— Все в порядке, спасибо, — сказала Тинка.
Кое-как забинтовав лодыжку, она с благодарностью приняла чашку чаю и была предоставлена самой себе. «Как только они спустятся вниз, — думала Тинка, — я встану с кровати и осмотрюсь как следует. А если кто-нибудь поднимется, притворюсь, будто ищу уборную». Все казалось странным, таинственным и внушающим смутный страх. Объяснения Карлайона никуда не годились — он не был болен и не приехал в «Пендерин» поправляться; отношение к нему слуг ничуть не напоминало отношение тигра и тигрицы к детенышу — скорее оно напоминало защиту двумя членами тайного общества своего собрата, подвергавшегося опасности, которая угрожала и им. Амиста была здесь, она писала свои послания в этом доме, упоминая вещи, которые видела Тинка — сиамского кота, слуг, даже маленькую женщину, привозящую молоко... Из окна была видна вершина горы, сереющая в вечернем свете под непрерывным дождем. Тинка слышала голос Карлайона — он спрашивал, не видел ли кто-нибудь кота, который куда-то подевался. Слуги отвечали ему — значит, все находились внизу.
Катинка выбралась из кровати. Дом имел очень простую планировку с одним узким коридором. Наверняка не составляло труда выяснить, сколько комнат занято и есть ли в доме кто-нибудь, кроме хозяина и двух слуг. Не дав себе времени подумать, она проковыляла босыми ногами через комнату.
Дверь была заперта.
Тинка вернулась в кровать, дрожа от ужаса при мысли о собственной опрометчивости. Это была не тривиальная загадка, которую стараешься разгадать для удовлетворения собственного любопытства. Все казалось фантастичным — такое не случается с людьми в добром старом двадцатом веке... Но она боялась, и вся беда была в том, что Карлайон, миссис Лав и Дей Джоунс боялись тоже — они боялись ее и того, что она может узнать. Сиамский кот, пухлая кошка и беспородный котяра были готовы уничтожить мышь не потому, что хотели ее съесть, а, как ни странно, потому, что опасались ее. «Какое мне дело до Амисты? — думала Тинка. — Чем меньше я знаю, тем лучше. В любом случае, завтра я уйду из этого дома». Но боль в лодыжке не утихала.
Миссис Лав подошла к двери с подносом, излучая добродушие, которое, очевидно, скрывало страх.
— Вот и обед, моя дорогая. Кушайте, если не хотите отощать. — Она поставила поднос на столик у кровати.
— Мне очень жаль, миссис Лав, — сказала Тинка, — но моя лодыжка продолжает болеть. Может, повязка слишком тугая?
— Нет, — возразила миссис Лав. — Повязка в самый раз.
— Ну, если вы так думаете... Между прочим, вам не кажется, что меня можно спустить с поводка на то время, за которое можно добраться до уборной?
Миссис Лав помогла ей встать с кровати и выйти в коридор. Все двери были закрыты — нигде не ощущалось никаких признаков жизни. Когда Катинка с трудом залезала назад в кровать, служанка внезапно заметила:
— Кажется, ваша лодыжка немного опухла, верно?
— Раз вы так говорите, — усмехнулась Тинка.
— Говорю, дорогая, — кивнула миссис Лав, нисколько не обидевшись. — Давайте-ка взглянем на нее.
Сустав заметно увеличился, неестественно вздувшись над повязкой.
— Думаю, нужен еще один холодный компресс, — сказала миссис Лав, ловко разматывая бинт. — И, может быть, вам станет легче, если ногу слегка приподнять.
Она оставила Тинку закусывать холодным цыпленком и салатом, вернувшись с тазами и полотенцами. Ее действия были неопытными, но не такими уж неловкими, и в результате боль значительно уменьшилась. Миссис Лав натянула ремень поперек кровати между спинками двух стульев и накрыла его простыней. В половине десятого она принесла чашку горячего молока и устроила пациентку на ночь. Тинка снова попрыгала по коридору и с благодарностью улеглась в постель, положив ногу на ремень. Миссис Лав еще раз положила сверху простыню, отпустила шутку насчет вигвама и раскрашенных дикарей, взяла со стола пустую чашку и вышла, бесшумно закрыв за собой дверь. Тинка навострила уши, ожидая, что ключ повернется в замке, но ничего не услышала. Очертания комнаты постепенно начали расплываться у нее перед глазами. Она чувствовала, что засыпает.
Собственно говоря, ей больше нечем было заняться. Завтра, вернувшись в Суонси, она сообщит полиции то немногое, что ей известно... Амиста находилась в доме, а его обитатели это отрицали... Излучаемые Карлайоном обаяние и искренность маскировали целую сеть уверток и лжи... В серых глазах Дея Джоунса таились мрачные секреты, а миссис Лав... В миссис Лав ощущалось что-то знакомое, что-то связанное со смертью — в какой-то из ее фраз было нечто странное, но Тинка не могла вспомнить, что именно... Она погружалась в сон — необычный, удушливый, пугающий...
Катинка с трудом заставила себя проснуться. «Меня одурманили снотворным или отравили! Спать нельзя — во сне я умру или буду убита!» Но ее веки смыкались над усталыми глазами, не давая сопротивляться дремоте. Она сделала еще одно сверхчеловеческое усилие, но ей хотелось только спать...
Внезапно Катинка снова пробудилась. В разрывающих нервы тишине и сумраке комнаты кто-то медленно и осторожно открывал дверь.
Сердце Тинки бешено колотилось, ее тошнило от ужаса. Она уставилась немигающими глазами на неумолимо расширяющуюся вместе с открывающейся дверью полоску света. На фоне освещенного коридора возникла темная фигура и быстро скользнула в комнату. Дверь снова закрылась. Тинка осталась в темном помещении наедине с угрозой, бесшумно подползающей к кровати...
Страх боролся с желанием спать. Она вновь вынырнула из засасывающих ее темных вод, стараясь оторвать голову от подушки. Нога запуталась в ремне под простыней. Тинка попыталась освободить ее, не обращая внимания на боль в лодыжке. В свете, проникающем сквозь полузанавешенное окно, она смутно различала очертания приближающейся фигуры. Еще немного — и она увидит лицо врага, взглянет ему в глаза. Тинка яростно дергалась, но не могла освободиться. Что-то привязывало ноту к деревянному подножию кровати.
Ее нарочно связали, как овцу, предназначенную на убой, а кто-то... что-то склонялось над ней...
Что-то нечеловеческое. Лицо, не похожее на лицо. Два маленьких поросячьих глаза и дырка вместо рта на круглом диске со швами вдоль и поперек, как на стеганом одеяле. Что-то брызгало на нее слюной и медленно протягивало к ней липкую белую лапу со скрюченными пальцами, на которых поблескивала кровь... Ужасно, фантастично, чудовищно...
Беспомощная Катинка в третий раз погружалась в воды сна...
Глава 4
На ярко-голубом море мелькали белые буруны, среди которых скользил огромный серый кит... Но море оказалось небом, буруны — облаками, а кит — горой со скрытой облаками вершиной... Небо, облака и гора были помещены в раму, подобно картине, которую можно было наблюдать из окна спальни на втором этаже «Пендерина». Мисс Катинка Джоунс внезапно проснулась в этой спальне, чувствуя себя прекрасно.
Дождь прекратился, и в солнечном свете все вновь казалось нормальным и безопасным. Тинка с облегчением почувствовала, что лодыжка болит гораздо меньше. Она развязала бинты и увидела, что опухоль почти исчезла. Катинка поднялась с кровати и попыталась сделать несколько шагов. Не так уж плохо! Ее сумочка лежала на туалетном столике и защелкнута кое-как. Приковыляв к столику, она подобрала сумку и обследовала ее. Да, кто-то в ней рылся. «Ладно, — подумала Тинка, — теперь мы хоть что-то знаем наверняка».
За ее окном кто-то негромко насвистывал. Тинка высунула голову, чтобы узнать, кто это. Над парадным крыльцом, под окнами, выходящими на долину, тянулся маленький балкон, на парапете которого, помахивая ногой в аккуратной коричневой туфле, сидел мистер Чаки в своем коричневом костюме. При виде Тинки он сразу же соскользнул с парапета.
— Доброе утро. Так я и думал, что разбужу вас, если буду насвистывать достаточно долго.
— Какого черта вы устраиваете концерт так рано? — осведомилась Катинка.
— Мы, валлийцы, очень музыкальны, — ответил мистер Чаки, чей голос мог служить тому доказательством.
— Пожалуйста, музицируйте где-нибудь еще... Нет, погодите, — внезапно передумала Катинка. — Пожалуй, я выйду и поговорю с вами. — Она подошла к зеркалу посмотреть, что сон сделал с ее лицом. Зрелище было удручающим. Мисс Давайте-Будем-Красивыми хватил бы удар, но для Чаки сойдет. Тинка слегка припудрила веснушчатый нос и накинула обширный халат миссис Лав. — Прошу прощения за жоржет, — обратилась она к мистеру Чаки, прислоняясь к парапету рядом с ним. Он протянул ей зажженную сигарету — в этом жесте ощущалось дружелюбие, но Тинка не поддалась ему.
— Что здесь происходит?
— Понятия не имею. Обыщите меня, если не верите, — может, чего-нибудь найдете.
— Не хочу марать руки, — величаво отозвалась Тинка. — Но здесь творится что-то странное, и я намерена это выяснить. Где Амиста? Вы ведь знаете, что она была здесь, не так ли?
— Никогда не слышал об этой леди, — заявил мистер Чаки.
— Вы слышали о ней, когда мы поднимались сюда по тропинке. Я сказала вам...
— Вы сказали, что не знаете, стоит ли Амиста — кажется, вы назвали это имя? — тех хлопот, которые вы предприняли с целью посетить ее. Я ответил, что она, несомненно, будет рада вас видеть, так как ей здесь, должно быть, очень одиноко. Вы спросили, хорошенькая ли она, а я сказал, что мистер Карлайон, безусловно, так думает.
— Почему?
— Черт возьми, ведь он, по вашим словам, женился на ней! — ответил мистер Чаки.
Облако отбросило тень на гору напротив
— Бринтариан, — сказал мистер Чаки. — Щит-гора. А это Брин-Кледд — Меч-гора. Между ними находятся Триннант — река Крови и Пентр-Трист — долина Горя. Должно быть, в древности они повидали немало сражений.
— Кажется, вы все здесь знаете, — заметила Тинка. — Полагаю, вы из местных? — Она окинула взглядом его коричневый костюм.
— Нет, я из Суонси, — сказал Чаки. — Но в юности я часто бывал в этих краях. — Он бросил одобрительный взгляд на горы и долину, словно был лично ответственным за их создание, и, как Господь Бог, увидел, что это хорошо