Нора, из которой выскочили басмачи, извергает клуб белого дыма – кто-то швырнул туда фосфорную гранату.
У подножья бывшая огнеточка – позиция «гатлинга». Кто-то из летунов прицельно засадил по ней заклятием, скорее всего «ледовым копьем», и теперь «гатлинг» покрыт толстым слоем мясного фарша, в который превратился расчет.
Снова грохочет магистволка, выбивая фонтанчики пыли саженях в тридцати впереди. Там выскакивает еще один басмач, несколько мгновений исполняет под пулями какой-то дикий танец, затем пули все же настигают его и отшвыривают обратно.
Замечаю за каменным бруствером какое-то зеленое шевеление, палю навскидку – в ответ дикие вопли и выстрелы. Троллебойщики лупят по брустверу бомбочками. Кто-то из соседей добавляет файербол. Вопли стихают, через ограду переваливается клубок косматого огня, пробегает пару шагов в нашу строну, падает и продолжает гореть дальше, тихо потрескивая. Странно, но среди всей какофонии боя именно это потрескивание слышно очень отчетливо.
Десяток саженей вправо – еще одна нора. На этот раз фосфорка летит туда сразу, не дожидаясь, пока кто-нибудь соизволит выползти.
Сверху грохочет взрыв. Нам на головы валятся два дымящихся трупа... и один живой – бородатый басмач в черном халате и с саблями в обеих руках. Быстрый – прежде, чем мы успеваем развернуть в его сторону стволы винтовок, он наотмашь рубит Олега, достает второй саблей Беорна, бросается вперед, ко мне – чертовски быстрый! – и я уже не успеваю ни выхватить револьвер, ни даже поднять винтовку, только отшатнуться, и удар, предназначенный развалить мой череп, задевает меня совсем чуть-чуть... я лечу кувырком, вижу, как, хватаясь за живот, падает на колени Беорн, как Пасечник в упор разряжает в грудь басмача троллебой – заряд картечный – и то, что валится на глину... а потом мир вокруг меня темнеет.
Темнеет... мне стоило немалых трудов вернуться обратно в обыденную реальность.
– Вы были участником крестового? – с ноткой, как мне показалось, сочувствия в голосе спросил Зорин.
– Да.
– Некоторым моим друзьям, – объяснил благочинный, – тоже довелось побывать, как они говорят, «за речкой». Один из них рассказывал мне про долину Шангри-Ла. Это был опорный пункт еретиков?
– Укрепрайон, – поправил я. – Там это называлось укрепрайон.
– И, насколько я помню, – продолжал благочинный, – взять его удалось только один раз. – После чего выжидательно уставился на меня.
– 147-й отдельный егерский полк. – Правая ладонь привычным коротким жестом взметнулась к виску.
– Ты – егерь? – непритворно удивилась Марина. – Но... я думала, что в егеря берут только эльфов.
– А также людей, обладающих каким-либо особым талантом, – поправил благочинный. – Оборотней, например, теневиков...
– Воистину так, брат, – кивнул я.
– Там, наверное, было очень страшно, – задумчиво сказала младшая сестра. – Мы-то здесь практически ничего не знали об этой войне. Только победные славословия, проповеди по эфирнику... и слухи.
– Страшно? – переспросил я. – Да нет, не очень. Вначале да, а потом... человек, знаете ли, не может бояться постоянно. Первый бой, второй, а потом война превращается в работу, пусть тяжелую и опасную, но привычную.
– Расскажите нам что-нибудь? – попросила Арина. Странно – я, скорее, ждал подобной просьбы от старшей сестры. Или надеялся?
Ждал, но все равно оказался не готов к ней.
– Ну... – Чтобы скрыть замешательство, я принялся вновь наполнять опустевшие бокалы. – Так, с ходу, даже и в голову ничего не приходит.
– Сева, если тебе не хочется это вспоминать... – начала Марина.
– Нет, все в порядке, – поспешно отозвался я. – Просто я действительно... ну, вот, например, замечательная история о том, как мы охраняли джелалабадскую дракошню.
– И как же вы ее охраняли?
– Весело, – улыбнулся я своим мыслям. – Когда тамошние еретики в очередной раз достали всех своими обстрелами, кто-то из высшего командования схватил карту окрестностей и натыкал карандашом полсотни точек, где, по его мнению, необходимо было выставлять посты. На долю нашей роты выпало две такие точки. Одна из них была вершиной голого холма, не представляющего абсолютно никакого интереса с любой точки зрения, а вторая, та, что досталась моему взводу, – я сделал паузу, – пришлась точно на плац местных вояк. Вечером мы приезжали туда, ставили палатки и безмятежно спали всю ночь под бдительной охраной тамошних часовых.
Марина Валевич, прикрывшись салфеткой, тихонько хихикнула.
– И что, никто не сообщил вашим... командирам, что они ошиблись?
– Первый закон армии гласит: командир всегда прав! – процитировал я. – Второй же закон сообщает, что если командир не прав, следует обратиться к пункту первому.
На этот раз мне удалось добиться улыбки и от Арины.
Валентин Зорин, среда, 16 июня
Я нахмурился, но девушка тут же бросила на меня короткий взгляд искоса и вновь стала – сама серьезность.
– А расскажите еще что-нибудь! – потребовала Марина.
Серов помялся:
– Понимаете... большая часть военных историй... как бы это выразиться... не к столу.
Он плеснул мне еще вина в бокал, который я незаметно для себя осушил по новой.
– Ничего-ничего, – подбодрила его Валевич-старшая. – Мы привычные.
Интересно, с какой стати?
Покуда Серов виртуозно излагал сказ о том, как полковой некромант минное поле мертвыми басмачами разминировал – история, которую мне рассказывали в разное время бывший мой сослуживец Костя Долгаев, Смазлик (тоже, к удивлению всех его знакомых, побывавший «за речкой» и вернувшийся) и еще кое-кто из знакомых, причем каждый уверял, что был этому эпохальному событию свидетелем, – я поглядывал то на одну сестричку Валевич, то на вторую и лихорадочно раздумывал, как мне выпутываться из идиотского положения, в котором я очутился по их милости.
Больше всего мне хотелось отвести Марину в сторонку и вытряхнуть из нее все, что она знает о своем соседе Парамонове. Но чем дальше, тем больше складывалось у меня впечатление, будто сестры нас с Серовым уже давно поделили, и мне досталась как раз Валевич-младшая. У меня бы и возражений не было – скромная Арина нравилась мне куда больше, – но дело, дело, черт!
Хотя, в конце концов – почему я не могу расслабиться? Приударить за красивой девушкой... сколько лет у меня уже не бывало красивых девушек? Выпить и закусить, в конце концов? Нет, не выходит.
Может, это Серов мне не нравится? Я вгляделся в его лицо, стараясь распознать в тусклом освещении малозаметные приметы, выдающие оборотней тем, кто умеет видеть. Нет... чист. А жаль – как обходиться с перекидышами, я знаю, а вот теневики для меня – закрытая книга.
Зато я понял – этот Сева... постоянно наполняющий мой бокал торговец аквариумными рыбками с опытом убийцы... мне не нравится. Вот теперь – не нравится. И не потому, что он теневик, хотя многие их недолюбливают – точно прокаженных, хотя эта болезнь едва ли заразна.
Воспользовавшись моментом, я принялся якобы незаметно чертить на салфетке черенком вилки линии. Невидимые, само собой, но после стольких лет тренировки мне достаточно сделать первый штрих, а дальше рука идет сама.
На последней черте я прикрыл веки, а когда знак был завершен – отворил. И мир, конечно, предстал для меня в иных красках.
Коварная штука – это колдовское зрение. Вот, например, мясо у меня в тарелке отдает такой аурой, что меня чуть наизнанку не вывернуло. Впрочем, у остальных не лучше. Неудивительно, что колдуны по большей части переходят на вегетарианство. И что черных гораздо больше, чем белых, – тоже неудивительно. Постоянно смотреть на мир двойным взглядом – тут и ангел волей-неволей станет циником.
Вот, скажем, трое мужчин за соседним столиком. Так посмотришь – нормальные, солидные господа. И ауры у них тоже ничего... пастельных, конечно, тонов, блекленькие такие, ну да не всем же горячими да холодными быть, кого-то и из уст извергнут... только вот следы на этих аурах виднеются оч-чень яркие. Угольно-черные. И свежие – полдня не прошло. Значит, общалась эта троица сегодня не с кем-нибудь, а с дьяволом. Не с демоном, не со стихийным духом – занятие, что и говорить, опасное, но скорей для тела, чем для души, – а с одним из чинов нисходящей иерархии, да притом из самых глубоких, ишь, какие полосы пошли. Интересно, чем они его соблазнили? Не душонками же... хотя, пожалуй, лучше не знать, чем. Для крепости сна.
А как наша честная компания? Сестры Валевич окутались смарагдовыми ореолами, только у старшей в него вплетались густо идущие розово-алые нити. Я невольно покраснел, как всегда, если мне приходилось узнавать о чужом человеке что-то не совсем приличное. Возможно, Серову будет приятно узнать, что с либидо у его новой знакомой все в порядке, а вот мне было неловко.
Зато сам аквариумист в новом зрении виделся тускло-серым. И ореола у него не было. Никакого.
Я так же незаметно провел ладонью по салфетке, сминая ее. Узор нарушился, и колдовское зрение покинуло меня.
– А что же вы не рассказываете ничего? – обратилась ко мне Валевич-старшая.
Я поспешно отдернул руку от салфетки, словно меня могли уличить в чем-то постыдном.
– Ну, наши, полицейские байки – тоже не для слабонервных, но раз уж мы завели беседу на мрачные темы... – проговорил я, лихорадочно соображая, что бы такое им сообразить, пока не принесли десерт.
Серов опять долил мне вина.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Валентин Зорин
Эфирник на стене работал вполсилы, но голос думского первшего все же пробивался сквозь гомон:
– Я, как представитель оркских народов Кавказа, решительно протестую против участившихся в последнее время нападок. Унизительное словосочетание «лицо орочьей национальности»...
– Ну что, лицо орочьей национальности? – осведомился я у Ахмада. – Колоться будем?
– Агыжаеш, началнык, – осклабился орк. – Что я тэге сдэлал?
Говорить с Ахмадом было трудно. Помимо общего для орков дефекта речи – клыки не дают этим... гражданам нормально выговаривать «б» и «п», – он еще чудовищно корежил русский язык горским акцентом.