щелкнул пальцами. – Ты, Хенк, наверное, раскачиваешь сейчас свою память, думаешь, что умнее всех и умнее Иакова. Я угадал? Ну так не мучайся, ничего у тебя не получится. На каком-то уровне память, которую мы исследовали… Твоя память… Она оказалась с пустотами… Множественные лакуны… Такое впечатление, что из твоей памяти выстрижены целые куски.

От Челышева Хенк не ждал утешений. «Не арианец, не цветочник, не землянин… Охотник прав… Мною нужно заниматься серьезно…»

– Значит, вы не сдвинулись ни на йоту?

Он вдруг ощутил непонятное ему самому удовлетворение.

– Именно так, Хенк. Ни на йоту.

– А может, как раз это и подтверждает, что тут нет особых проблем? – Надежда вспыхнула в Хенке ярче ракеты, взорвавшейся прямо в кроне дерева, наклонившегося над стойкой.

– Нет, не означает, – сухо ответил Челышев. – Проблема есть. Очень древняя проблема, Хенк.

– Что ты имеешь в виду?

– Проблема гомункулуса, Хенк. Помнишь об этом?

Охотник не мог высказаться яснее. Да, гомункулус. Когда-то этим термином философы древней Земли обозначали крошечного гипотетического человечка, якобы существующего в каждом из нас, – ошибка, в которую весьма легко можно впасть. Разве не так? Спросите любого: как он видит? Как воспринимает окружающий мир? Увидите, практически все ответят, нимало не смущаясь: «Ну как видим… где-то в голове у нас есть, наверное, что-то вроде маленького телевизора…»

Но кто смотрит в камеру этого телевизора?

– Послушайте, Петр, – сказал Хенк. – Я требую связать меня с Землей.

– Мы уже отправили официальный запрос.

«Вот так… Они всё учли…»

Хенк вяло помахал рукой:

– Ладно. Тогда до встречи.

Бармен Люке и звездный перегонщик Ханс ничего не поняли в беседе Охотника и Хенка, но перегонщик хмыкнул недружелюбно:

– Что надо от тебя Охотнику?

– Ты и Охотников не любишь?

– А что их любить? Есть верная примета, – усмехнулся Ханс. – Там, где появились Охотники, непременно жди неприятностей.

– Еще титучай! – потребовал Хенк, но тут же отменил заказ. – Как мне добраться до двери? – Он ничего не видел в тумане.

– Шлепай прямо по лужам, мимо дверей не промахнешься, – посоветовал бармен. – Все это призраки, Хенк. Иди прямо. В определенном смысле, Хенк, все мы – призраки. Правда?

Хенк молча пошлепал прямо по лужам, по жидкой грязи, в которой корчились какие-то мерзкие отростки, пузырилась теплая вода. Мутный воздух отдавал тлением. Рядом дрогнула, отклонилась заляпанная эпифитами ветвь, в образовавшуюся дыру глянули сумасшедшие глаза. «Я ищу людей! – услышал Хенк горячечный шепот. – Мне нужны люди!»

Хенк выругался.

Он ничего не хотел слышать о людях.

Он даже не знал, кто он сам. Он чувствовал, что заблудился.

12

За время работ в Нетипичной зоне Хенк привык оперировать миллиардами лет. Он привык думать, что какой-то запас времени у него всегда есть. Теперь никакого запаса у него не было. Он шел, не зная, не понимая, куда идет, пока не уткнулся в прозрачную стену силовой защиты.

Он поискал выход.

Выход нашелся – прямо на космодром.

Хенк издали увидел исполинское тело своей «Лайман альфы» с рогоподобным выступом в носовой части. «Там Шу», – обрадовался Хенк. Смиряя себя, медленным прогулочным шагом двинулся к «Лайман альфе». Охотник запретил ему посещать корабль, но Хенк не хотел подчиняться Челышеву.

Брюхо «Лайман альфы» нависло над ним, как небо.

Хенк подал сигнал, и люки открылись.

«Понятно, почему меня не остановили».

С «Лайман альфы» был снят курсопрокладчик.

– Были гости? – спросил он.

– Да, – ответила Шу, и Хенк готов был поклясться, что голос ее дрогнул.

– Мы задерживаемся.

– Надолго?

Хенк не ответил.

Он тяжело опустился в кресло, и оно сразу приняло под ним максимально удобную форму. Слева от Хенка выдвинулся планшетный столик. Сейчас на нем стоял высокий бокал. В прозрачной воде плавали кусочки льда. От бокала несло холодком одиночества. Поежившись, Хенк пригубил зашипевшую на языке воду.

– Шу, – сказал он, – мы влипли в историю.

– Я знаю.

Странно, но она не требовала объяснений.

– Как ты можешь знать… – начал он, но Шу его перебила:

– Ты главный и единственный объект моего внимания, Хенк.

– Значит, ты знаешь о том, что мне рассказал Челышев?

– Конечно.

Хенк не знал, кто ставил модуляции Шу, но, несомненно, это был классный мастер.

– И ты… – начал он.

– Я все знаю. Я не могу чего-то не знать о тебе, Хенк. Ведь в некотором смысле ты – это я. Ты ведь это пришел узнать, правда?

Бокал выпал из разжавшихся пальцев Хенка, но не долетел до пола. Гибкий щуп, вырвавшийся из подлокотника, перехватил бокал прямо в падении и снова водрузил на столик.

– Зачем ты это сделала, Шу?

– Ты спросил. Я ответила.

– Нет, я о бокале.

– Ты хотел, чтобы он разбился?

– Да.

Планшетный столик резко дернулся, осколки стекла разлетелись по всему полу, но Хенк не ощутил никакого удовлетворения.

– Что означают твои слова, Шу? Ты же не хочешь сказать, что я всего лишь какая-то часть своего собственного бортового компьютера?

– И все же в определенном смысле это так, Хенк.

– Выходит, я даже не протозид? Выходит, я просто часть машины?

Он никогда не разговаривал с Шу таким тоном, и на этот раз она промолчала.

– Свяжи меня с Памятью, – попросил он.

Шу не ответила, но экраны штурманской обсерватории вспыхнули.

Хенк решил проследить весь проделанный им путь от Земли до квазара Шансон. Вряд ли это даст ответ на возникшие вопросы, но отдавать разгадку в руки диспетчера или Челышева он не хотел.

…Туманный шар, условная модель расширяющейся Вселенной, вспыхнул прямо в центре штурманской обсерватории. Этот шар не был велик, но благодаря некоторым эффектам впечатление создавал безмерное. Взгляд не постигал его глубины, тонул в туманностях, лишь постепенно Хенк различил размытые пятна отдельных галактик и выделил пульсирующую точку квазара Шансон. Мысленно он провел долгую дугу через созвездие Гидры, океан Бюрге, зону цветочников и арианцев, объект 5С 16. Он видел яркие маяки цефеид, ритмичные вспышки пульсаров. Он видел собственный корабль – упрямое серебристое веретено, пожирающее неистребимое вечное пространство. С жадным любопытством, как впервые, он всматривался во Вселенную, в этот гигантский садок, в котором вместо хвостатых рыб медленно шествовали фантастические кометы, не зарегистрированные ни в одном каталоге.

Объект 5С 16.

Безмерный шар Вселенной дрогнул.

Он подернулся серой дымкой и вновь прояснился.

Хенк увидел «Лайман альфу», снабженную рогом Преобразователя, и себя, вращающегося в пространстве. Он и Шу, они были одно целое. Он и Шу, они были одним громадным пылевым облаком. Он и Шу, они были единым гигантским пылевым организмом, их атомы перемешались друг с другом, и все равно Хенк и Шу оставались самими собой.

У Хенка закружилась голова.

Он ведь действительно принимал когда-то форму пылевого облака, одну из самых удобных рабочих форм в космосе; вид плывущего в пространстве облака не смущал и не пугал его, однако нервный холодок тронул спину.

Он чего-то там не уловил… скорее, не понял…

Стоп! Он вернул запись к началу. Наверное, где-то там…

Солнечная система… Созвездие Гидры… Океан Бюрге… Зона цветочников и арианцев… Упрямое серебристое веретено «Лайман альфы»… Объект 5С 16… Безмерный шар Вселенной дрогнул, подернулся серой дымкой и вновь прояснился. Хенк снова увидел упрямое серебристое веретено «Лайман альфы», снабженное рогом Преобразователя, и вновь увидел себя – грандиозное счастливое пылевое облако, медленно вращающееся в пространстве…

– Шу! – крикнул он. – Выдели в отдельную серию и укрупни маршрут в зоне объекта 5С 16.

Шу не ответила.

– Шу! – крикнул он. – Дай запись маршрута через зону объекта 5С 16!

Шу не ответила.

– Шу! – Он даже привстал. – Где запись случившегося в зоне объекта 5С 16?

На этот раз он услышал ответ:

– Запись маршрута через зону объекта 5С 16 блокирована. Данная запись подлежит просмотру только на Земле.

– Кто заблокировал запись?

– Это сделала я.

– Но почему?

– Данная запись подлежит просмотру только на Земле.

– Что содержится в этой записи? Отвечай! Я хочу знать!

– Боль…

Хенк сжался.

Мгновенное, неясное, почти без памяти, ощущение, жесткое и краткое, как удар, ослепило его. Он не знал, что это, но чувствовал мертвый ужас. Рвущая мертвая бесконечная боль, не оставляющая никакой надежды. Она пронзила его насквозь. Хенк скорчился и закричал, сжимая скрюченными пальцами распухшие вдруг подлокотники кресла. Это длилось какую-то ничтожную долю секунды. Но Хенку хватило и этого. Он уже не хотел знать, что с ним случилось в зоне объекта 5С 16. Даже мимолетный намек на такое воспоминание лишал его воли. Уронив голову на планшетный столик, обессиленный и разбитый, он впал в небытие.

13

Очнувшись, он увидел перед собой Челышева:

– Вы все видели, Петр?

– Да.

– Тем лучше. Не надо ничего объяснять.

– Что ты теперь намерен делать, Хенк?

– Требовать вылета на Землю.

– А тебя не тянет… Ну, скажем… Тебя не тянет в зону квазара Шансон?

– Не знаю… Нет, наверное, не тянет… – вяло ответил Хенк и запоздало удивился: – Вы хотите выпустить меня в Нетипичную зону?

– Ни в коем случае, Хенк.

– Тогда к чему этот вопрос?

– Ты не понял?

– Нет.

Челышев без всякого сочувствия уставился на него:

– Протозиды не входят в Межзвездное сообщество, Хенк, а мы здесь представляем именно Межзвездное сообщество. Твой глубинный интерес к протозидам…

Челышев замолчал, потом спросил быстро:

– Хочешь, мы устроим тебе встречу с тем одиночным протозидом, на которого мы охотились?

– Каким образом?

– Не хитри, Хенк. Ты знаешь, о чем я говорю.

– С меня хватит загадок, Петр. Объясните.

– Но ведь тот одиночный протозид, Хенк… Ты ведь не убил его, правда?.. Преобразователь не убивает, Хенк. Это не его функция. Ты просто преобразовал протозида, придал ему иную форму, ведь так? Протозид жив, он продолжает существовать, и в любой момент его можно вернуть к активному состоянию… Почему ты не убил того протозида, Хенк?

– «Каждое разумное существо обладает всеми правами и свободами, провозглашенными настоящим Сводом… – бесстрастно процитировал Хенк. – Каждое разумное существо имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность… Никакое разумное существо не должно подвергаться насилию или унижающим его достоинство наказаниям… Каждое разумное существо, где бы оно ни находилось, имеет право на признание его правосубъектности…» Протозиды, Петр, разумные существа. На них распространяются все статьи Свода.

– Разумные? – Глаза Челышева вспыхнули. – Но каковы их устремления? Каковы их цели? Есть ли у протозид вообще интерес к звездам, к межзвездной жизни, к конкретным соседям? Почему они уничтожают целые миры, ни на секунду не задумываясь о каком-то там Своде, сочиненном, ты прав, и для их пользы? Ты сам писал, Хенк, я ведь читал твои статьи, что вместе с цивилизацией приходит осознанное желание оставить о себе память для будущего. А протозиды? Что оставят после себя протозиды? Костры миров? Разрушенную Вселенную?

– Вселенная, Петр, – это такая большая штука, что ее трудно разрушить.

– Надеюсь. – Взгляд Челышева нисколько не смягчился. – Но Крайний сектор практически обречен.

– У нас есть еще какое-то время…

– У нас, – усмехнулся Челышев. – У землян.

И добавил:

– К сожалению, Хенк, никакого времени практически нет больше ни у арианцев, ни у цветочников, ни у океана Бюрге.

– Послушайте, Петр, вы только что ссылались на одну из моих давних статей. Означает ли это, что вы получили ответ с Земли и там, на Земле, знают о моем возвращении?

– Да, Хенк, – жестко ответил Челышев. – Получили. Но этот ответ крайне неутешителен для тебя.

– Почему?

– Тот Хенк, чье имя ты носишь, умер на Земле естественной смертью примерно двести пятьдесят лет тому назад по земному отсчету.

– Что вас в этом удивляет? – Хенку нелегко было говорить о себе в прошлом времени, но он справился с этим. – Все так и должно быть. Я вернулся с Симмы. Я жил. Потом умер. Все смертны, всё преходяще, Петр. Бессмертия не существует.

– Но тот Хенк, чье имя ты сейчас носишь, никогда не выходил за пределы Внутренней зоны.

– Как это может быть? – Сознание Хенка опять раздваивалось. – Я ведь помню себя, я помню брата. Я помню детство, помню свою статью, которую вы цитировали. В этой статье, кстати, было больше догадок, чем фактов, но все равно к этим догадкам приложил руку именно я!

Челышев промолчал.

– Я – это я, Петр!

Голос Хенка сорвался. Он сам чувствовал неубедительность своих слов.

– А что мы должны думать, Хенк? Ты не выполнил приказ Охотников. Ты не уничтожил опасного протозида. Ты насторожил арианцев в Аквариуме своим не принятым в Межзвездном сообществе поведением. Шрамы на твоем теле говорят о ранениях, несовместимых с жизнью, но ты жив. «Лайман альфа» снабжена Преобразователем, а Преобразователи стоят пока что только на Конечных станциях, и никому в голову не приходит ставить их на отдельные корабли. Кроме того, Хенк, аналогов твоему Преобразователю нет ни у кого из членов Межзвездного сообщества. И еще… И это, может быть, главное… Ты совершенно свободно ориентируешься в биографии человека, который давным-давно умер, причем умер не в Крайнем секторе, а очень далеко отсюда, на Земле… И наконец, Хенк, твой собственный компьютер не выдает тебе твои же собственные записи… Почему?

– А о смысле жизни вы не хотите спросить, Петр?

– До этого мы дойдем сами. А вот узнать – кто ты? – это бы я хотел.

Хенк усмехнулся:

– Я тоже.

И сухо предупредил:

– Вам придется еще раз выйти на связь с Землей.

– Что на этот раз? – Челышев держался безукоризненно. – Тахионную связь мы держим через цветочников. Ты нам недешево обходишься, Хенк.

– Я хотел бы знать имена и судьбы всех земных пилотов, работавших в Крайнем секторе, особенно в районе объекта 5С 16, в пределах последних трех сотен лет.

– Это несложно. Такие сведения я могу выдать тебе прямо сейчас. В пределах указанных тобою трех сотен лет в Крайнем секторе работали – экипаж «Гемина», давно и благополучно вернувшийся на Землю, и звездный разведчик Роули.

Челышев помолчал и жестко добавил:

– Роули – брат человека, имя которого ты сейчас носишь.

– Это все?

– Это все. Разведчик Роули давно признан погибшим, а весь экипаж «Гемина» вернулся на Землю. Ничего особенного, все укладывается в систему. А вот Хенк, тот Хенк, имя которого ты носишь, никогда не бывал в Крайнем секторе.

– 5С 16… – начал было Хенк.

Его терзала какая-то смутная догадка.

– 5С 16…

Внезапно шрам на его лбу неестественно побагровел, налился кровью – невидимая, но страшная сила терзала Хенка изнутри. Но он справился. Он даже сказал:

– Вы задали столько вопросов, Петр, что я, пожалуй, не все запомнил.

– Я запомнила, – бесстрастно сообщила Шу.

Челышев усмехнулся:

– У тебя замечательная машина, Хенк…

Хенк не обратил внимания на его слова:

– Что мне делать с вашими вопросами, Петр?

– Задай их протозиду. – Челышев глядел на Хенка в упор. – Разве у тебя есть выбор?

– Протозиду? После того, что мы с ним сделали?

– Ты же не убил протозида.

Челышев поднялся и холодно кивнул:

– Примешь решение, сообщи. И советую не разгуливать по станции. Твоя загадка интересует не только нас.

14

«Решил погулять – оставь завещание».

Хенк отвернулся. Такую надпись на стене мог оставить только бармен Люке, она была в его вкусе. Но за стеной действительно начиналась дикая Симма – уже не трава, а настоящие металлические заросли, плюющиеся молниями электрических разрядов.

Хенк просто завис над кустами.

Он не знал, куда он плывет, и не задумывался над тем, где он получил это свое умение плавать в воздухе. Его мучило совсем другое. Кто тот гомункулус, что смотрит через его глаза?

Он думал о Земле – когда он ее увидит?

Он думал о брате. О брате, которого не увидит никогда.

Звездный разведчик Роули погиб – это теперь известно. Но известно ведь и то, что он, Хенк, тоже умер. Он чувствовал: между этими событиями должна быть какая-то связь.

Объект 5С 16…

Почему Шу заблокировала записи?..

Он медленно плыл над поблескивающими зарослями, ярко искрящимися, стоило лишь ветру задеть их верхушки. Нетипичная зона… Тут тоже не слишком типичная зона… Объект 5С 16… Именно в Нетипичной зоне земляне впервые в своей истории встретили протозид. Скопление вещества чудовищной массы, медленно дрейфующего в Крайнем секторе, произвело впечатление даже на многоопытный экипаж «Гемина».

«Такое скопление не может быть единственным, – заявил астрофизик К. Смут. – Его единственность противоречила бы самой сути теории Большого взрыва, ибо главным свойством пространства по этой теории является его изотропность. Я уверен, что со временем мы наткнемся и на другие сгустки подобного протовещества».

К. Смут ошибся.

Первыми на его ошибку указали арианцы.

Экипаж «Гемина» открыл вовсе не остаточные массы некоего протовещества, нет, экипаж «Гемина» открыл первую колонию протозид.

Тогда же внимание земных астрономов привлек загадочный космический объект 5С 16 – раскаленные вихри плазмы, волчком крутящийся в море радиошумов. Черная дыра с массой в миллион солнечных? Нейтронная звезда, сбросившая очередную оболочку? Остаток сверхновой? Астрофизики, собравшиеся в конференц-зале обсерватории Уэддел на Уране, зашли в тупик. Согласно эффекту Доплера, длина волны излучения от любого движущегося источника всегда увеличивается, смещается в красную сторону спектра пропорционально скорости удаления этого источника от наблюдателя и, наоборот, – всегда уменьшается, смещается в синюю сторону при его движении к наблюдателю. Однако смещение линий в спектре объекта 5С 16 соответствовало, как это ни парадоксально, изменениям скорости движения сразу в двух противоположных направлениях.

Это сообщение просочилось за стены обсерватории, и сенсация мгновенно облетела весь мир. Походило на то, что земные астрофизики открыли в Крайнем секторе необыкновенный объект, который одновременно и приближался, и удалялся от наблюдателей. «К счастью для астрофизиков, – писал позже К. Смут, – они нашли в себе силу не выдавать гипотез».

К счастью – потому, что чуть позже цветочники, а за ними океан Бюрге связали странное поведение объекта 5С 16 с деятельностью протозид, в это же время появившихся в том же секторе. Был ли чудовищный взрыв 5С 16 пусть неудачным, но все же каким-то экспериментом, сознательно проведенным таинственной неконтактной цивилизацией? Или имела место какая-то случайность?

Оживленную дискуссию представителей Межзвездного сообщества подогрел темпераментный арианец Фландерс, первый, кто подсчитал примерную массу всех предполагаемых в космосе колоний протозид. Именно Фландерс впервые дал понять, пусть и с известной долей преувеличения, что, окажись протозиды в одной какой-то отдельной области космоса, коллапс объектов, избранных ими, не важно, отдельных звезд или целых галактик, вполне мог подвергнуть реальной опасности обширную часть Вселенной. Кстати, Роули, брат некоего Хенка, погиб в районе объекта 5С 16. Звездная кора подобных объектов, по предположениям того же К. Смута, это фантастически твердое кристаллическое вещество, покоящееся на вырожденной нейтронной жидкости. Любая подвижка, самое ничтожное оседание коры способны мгновенно высвобождать чудовищную энергию. Роули могло погубить жесткое излучение, его корабль мог быть разрушен приливными силами. Объяснять гибель Роули происками протозид было явно излишне, но существовала и такая точка зрения. «Звездный разведчик Роули, – заявил в одном из интервью известный космоаналитик З. Цух, – возможно, вошел в зону 5С 16 как раз в тот роковой для него момент, когда протозиды зажгли в космосе еще один прощальный костер своей вымирающей цивилизации».

Объект 5С 16. Хенк переключился на Симму. Даже невысказанный намек на боль, так жестоко сотрясшую его недавно, был ужасен. Но звездный разведчик Роули был его братом! Хенк, конечно, помнил пилота Роули! Он помнил своего брата. Он детально помнил свой сад. Он помнил чудесную белую розу, прячущуюся в тени бревенчатого забора! Другое дело, что он, Хенк, не помнил, когда именно на «Лайман альфе» появился Преобразователь. Он привычно считал, что Преобразователь был на «Лайман альфе» всегда. Оказывается, это не так. Тогда, может, это действительно протозиды усовершенствовали его корабль?

«Но тогда, – невесело усмехнулся Хенк, – они могли усовершенствовать и меня».

15

У космодрома металлические заросли почти исчезли.

На плоской поляне Хенк, присев, развел руками слабые стебли.

Крупинки кислой сухой почвы, поднятые им, резво разбежались по ладони, отчетливо указывая направление силовых линий. Хенку безумно захотелось увидеть настоящую землю – влажную, жирную, легко расползающуюся под пальцами, оставляющую пятна, темную от остатков прошлогодней листвы. Услышав шаги, он не стал поднимать голову. Он знал, кого увидит.

– Зачем вы ходите за мной, Петр?

Челышев молча присел рядом.

– У вас есть новости?

– Да, Хенк. И не очень добрые.

– А именно?

– Я получил расчеты Местинга.

– Кто он, этот Местинг?

– Арианец. Истинное его имя труднопроизносимо, да это и ни к чему, мы его упростили.

– Расчетчик?

– Великий расчетчик, Хенк.

– Что же вам сообщил великий расчетчик?

– Он подтвердил наши самые худшие опасения. Массы протозид, которые дрейфуют сейчас в Крайнем секторе, вполне достаточно, чтобы вызвать катастрофический взрыв квазара Шансон. Если это случится, цветочники, арианцы, океан Бюрге – они все действительно обречены, Хенк.

Челышев помолчал.

Потом спросил:

– Тебе их не жаль, Хенк?

– А меня, Петр, вам жаль?

– Не знаю, Хенк. Я Охотник. Мне легче потерять вас, чем несколько цветущих миров.

– Но что бы вы ни утверждали, Петр, я – землянин. Я помню себя.

– Это ложная память, Хенк. Она внушена тебе.

– Кем?

– Я не знаю.

Хенк поднял голову.

В диком пепельном небе Симмы широко расходились косматые полосы полярного сияния. Квазар Шансон возмущал ионосферу планеты, и цветные полотнища медленно раскачивались, как занавес, прикрывающий какую-то гигантскую сцену.

Челышев ни в чем не убедил Хенка. Ну да, тахионный флот арианцев и цветочников попытается рассеять протозид. Но это ничего не даст, они не справятся с такой задачей, слишком уж несопоставимы массы.

– Мне не нравятся твои слова, Хенк.

– А мне не нравится то, что начнется у квазара Шансон, когда туда подтянутся корабли арианцев и цветочников.

– Почему же тебе не попробовать? Этот протозид, которого ты распылил… Он все еще там…

Хенк думал.

Он перебирал варианты.

Наконец спросил:

– Когда я могу стартовать?

– Через два часа. Курс рассчитан.

Они помолчали, и Челышев вдруг сказал:

– Возможно, я и правда убедил тебя, Хенк, но меня не оставляет ужасное чувство, что мы вновь совершаем ошибку.

16

Хенк пошел в бар.

Арианцы, как всегда, оказались бдительны.

Узнав Хенка, они сразу всей семьей дружно покинули бар. При всем унынии, что ясно читалось на их слишком правильных псевдолицах, им нельзя было отказать в гордости. Их жест отлично вписался в панораму полярных льдов, медленно разворачиваемых течением в сторону длинного антарктического мыса. Белая тоска. Холодные льды. Бармен Люке демонстративно отошел к такому же белому и холодному холодильнику, а перегонщик Ханс отвернулся. Но у стойки сидел красавчик Хархад, к нему и подсел Хенк.

– Два титучая, пожалуйста!

– Твой счет заморожен, – сказал бармен Люке, не оборачиваясь. – Мы не знаем твоих гарантов. Из-за тебя я, кажется, влетел в убытки.

– Два титучая, – вмешался Хархад.

Все это время Ханс копался в пульте климатизатора.

Льды медленно уплывали за горизонт. На мгновение вспыхнула вдали панорама ночного земного города. Настоящего земного города. Но над ним почему-то вспыхнуло небо, прожженное светом пульсара.

Ханс вновь и вновь вносил коррективы.

Наконец пахнуло влажным теплом. «Ханс, наверное, с юга».

Впрочем, на юг это мало походило. Нечто вроде огромного, плотно вросшего в болото уродливого ананаса подперло стойку. Стену закрыли рубчатые ветви кладофлебусов, вдоль стойки легла мохнатая от лишайников гигантская цикадоидея. Она рухнула, по-видимому, недавно, ее толстый ствол щетинился темными листовыми черешками, плотно упакованными в какие-то волосатые наросты. За сплетением уродливых корней, вырванных из земли, прятался, подрагивая зеленой кожей, полутораметровый мозопс, весь от коротких лап до бронированной плоской головы уляпанный неприятной слизью.

– Убрал бы ты эту тварь, Ханс, – раздраженно покосился Люке.

Перегонщик не ответил.

Тогда, усмехнувшись, вмешался Хенк:

– Вы плохо знаете историю Земли, Ханс. Сплошная эклектика. Вы перепутали все доисторические эпохи.

Слова Хенка прозвучали двусмысленно.

Пододвинув к Хенку бокал с титучаем, Хархад негромко сказал:

– Минут через двадцать Шу получит нужные карты.

– Я предпочел бы получить свой курсопрокладчик.

– Ишь какой мудрый со звезд! – не выдержал наконец перегонщик. – Что? Тебя опять потянуло к Стене? К этим безмозглым тварям?

Ханс, несомненно, имел в виду протозид.

– Я предпочел бы, чтобы вы называли их как-нибудь иначе, Ханс.

– Протозид? – Само это слово в устах Ханса прозвучало как ругательство. – Почему вы не убираетесь к себе, Хенк? Зачем вы сидите на нашей Симме?

Какое-то время все молчали.

Только мозопс по-собачьи встряхивался в рыхлых корнях цикадоидеи и мерзко, не к месту зевал, судорожно раздвигая мощные челюсти.

– Он омерзителен… – наконец произнес Ханс с оттенком непонятного восхищения. Он имел в виду мозопса. – Он, конечно, омерзителен… но он наш… Когда-то он обитал на Земле, дышал нашим воздухом, пил нашу воду…

– Вы и ко мне испытываете отвращение, Ханс?

Перегонщик резко вскочил, и Хархад замер, готовый вмешаться в любую минуту.

– Я бы мог убить тебя, Псевдо-хенк! – действительно с ненавистью выдохнул Ханс. – Ты чего-то все время ждешь, ты прислушиваешься, присматриваешься к нам. Ты любезен, ты прост, а где-то рядом, благодаря твоим проклятым друзьям, три древние цивилизации уже поют отходную! Ты чужд нам больше, чем эта тварь! – Ханс ткнул кулаком в сторону сразу замершего мозопса. – Зачем ты пришел к нам? Кто тебя звал? Зачем на тебе человеческое тело?

– Любовь к своему, Ханс, не должна строиться на ненависти к чужому.

– Заткнись! – заорал Ханс. – Космос ворует у нас людей, мы привыкли к этому. Но зачем он подбрасывает нам таких, как ты, Псевдо-Хенков? Разве к этому можно привыкнуть? Когда я впервые в своей жизни погнал пылевые облака к этим твоим тварям, мне говорили: «Зачем это тебе, Ханс? Пусть они сдохнут, эти первичники! Они же чужие, им на нас наплевать, они ни разу никогда и никому не помогли, не протянули руку помощи. Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной. Это же дохлая зона, Ханс, – дружно говорили мне. – Там все мертво от радиации, холода, там все убито гравитационными флуктуациями!» И сейчас, Хенк, я вижу, что они были правы, не следовало, ох не следовало подкармливать этих тварей.

«Ну да, первичники… Дохлая зона… Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной…» Хенк чувствовал: он, кажется, коснулся нити, которая может привести к разгадке. Но она ускользала, ускользала… «Первичники… Дохлая зона… Ни одно разумное существо…» Он вдруг улыбнулся и глянул прямо в глаза оторопевшему от неожиданности перегонщику:

– Держу пари, Ханс, что рано или поздно ты сам захочешь пожать мне руку.

– Не руку! – пришел в себя звездный перегонщик. – Какую-нибудь омерзительную псевдоподию!

«Первичники… Дохлый сектор… Нет, дохлая зона…»

Хенк встал. Он не протянул руку («какую-нибудь омерзительную псевдоподию») ни Хархаду, ни бармену Люке, он даже не спросил бармена, где обещанная им шляпа? Теперь он торопился к Шу. Его подгоняла странная догадка.

Он шел к выходу, ступая прямо по доисторическим лужам.

Он боялся упустить кончик нити, случайно подброшенный ему Хансом.

17

Хенк сидел перед экранами, озаренный неярким светом.

Мысль о том, что он покидает Симму, может быть надолго, может быть навсегда, ничуть его не тревожила. Он понимал Петра Челышева: таких, как он, Псевдо-Хенков следует держать подальше от настоящих людей.

И опять подумал о Симме.

Не такая уж затерянная планетка.

Если раньше о ней знали в основном пилоты, почтовики да случайные звездные перегонщики, сейчас она на слуху. Несколько крупнейших звездных цивилизаций, затаив дыхание, ждут сообщений с Симмы.

А протозиды не останавливались.

Чудовищные, невероятные массы медлительных безмолвных существ описывали какие-то сложные кривые, выводящие к единому центру – к квазару Шансон. Вселенная, конечно, большая штука, и ее не так уж просто сломать, и все же…

На всех экранах перед Хенком крутились, как акробаты, ряды цифр. Низко выли вакуумные насосы. «Лайман альфа» на глазах пробуждалась. Вместе с нею пробуждался и Хенк.

Впервые за много лет мысль об одиночестве его нисколько не угнетала.

Но зачем он так тянет время? Специально тянет? Действительно боится того, что уже никогда не увидит Симму?

Экран внешнего инфора вспыхнул.

Диспетчер смотрел на Хенка с откровенной неприязнью:

– Как у тебя?

– Норма.

– Начинаю отсчет.

Хенк внимательно вслушивался в тревожный стук метронома.

Этот стук означал: через пять минут он, Хенк, покинет Симму, через пять минут он, Хенк, возможно, потеряет последний шанс когда-либо вернуться на Землю.

– Где Челышев? – спросил он.

Из-за плеча диспетчера выглянул озабоченный Охотник.

– Петр, у меня к тебе просьба…

Хенк медлил, но Челышев его не торопил.

– Запросите Землю. Плюньте на расходы, это важно, поверьте мне. Я хочу знать… – Хенк запнулся. – Я хочу знать… Там, на Земле, в моем саду… Узнайте, жива ли белая роза?..

Челышев хмуро покачал головой, диспетчер криво ухмыльнулся.

«Ты недешево нам обходишься…» – не вовремя вспомнил Хенк.

– Линии связи уже перегружены, – помедлив, ответил Охотник. – Мы начинаем эвакуацию архивов. Но я попробую через цветочников. Обычно они не отказывают нам в таких просьбах. Правда, сама формулировка… Некий сад… Некая роза… Звучит странно… Будет нелегко убедить цветочников, но я попробую…

– Это следует сделать незамедлительно.

– Думаешь, от этого что-то зависит?

– Мне кажется, да.

– Для протозид? – не выдержал диспетчер. Но тут же спохватился. – Или для людей тоже, Хенк?

– Для людей тоже.

18

Луч локатора жадно щупал пространство, начиненное редкими звездами.

Весь левый экран занимала Стена. Исполинская стена тьмы, в которой не существовало ничего. Исполинская стена тьмы, лишенная времени и пространства. Истинное и бесконечное ничто.

Гибель Крайнего сектора…

Миры, сгорающие в плазменном пламени…

А может, все не так? Может, все на самом деле еще страшнее?

Может, прав арианец Фландерс и протозиды действительно способны на большее?

Хенк вдруг представил, как это может быть. Чудовищный гравитационный удар по квазарам, галактикам, шаровым скоплениям, чудовищный удар по расширяющейся Вселенной. Катастрофическое уменьшение, свертывание пространства, катастрофическое возрастание масс. Конечно, там, на Земле, в глубинах Внутренней зоны, даже столь грандиозная катастрофа будет зафиксирована не сразу. Пройдут еще миллионы лет, а фон излучения будет оставаться практически прежним, и лишь потом, когда Вселенная, сжимаясь, сократится до одной сотой нынешнего объема, ночное небо над Землей начнет светлеть, пока не станет таким же теплым, как дневное сейчас. Еще через семьдесят миллионов лет наследники и преемники нынешних землян увидят небо над собой невыразимо ярким. Молекулы в атмосферах планет и звезд, даже в межзвездном пространстве, начнут диссоциировать на составляющие их атомы, а сами атомы – на свободные электроны и ядра. Это все уже описывал Фландерс. Космическая температура достигнет миллионов градусов, работа как звездного, так и космического нуклеосинтеза окажется уничтоженной. Мир, коллапсируя, рухнет в пространственно-временную сингулярность, в ту странную область, в которой нарушаются все известные физические законы и кривизна самого пространства-времени становится бесконечной.

Хенк оборвал себя.

Миллионы лет – это немало.

Но сейчас следует думать о сегодняшнем дне: о тех же арианцах и цветочниках, о том же океане Бюрге, обреченных на полное уничтожение.

Но что толкает протозид к верной гибели? Что их толкает к этому?

Он опять повторил про себя слова Ханса: «Первичники… Дохлая зона… Ни одно разумное существо не станет жить по своей воле под Стеной…»

Первичники!

Может, разгадка здесь?

Ведь потому протозиды и прозваны первичниками, что являются одной из очень древних, если не самой древней расой Вселенной. Рожденные в огне Большого взрыва, протозиды, как никто, ощущают неуклонное падение температур и плотности межзвездного пространства. Уже сейчас тепловой фон Вселенной упал до трех градусов Кельвина, а через десять миллиардов лет он опустится до полутора. Если этот процесс продолжится (а он продолжится), одна за другой начнут остывать, меркнуть звезды. Бесчисленные горячие миры обратятся в безжизненные руины. Иногда, может, где-то и будут еще случаться те немыслимо редкие термодинамические флуктуации, что на мгновение вдруг осветят пламенем неожиданного взрыва обломки мертвых миров, но для жизни (любой жизни) этого мало.

«Что же остается протозидам? – спросил себя Хенк. – Что им остается, как не эта последняя попытка зажечь прощальный костер и погреться у него? Взорвав квазар Шансон, протозиды пусть на короткое время, но получат столь необходимые для них температуры и давления…»

Хенк усмехнулся. Теперь он понимал корни ненависти, испытываемой цветочниками и арианцами к протозидам. Уж если он, Хенк, оберон-икс, готов был до конца сражаться за жизнь своих предполагаемых собратьев и их союзников, то почему не должны были делать то же самое океан Бюрге, арианцы, цветочники?

Звуковой сигнал вернул Хенка к действительности.

На темном фоне Стены он увидел гигантское, спирально закрученное пылевое облако. Оно медленно осциллировало, то сжимаясь, то вновь разбухая.

– Одиночный протозид, – сообщила Шу. – Преобразователь готов к действию, Хенк. Через пятнадцать минут ты получишь своего оберона.

– Мне не нужен оберон, Шу.

– Но так хотел Охотник.

– Ты обязана исполнять только мои приказы.

– Да, – с готовностью ответила Шу, и голос ее изменился.

«Видишь… – донеслось до Хенка с работающего на Симму инфора. – Я тебе говорил, Петр, этот Псевдо-Хенк думал только о бегстве…» Хенк узнал голос диспетчера, но не стал отключать инфор. Не все ли равно, слышат его или нет? Если он, Хенк, ошибся в своих предположениях, то всех ожидает одна судьба – мгновенная смерть в океане раскаленной плазмы.

– Когда протозиды подойдут к квазару на критическое расстояние?

– Через двадцать семь часов, – ответила Шу.

– А флот арианцев? Охотники?

– Примерно через сутки.

– Ты думаешь, им хватит нескольких часов?

– Нет, я так не думаю, – ответила Шу. – Но так думают Охотники.

«Сутки… Всего одни сутки… А затем…»

Хенк рисковал, но у него не было другого выхода. Он не хотел оставаться связанным по рукам и ногам, или – по псевдоподиям, как не преминул бы заметить звездный перегонщик Ханс.

– Мне не понадобится оберон, Шу, – медленно сказал он. – Но я хочу знать, что думают о происходящем протозиды.

Шу не ответила.

Тогда он приказал:

– Преобразуй меня в облако.

И услышал: диспетчер на Симме выругался.

19

Раньше Хенк не задумывался о степенях свободы, какие он имел до прихода на Симму. Но сейчас, готовясь к выходу в открытое пространство, находясь в шлюзовой камере, он вдруг ощутил: он фантастически свободен. Перед ним открыт весь мир, вся Вселенная. Он может уйти в любой район безопасного пространства. Он не зависит ни от кого и ни от чего. Он может забыть о протозидах, об океане Бюрге, об арианцах, цветочниках, даже о землянах. Он может жить, существовать сам по себе, ни о ком не думая, ни в чьих делах не принимая участия.

Он внимательно прислушивался к своим ощущениям.

Он готов был принять любое самое неожиданное открытие.

Но когда зашипели мощные насосы Преобразователя, он на мгновение, пусть всего лишь на краткое мгновение, вновь испытал звездный ужас, который не раз испытывал. Даже свет потускнел, а может, просто потускнело сознание, потому что уже не человеческое тело, а вихрь пылевой тучи мощно выбрасывался в пространство через чудовищно распахнутые шлюзы «Лайман альфы», обращенной кормой к слепящему мареву квазара Шансон. Хенк чувствовал горячие удары звездного ветра. Он жадно впитывал жесткое излучение. Он широко разбросал пылевые крылья на добрый десяток световых лет. Он мягко и хищно обволакивал недавно рассеянного им протозида. «Может быть, это и есть я? Может, это действительно я возвращаюсь в свое настоящее тело?»

Он услышал ответ Шу: «Нет, Хенк!»

Шу ни на секунду не оставляла его. Она была нигде и была рядом.

Он слышал Шу, ощущал ее, мог говорить с нею. Для этого ему не были нужны голосовые связки или электромагнитные излучатели. Он сам был таким излучателем и приемником. Со скоростью, близкой к световой, он, Хенк, вошел в облако протозида, и гигантская пылевая буря надолго заволокла огромный участок пространства, разметав по Стене бесформенные клубящиеся тени. Чувства всех протозид, медлительно дрейфующих к квазару Шансон, были теперь чувствами Хенка. Он сам теперь ощущал медлительное, ни с чем не схожее нетерпение, он сам теперь торопился к квазару Шансон – сгореть в его безумном костре, но все начать сначала! Он видел всех и вся. Ему не требовалось инфоров и кристаллов памяти. Все, что хранилось в памяти всех протозид, было теперь его памятью.

Он легко отбирал нужное.

Среди множества других он увидел объект 5С 16.

Но и это не всё. Он видел, он понимал, он сейчас опять переживал ошибку, допущенную протозидами у объекта 5С 16. Там им не хватило массы, они не смогли превратить объект 5С 16 в черную дыру, а именно к этому они стремились. Им не хватило массы: объект 5С 16 не коллапсировал, он взорвался. Протозиды не смогли выпасть из нынешней остывающей Вселенной, где им вольно или невольно мешали все: океан Бюрге, цветочники, арианцы, земляне. Но протозиды не собирались мириться с медленным угасанием. Их память была полна чудовищно сладких воспоминаний о первичных морях раскаленной плазмы, о мощи и силе, присущей им в первые часы Большого взрыва. Квазар Шансон был очередной попыткой. Хенк видел: протозиды устали.

«А я?»

«Кто я?»

Протозид?

Возможно. Но лишь в той степени, чтобы чувствовать их желания и осознать главную цель.

Человек?

Возможно. Но лишь в той степени, чтобы ощутить всю ответственность, лежащую на основателях Межзвездного сообщества.

Хенку было этого мало.

Он искал. Он жадно рылся в памяти спящего протозида.

Он лихорадочно отбрасывал в сторону все, ради чего столько лет странствовал в космосе. История расы, ее структура, ее генезис – в сторону! Все в сторону! Хенк торопился. Он вел гнусный, никем и ничем не санкционированный обыск памяти спящего протозида – на глазах всех других протозид, ибо он, Хенк, сам сейчас был облачной формой протозида и ощущал все, что ощущали его возможные собратья.

Он искал. Он рылся в искривлениях пространства-времени, он проваливался в бездны испорченного пространства. Он оказывался в мирах, где масса электрона была иной, он видел воду, которая при любой температуре оставалась твердой, он жил в мире, построенном из вещества столь ничтожной массы, что все звезды начинали и заканчивали свой путь взрывом. Он без всякого стеснения рылся в памяти протозида. Он видел Начало. Он попадал в поливариантные миры, в которых любой объект существовал сразу в бесконечных количествах выражений. С яростной, ни на секунду не утихающей активностью перед ним появлялись и исчезали все новые и новые миры с фантастически искаженными геометриями. Он рылся в чужой памяти, презираемый всеми. Он знал: если его поиск закончится неудачей, у него уже не будет пути ни к протозидам, ни к людям. Но он искал. Он продолжал искать. Он хотел знать, что произошло с его «Лайман альфой» у загадочного объекта 5С 16.

Упрямое серебристое веретено.

Он увидел «Лайман альфу» внезапно.

Но теперь он не боялся боли, потому что был протозидом.

Он напряг внимание. Да, «Лайман альфа». Да, это его корабль.

Но пилот в кресле штурманской обсерватории мало походил на него.

А еще… Еще он ясно увидел: над «Лайман альфой» не торчал рог Преобразователя!..

Зато он так же ясно увидел, почувствовал: пилот корабля в опасности. Правда, он об этом не знает, и никакие приборы на корабле не могут предупредить о близкой опасности.

Презирая себя, Хенк мучительно рылся в памяти спящего протозида.

Он видел: Шу читала пилоту книгу. Она читала ему о мерцании звезд, о непостижимости этого мерцания. Она читала ему о комете, которую открыл он, Хенк, в юности. Хвост кометы растянулся на полнеба, он был просто светлый, но в долгих счастливых снах он виделся Хенку цветным. Шу разъясняла пилоту взгляды Хенка на природу Нетипичной зоны, она напоминала ему о белой розе, цветущей в одном из самых северных садов мира…

Роули!

Он догадался.

Пилот был его братом Роули!

За секунду до взрыва объекта 5С 16 верная Шу читала пилоту Роули книгу его брата – Хенка. Ведь перед отправлением Роули в космос Хенк сам подарил ему свою книгу.

«Роули…» – повторил он, будто заново привыкая к этому имени.

«Роули…» – повторил он, будто боясь забыть вновь обретенное имя.

Теперь он все понял. Хенк, то есть он, действительно никогда не выходил за пределы Внутренней зоны. Хенк, то есть он, жил и умер на далекой Земле. Но звездный разведчик Роули был полон мыслями о Хенке за секунду до взрыва объекта 5С 16. Спасая искалеченное тело пилота, протозиды спасли его мозг. Спасенный протозидами мозг Роули оказался плотно наполненным мыслями и воспоминаниями Хенка, книгу которого перед гибелью читала ему Шу. Протозиды, этот чудовищный коллективный организм, не поняли, не смогли понять разницы между Хенком и Роули.

«Значит, я – Роули», – задохнулся Хенк.

Он снова был счастлив. Он был счастлив потому, что знал: он – человек.

И еще теперь он знал: протозиды вовсе не убийцы. И еще он знал: взрыв квазара Шансон, если в дело не вмешаются Охотники, никому и ничему не грозит. Ведь массы скапливающихся вокруг квазара протозид хватит ровно на то, чтобы квазар, коллапсировав, провалился в черную дыру. (Значит, надо вернуть к жизни рассеянного им протозида.) Коллапсировав, квазар Шансон вновь начнет расширяться, подобно всплывающему из кипящего океана пузырю, но уже в другом, совершенно другом мире. Для него, пилота Хенка-Роули, для обитателей Симмы, для Охотников, прибывших в Нетипичную зону, квазар Шансон просто исчезнет, а протозиды, уже в иной Вселенной, увидят бесконечно большое фиолетовое смещение. Постепенно оно начнет уменьшаться, сходить к нулю. Протозиды, дрейфуя в океане раскаленной плазмы, смогут постичь заново всю прошлую историю своей новой родины. И они, протозиды, уже никогда и никому угрожать не будут. Память о них останется лишь в мифах цветочников да в записях Шу, блокированных ею от Хенка.

Хенк был счастлив.

У него в запасе двадцать пять часов.

Разбудить протозида и вернуть ему истинную форму он сможет за два часа!

Ну, еще тринадцать потребуются самому протозиду, чтобы догнать свою столь нуждающуюся в нем расу. При самом худшем раскладе у Хенка оставался кое-какой резерв. Он сможет остановить корабли арианцев и цветочников, если они войдут в Крайний сектор раньше назначенного Охотниками срока.

Хенк был счастлив. Он приказал Шу:

– Верни меня на борт.

20

Главное сейчас – разбудить протозида. Разбудить и отправить к квазару Шансон. Возможно, не отвлекись в свое время один из протозидов на спасение пилота Роули – там, под объектом 5С 16, протозидам удалась бы их попытка уйти в другой мир.

Разбудить… Да… Но уже через час Хенк вынужден был признать тщетность своих попыток. Протозиду не хватало массы. Атомы, выбитые из его облачного тела звездным ветром квазара, давно рассеялись в пространстве. Тарап-12 отстоял слишком далеко, да и некогда было искать случайную пылевую тучу.

Это была катастрофа.

«Это я убил протозида, – сказал себе Хенк. – Один из протозидов спас меня, Роули-Хенка, там, под объектом 5С 16, а здесь – я убил протозида. И подверг опасности всю их расу. Без потерянной массы они не смогут коллапсировать квазар, все опять закончится взрывом».

Молчание Шу подтверждало догадку Хенка.

– Сколько у нас времени?

– Двадцать один час, – бесстрастно сообщила Шу. – Тринадцать из них потребуется протозиду на путь к квазару.

– Можем мы выйти на связь с Тарапом-двенадцать? Где-то там застряли пылевые тучи, перегоняемые Хансом.

– Это ничего не даст, Хенк. Они не успеют.

– А вблизи? Есть что-нибудь вблизи?

– Ничего, Хенк.

– Свяжи меня с Симмой.

Передав Шу новые данные для расчетов, Хенк устало повернулся к экрану. Изображение дергалось, смещалось, но он сразу узнал Челышева.

– Слушаю вас, Роули.

– Вы уже связались с Землей?

– Да. Иначе я обратился бы к вам как к Хенку.

– И там в саду… Там цветет белая роза?..

– Да, Роули. Ее вырастил Хенк, ваш брат. Мы думаем, что протозиды, спасая вас у объекта 5С 16…

– Я знаю, Петр.

Челышев помолчал.

Глаза у него покраснели, – видимо, последние сутки он совсем не спал.

– Что вы собираетесь предпринять, Роули? Вернетесь на Симму? «Лайман альфа» может нам пригодиться…

– Я не вернусь на Симму, Петр.

– Что ж, я допускал такую возможность, – одними губами выговорил Охотник.

– Почтовая ракета, она пришла, Петр? – Хенк торопился.

– Как всегда. Вчерашняя.

– А роботы? Они встречали ее с оркестром?

– Традиции на Симме неизменны.

– Как вы хотите распорядиться ракетой?

– Сейчас мы загружаем в нее архив и собираемся туда же…

– Отмените эту операцию, Петр, – перебил Охотника Хенк. – Ракета понадобится мне.

«Он сошел с ума! – услышал Хенк голос диспетчера. – Эта ракета – наш единственный шанс!»

– Слушайте внимательно, Петр, у нас слишком мало времени, – повторил Хенк. – Отмените загрузку почтовой ракеты, она срочно нужна мне. Она нужна мне прямо сейчас! Ожидаю ее в четвертом квадрате.

– Ну-ну, Роули, – не понял Хенка Охотник. – К чему эта истерика? У вас есть «Лайман альфа».

Хенк выругался и повторил координаты.

– Я записал ваши координаты, Роули, – кивнул Челышев. – Но вряд ли мы сможем ими воспользоваться. Боюсь, Роули, пространство с такими координатами скоро вообще перестанет существовать.

– Ну-ну, Петр… – передразнил Хенк. – Срочно разгружайте ракету. Мой защитный костюм не рассчитан на мощность квазара, хотя несколько часов я, наверное, смогу выдержать. «Лайман альфа», Петр, пойдет на компенсацию потерянной массы протозида. Дальше все будет зависеть от того, успеет ли он догнать свою расу.

– Вы отпускаете его, Роули? Но ведь этим вы предаете наши миры!

– Нет, Петр, этим я спасаю миры. И наши, и чужие. Потеря даже одного протозида приведет к взрыву квазара. А если протозиды соберутся все, их массы хватит на то, чтобы коллапсировать квазар.

– Вот как? – Охотник умел схватывать проблему мгновенно. – Этот шанс… Вы думаете, он реален?

– По крайней мере, он единствен.

Не оборачиваясь, Хенк ткнул клавиши операторов.

Цифры его утешили. Пожалуй, можно было обойтись массой и чуть меньшей, чем масса «Лайман альфы», но не тащить же на Симму штурманское кресло или какой-нибудь генератор.

– Готово, Шу?

– Да.

Голос Шу был сух.

– Мне очень жаль, Шу, – сказал Хенк. – Поверь, мне правда жаль. Будь у меня выбор, я отправил бы в огонь себя.

– Я знаю, Хенк, – ответила Шу.

Хенк готов был заплакать:

– Я отдаю тебя протозидам, Шу, но, видит космос, мне не хочется этого.

– Я знаю, Хенк.

Экраны почти погасли.

Почти всю энергию забирал сейчас Преобразователь.

– Сними шляпу, Хенк, – вдруг неожиданно напомнила Шу.

Хенк вздрогнул. Наверное, впервые Шу употребила это слово впопад. Но на улыбку у него уже не хватило сил.

– Нас разделит Стена, Шу.

– Стены не всегда разделяют, Роули.

Впрочем, это произнесла не Шу, это произнес Охотник.

– Отключайтесь, Петр! Отключайтесь!

Но прежде чем связь прервалась, Хенк еще услышал:

– Роули! Роули! Держитесь Стены! Мы найдем вас по тени!

Перед самой вспышкой, перед тем как катапульта выбросила его в пространство, Хенк успел подумать: «Челышев ошибается. Квазар Шансон превратится в черную дыру, и никто не увидит никакой тени».

Хенка развернуло лицом ко Вселенной.

Он видел мириады миров и облегченно вздохнул: «Звезды продолжают светить».

Он попытался рассмотреть протозида, но там, где еще минуту назад неслось над пылевым облаком длинное упрямое серебристое веретено «Лайман альфы» с рогоподобным выступом на носу, уже ничего не было. Шу дала полную мощность, и корабль отбросило на много световых лет. «Они должны успеть». Хенк подумал – они, а следовало, наверное, подумать – он, потому что и протозид, и корабль, и то, что он всегда называл Шу, было сейчас единым организмом. Полумертвый, окоченевший, изнемогающий от непосильной усталости древний организм вслепую плыл сейчас по невидимым следам своей столь же уставшей расы. Зато теперь Хенк был уверен: протозид придет вовремя, трагедия объекта 5С 16 не повторится. И еще он был уверен: новый мир для протозид состоится, и не в ущерб существующим.

Он заставил себя развернуться лицом к Стене и увидел тень.

Благодаря какому-то странному эффекту его собственная тень напомнила Хенку розу. Точнее, силуэт розы. Только та роза в саду была белая. И еще Хенк увидел квазар Шансон. Грандиозный голубой выброс квазара упирался прямо в стену тьмы. Пульсирующий свет бил в фильтры защитного костюма, яростно преломлялся в отражателях, но теперь Хенк ничего не боялся. Дело не в почтовой ракете, которая должна была его отыскать. Если даже он, Хенк, исчезнет, если даже исчезнет квазар Шансон, если исчезнут протозиды, мир все равно останется. Останутся арианцы, останутся цветочники, останется океан Бюрге, останется человечество.

Останется весь этот необъятный и такой хрупкий мир.

Кот на дереве

Стр. 1 из 19 Следующая

Геннадий ПрашкевичКостры миров