— Ну погоди у меня! — сказал каменщик, ухватившись за стол. — Лодовико, уйми ее, или я упаду! Сядь и выпей, как подобает настоящему христианину.
Лодовико не заставил себя ждать и вновь тяжело плюхнулся на скамью. Равновесие восстановилось.
— Отлично! Хозяин! Еще вина!
Он улыбнулся, изображая из себя подгулявшего простака, и самодовольно забарабанил пальцами по столу.
Чаши наполнились, Гаспаро, хлебнув вина, пришел в совершенно блаженное состояние. Лодовико склонился к нему с участливой миной:
— Тяжело человеку быть одному, а?
Гаспаро, вмиг пригорюнившись, согласно кивнул.
— Да, это так, мой милый! Даже домой идти неохота. Ты, должно быть, думаешь, — прибавил он, сделав большой глоток, — что давних вдовцов вроде меня уже ничто в этом мире не манит? Но это вовсе не так! Я еще силен и порой задумываюсь кое о чем… и чаще всего о Розарии. Ох, ну и женщина! Веселая, милая, бережливая, славная… просто сокровище, но мне она не под стать!
Он прикрыл глаза рукой, немного помедлил и снова взялся за чашу.
— Ты молод, ах, как ты молод, мой дорогой Лодовико! Ты не понимаешь, каково это — быть старым и одиноким!
— Не прибедняйся, Гаспаро Ты еще вовсе не стар!
Но Гаспаро только качал головой и грозил пальцем соседу.
— Мне сорок восемь, малыш, уже сорок восемь! Еще каких-нибудь десять лет, и я превращусь в старую развалину! Одинокую старую развалину! Никому не нужную. Никому…
Каменщика охватила печаль, он допил вино и, положив руки на стол, уставился в одну точку.
Лодовико, вплотную к нему придвинувшись, поменял чаши местами.
— Потеря близких — это большое горе, но безденежье еще горше. Особенно в старости, когда человек теряет все силы и не может заработать на жизнь, — вкрадчиво заговорил он.
И просчитался.
Гаспаро ухватил соседа за ворот, сильно встряхнул его и заявил:
— Моему отцу стукнуло шестьдесят восемь, а он был еще хоть куда! У Туччи крепкая кость! Мы работаем до последнего вздоха! Думай, что говоришь!
Он обмяк и потянулся к чаше. Лицо его погрустнело.
— Это был замечательный каменщик! Первый в округе! Он строил собор Санта-Мария дель Фьоре и там…
Но Лодовико не дал приятелю свернуть на натоптанную дорожку.
— Ты лучше подумал бы о себе! А заодно о богатстве нашего нынешнего патрона! Даже урвав от него малую толику, можно прекрасным образом обеспечить себя!
— На, получай! — В глазах Гаспаро вспыхнул враждебный блеск, и он отвесил напарнику оплеуху. — Ты что, предлагаешь мне обокрасть господина? Туччи каменщики, а не воры, и ты, Лодовико, тоже не вор! Ты каменщик, заруби это себе на носу и никогда больше не подступайся ко мне с такими речами!
— Но он так богат, — пробормотал Лодовико, потирая затылок, — и к тому же не флорентиец!
— Зато мы — флорентийцы! — с пафосом воскликнул Гаспаро, — Мы не должны грабить заказчиков! Запомни это, малыш! — Он похлопал приятеля по плечу. — Я, кажется, понимаю, в чем дело! Ты просто напился и мелешь всякую ерунду! Тебя развезло от последней чаши! Зря я позволил тебе ее заказать.
Каменщик встал. Он сильно шатался, пытаясь устоять на ногах.
— Я забуду все, о чем ты говорил, Лодовико! Это была пьяная болтовня.
Чертыхаясь про себя, Лодовико виновато ухмыльнулся.
— Ты прав, — согласился он, — я, кажется, перебрал!
Гаспаро с упорством пьяного продолжал:
— Главное — не думать об этом! Сейчас ты пойдешь домой, ляжешь спать и все забудешь! И я усну и тоже забуду все. Так что нам некому будет даже напомнить, произошло между нами что-нибудь или нет!
Он допил остатки вина и очень осторожно поставил чашу на стол.
— Спасибо тебе, Гаспаро, — сказал Лодовико, правда, несколько раздраженно, но каменщик этого не заметил.
— Что ж, — произнес он добродушно, — все было прекрасно! Мы славно поговорили! Мы мало общаемся, Лодовико. Слишком много работаем! Нам надо чаще встречаться. Вот так, по-дружески, накоротке…
Лодовико снял руку каменщика со своего плеча.
— Завтра наговоримся, Гаспаро. А сейчас нам пора!
Вечер не удался. Но со временем он обратит себе на пользу и это. Лодовико поднялся на ноги и заплетающимся языком спросил:
— Где тут дверь?…
Гаспаро несильно хлопнул его по плечу.
— Эх, Лодовико, хороший ты парень! Очень хороший! Дверь мы найдем! Только сначала заплати за вино! — Он пошел нетвердой походкой к выходу и потащил напарника за собой.
Тот с неимоверным усилием все же сумел высвободиться.
— Голова… У меня кружится голова…
Лодовико прислонился к стене и замер.
— Иди вперед, — сказал он каменщику. — Я тебя догоню.
Гаспаро расхохотался, небрежно взмахнул рукой и покинул трактир.
— Молодой мастер хочет чего-нибудь? — спросил, приближаясь, трактирщик.
— Нет, нет! — Лодовико отлип от стены, постоял какое-то время, что-то обдумывая, затем с кривой ухмылкой бросил монету на стол и вышел в холодную ночь.
Записка донны Эстасии Катарины ди Арриго Пармской, домоправительницы и кузины Алессандро ди Мариано Филипепи,[5] адресованная Франческо Ракоци да Сан-Джермано. Вручена адресату в доме алхимика Федерико Козза ночью 21 марта 1491 года.
Молю Господа, чтобы это послание нашло вас как можно скорее.
Сандро и Симоне вскоре уедут на четверо суток. Я останусь одна. Надеюсь, восхитительные свидания, так сблизившие нас на прошлой неделе, возобновятся и подарят нам множество счастливых минут.
Если мое предложение не оставит вас безразличным, пошлите мне весточку, я нахожусь у себя.
Ваш дивный подарок покоится на моем ложе, сгораю от нетерпения показать, насколько он там к месту.
Ваши поцелуи вселяют безумие!
Придите и исцелите меня!
ГЛАВА 2
В библиотеке стало темно, и Деметриче Воландри прервала чтение. Три книги, лежавшие перед ней на настольном пюпитре, смутно белели страницами в сумерках уходящего дня. Она прикрыла рукой глаза и призналась себе, что скорее ослепнет, чем допустит, чтобы кто-то мог ее упрекнуть в недобросовестном отношении к делу.
Без особого желания Деметриче потянулась к перу и проверила его кончик. Он, конечно, засох и нуждался в очистке, ибо чернила в склянке были немилосердно густы, сегодня она просто замучилась с ними.
Молодая женщина медленно поднялась и подошла к окну. В последних лучах солнца ее старенькое платье цвета красно-коричневой охры словно бы обрело новую жизнь и казалось очень нарядным. Белокурые волосы, заплетенные в уложенную на затылке косу, правильный овал лица и горделивый изгиб шеи делали ее весьма привлекательной, но если бы кто-нибудь ей об этом сказал, она бы искренне рассмеялась. Большие янтарные глаза Деметриче были задумчивы и постепенно темнели, по мере того как за окном тускнели закатные облака.
— О, стой так, не двигайся, — произнес кто-то у нее за спиной, но она все-таки повернулась.
Привычный звук голоса Сандро Филипепи заставил ее улыбнуться.
— Боттичелли, согласись, если бы ты мог остановить солнце, то непременно сделал бы это, чтобы, не торопясь, заняться изучением его цвета.
Он пожал плечами, но не стал ничего отрицать.
— Именно цвет хранит красоту! — Сандро помолчал. — Кстати, ты не знакома с алхимиком Ракоци? С тем, что строит большое палаццо? — Он снова умолк.
— Я встречала его раз или два.
Ум, обходительность, загадочное выражение глаз. Она вспомнила, что ей все это понравилось.
— Он тоже здесь?
— Да. Он знает секрет особого смешения красок. Естественно, Лоренцо на это клюнул и уже спрашивал меня, как я к нему отношусь.
Художник подвигал бровями.
— Хотел бы я сам знать — как? Этот Ракоци очень неоднозначен!
Деметриче не хотелось, чтобы Сандро заметил проснувшееся в ней любопытство, поэтому она улыбнулась и с нарочитым безразличием произнесла:
— Ты же знаешь алхимиков! Им следует быть таковыми! Иначе публика потеряла бы к ним интерес.
Сандро кивнул.
— Ты права. К тому же он чужеземец! Но все-таки его тяга к эффектам чересчур велика! Всегда в черном, никогда с нами не ест, возится со своими металлами, изучает какие-то почвы! А вообще, в нем что-то есть! И поддержать его, кажется, стоит!
Деметриче обошла вокруг стола и приобняла живописца, коснувшись губами его щеки.
— Как это великодушно! Но ведь и ты не упустишь свое. Ты хочешь опробовать новые краски?
— Конечно! — Он покосился на книги. — Работаешь с манускриптами?
— Да. Пико[6] заперся дома, Аньоло[7] — в Болонье, поэтому вся работа на мне. Боюсь, что сегодня я в ней не очень-то преуспела! Эти старые тексты порой так тяжело разбирать!
Лицо Сандро помрачнело.
— Ох уж этот Аньоло! Не понимаю, как у Лоренцо хватает терпения выносить его штучки?
Он поднял руку, отвергая все возражения.
— Терпимость по-своему хороша, если не безрассудна! Полициано нагло пользуется добрым к себе отношением, и ты это знаешь!
Деметриче вернулась к столу и занялась разбором бумаг.
— Я сама не понимаю этого, Сандро. Но Лоренцо хочется, чтобы все шло как идет, и мне приходится с этим мириться!
Сандро недоверчиво взглянул на нее.
— Мириться с Аньоло Полициано? Да полно, возможно ли это?
— Возможно! Он злой, язвительный, вздорный и очень взбалмошный! Но он талантлив и оказал патрону большую услугу! — Она помолчала и мягко добавила: — Ты ведь и сам знаешь, Сандро, у всякой вещи своя цена.
— Да, но иногда очень и очень завышенная! А иногда — заниженная. Не мне тебе говорить.
Он подошел к склонившейся над столом Деметриче и длинными пальцами живописца провел по ее плечу.
— Если бы в мире существовала какая-то справедливость, малышка, ты бы не прозябала в безвестности и нужде. Будь твой дядюшка гражданином Флоренции, Лоренцо давно бы устроил твою судьбу!