С водой тоже повезло — «серединка на половинку». Набрел неподалеку на мелкое озерцо в низинке, скорее лужу. Н-да, не фонтан, ну да ничего, на первое время хватит, прокипячу, а там еще что-то найдется.
Собрал дров, разжег костер, подвесил котелок с водой над огнем. Точно сегодня никуда уже не пойду — уже темнеет.
Сижу, отдыхаю, ужин варю… Вдруг послышались какие-то крики. Явно мой огонек кто-то заметил. Это что ж, я тут не один? Вот и узнаю.
Подбросил ещё дров, крикнул в ответ. Слышу — приближается. Надо знакомится.
— Эге-гей, я тут! Иди сюда! Есть хочешь?
Издалека донесся ответный голос, вроде бы даже женский. Что кричит — непонятно, но явно что-то радостно-приветственное. Ну и я не буду букой — ответил.
— Гутен Морген, Гутен таг, Бонджорно, Салям Алейкум! — а сам мучительно вспоминаю что же я ещё-то знаю-то… И ничего особо международно-понятного в голову не лезет. Вот ведь, не полиглот я, вовсе нет, но для начала надо хоть как-то контакт установить. А, вспомнил…
— Гуд дей, гуд автенон… — блин, думай, голова, думай!
Смотрю, медленно подходит. Женщина, примерно моих лет, плюс-минус год-другой, не девчушка какая. Неплохо одета, светлый брючный костюм, какая-то блузка, на ней брошка, на ушах какие-то крупные серьги-подвески, не брюлики, нет, скорее поделочные полудрагоценные, при свете бликов костра и быстро темнеющего заката сразу не определю. Чароит, малахит — что-то из этой серии. Легкая прогулочная обувь без каблуков, ну да, зачем ей каблуки, при ее очень немаленьком росте. Худощавая, я бы даже сказал — сильно НЕ полная, если вежливо. Лицо крупное, очень восточного типа, но не скуластое, загорелое, но и без фанатизма, но что-то есть в нем такое неуловимо знакомое. Что? На плече сумочка, в руке небольшой пакет. На голове косынка, скорее шарфик-косынка… и тут меня словно как кто-то подопнул сзади, дав «волшебного пендаля», и откуда что взялось, сам себе поразился! Вот оно, точно!
(доктор Фания Мансуровна — врач-ортопед)
— Исянмысыз, Апа! Утрале, ашаргэ бар, Чай чабыс?
— Сез каян белясез миннем теле? А нарсягя — «Апа»?
— А ничек тагын? Кызым? Ханум?
— Айе… — помолчала, внимательно меня осматривая, и что-то для себя решив, продолжила. — Узенгя кара, ана синем сакалын агарган, Аксакал!
— Это я-то Аксакал? Ещё «Саксаул» скажи! — От удивления перехожу на свой родной русский.
— А кто ж еще-то? — на нем же удивленно отвечает, и, улыбаясь, аккуратно присаживается возле костра.
— Кот. Просто Кот. Дикий, не домашний. Так и зови — я уже привык. Не «Мяче», а именно так.
— Который гуляет сам по себе? Я ж вижу — неухоженный. Ага, вон усищи-то отрастил.
— Мешают?
— Мне — нет. Тебе идет. Привыкну.
Ну нифига себе — заявочки! «Привыкну», и на Ты, вот так сразу! Это я удачно с её туган тел* зашел.
* (Туган тэл — родной язык (тат.) А весь разговор с него же, с татарского, можно перевести примерно так:
— Здраствуйте, тётя! Садись, кушать будешь? И чай пить?
— Вы откуда знаете мой родной язык? И почему — «тетя»?
— А как же еще-то? Девушка, женщина?
— Да. На себя посмотрите, Седобородый. Вот у ТЕБЯ борода седая).
— Если ещё скажешь, что ты — доктор, я Смотрящим спасибо скажу! Трижды скажу.
— Главное — талэк-талек-талек не скажи! — и смеется. (развод — тат.) — И ну да, доктор, вернее врач-ортопед, Кандидат Медицинских наук, хотела докторскую защищать, материалы подготовила, да как-то отложилось. А то была бы не просто доктор, а доктор наук.
— Ни х.… фига себе! — а сам себе думаю — вот я попал! Она сейчас что, уже женой своей меня считает… ЖЕНОЙ? Охренеть!
— И не матерись при мне. Не люблю. А как понял, что доктор?
— А что такое ортопед? В ваших терминах я как-то не очень.
— Ортопед — это протезист-практик, чтобы понятно было — по суставам, переломам, вывихам и всякое такое, ну и все остальное по опорно-двигательным. Да не делай такие глаза — по ногам, если совсем просто.
— То есть, если б я глаз проткнул — мне бы «глазнюка» или «глазнючку» прислали? Чтоб лечили? А если б зуб заболел — зубодера-стоматолога? Ну «супо»-Смотрящие, любят они меня, не иначе! Меня так-то Андреем зовут, но ты Котом величай — мне так привычней.
— Хорошо, с именем я поняла. А чего ты так обрадовался-то? И КТО такие твои «Смотрящие»?
— Ну, не мои, а наши, раз ты уже тоже здесь. Те, кто нас сюда запулил. И да — Обрадовался. А ты?
— И я, потому что земляка встретила. Ты по-татарски с таким жутким акцентом говоришь, что лучше уж по-русски давай. Но не ожидала, честно, удивил ты меня, сильно удивил…
— Ну и я тоже, конечно же. Лазил вот на дерево, плоды какие-то собирал, да с ветки и навернулся. Ногу вот… сломал вряд ли, но стукнулся крепко, ну и ссадил.
— Какой же ты Кот тогда?
— Какой есть. Другого не прислали… А Смотрящие, это…
— Потом расскажешь. Ярар, купселяшмыгыз, «Мяще». Бирялэ минне свою ногу, синне баш табиб киля, лечить тебя будем — а сама смеется. (Ладно, не болтай, Кот, давай свою ногу, ТВОЙ Главврач прибыл — тат.яз.)
— Может потом? Перекусим, чаю попьем? Чай, кофе, потанцуем?
— Успеется. Сначала лечение — потом еда и всё остальное. Тоже мне — «Танцор диско» нашелся!
Сурово.Ну а чего я ожидал? Врачи, они все такие — сначала работа. Где, как, почему, неважно всё это. Есть больной — первым делом его лечить. Клятва Гиппократа, все дела. «Первым делом мы испортим самолеты… ну а девушки — а девушки потом!» Стоп, не о том думаю. Кто о чём, а Робинзон — о Пятнице… Ну а что, не я первым начал!
Тем временем меня застроили, пришлось встать, пройтись, что я изобразил, ковыляя, и держась за внимательную докторицу. Ну а дальше она развернула бурную деятельность, прощупала опухоль, осторожно отлепила с нее листок того плодового дерева, который я, все ж таки, приложил, и при свете отблесков костра пристально осмотрела начавшую подживать ссадину. Потом достала из сумочки какие-то терпкие духи, ваткой тщательно протерла руки, потом ранку другой ваткой, и наклеила на нее что-то вроде мозольного пластыря.
— Жить будешь, Андрей! Если без меня — то недолго! К утру опухоль спадет. Но сразу не нагружай и далекО не ходи.
— Да я как-то и не собирался. Да и куда я теперь пойду? Без тебя… — это я уже, как бы, в шутку, на пробу удочку закинул… Мало ли? Поймет ли мои шутки немудрящие или сразу за подкат засчитает?
— И правильно! Без меня — никуда!
Картина Репина, маслом. «Приплыли!» называется. И добавить нечего. А она продолжает:
— Ты кто сам-то? В смысле — чем занимаешься-то?
— Там, на Земле — в строительной сфере. Разрушить дом и построить замок — всё могу. За деньги — Да! Или для себя — ещё того лучше. Как тот Джинн из Аладдиновой лампы.
— Вот и хорошо! Замок не надо, обойдемся… пока… а Дом — построишь, верю — у тебя получится. НАШ дом!
!!! (слов нет — одни эмоции. Не сказать, чтоб все печатные… лучше промолчу… до утра.)
Мумбаи
До чего удивительный народ эти белые! Вот ведь живут себе как-то, а простых вещей не понимают. Обязательно своим появлением надо всё испортить! А так хорошо было вокруг, тихо, спокойно… С утра собрал у берега ракушек, в углях костра нагрел, они сами и раскрылись. Попробовал — вроде ничего, есть можно. Хоть и не пробовал ранее такого никогда, но, наверное, можно, это ж не свинина? Вот, значит, и поем их. А там еще чего-то добуду. Только перед едой собрался помолиться — как на меня какая-то белая растрёпанная бабища налетела. И говорит-говорит-говорит… словно по маленькому тамтаму стучит. И главное, напористо так, будто я ей что-то должен.
Да никому я ничего не должен… наверно. Ну не знаю, во всяком случае, не ей, это точно.
Как определил, в какую сторону молиться? Ну так это ж совсем просто — по солнцу. Если солнце там же, как и у нас — а оно тут такое же, то и молиться следует в сторону города Священной Книги. Не знаю, я так сразу понял куда. А прерывать правоверного во время молитвы — это харам, нельзя это. За вчерашний вечер из местной травы коврик сплёл, незнакомой правда, но зато мягкую отыскал, потому и долго искать пришлось. Но как нашёл, обрадовался, её тут много растет, и на циновку, на которой ночью спал, хватило, и на коврик для намаза. А как же без него? Нельзя. Весь вечер плёл. Уже при свете костра закончил. Звёзды яркие, прямо как дома. Потому и рассердился: я столько старался, а она… Ногами на чистое! Разве ж можно такое, а? Вот она совсем не одета, какое-то розовое тряпьё на ней, крест между грудей болтается, волосы не прикрыты, я ж ей замечания не делаю, хочет так ходить — пусть ходит. У неё свой Бог — у меня свой. Пусть он её и накажет. Без шапки-то напечёт скоро, может и поумнеет. Я-то тоже без шапки был, да сплёл, что тут сложного-то? Да и старше она меня, ненамного, но старше, разве ж можно старшим женщинам грубить? Нас так не учили. А вот пришлось…
И на каком языке она лопочет — тоже не понятно. Страшная, худая, белая вся, а волосы в розовый цвет покрашены. Ну нет никакого вкуса, хотя что я об их вкусах знаю? Особо-то и не видел белых женщин близко. У нас учительница была из Франции, так она скромно одевалась и неброско, и волосы под платком прятала, как и наши женщины. Ну так понятно, она, хоть и француженка, но арабка-мусульманка была, а эта и вовсе не пойми кто. И наш язык прекрасно понимала, а эта… Наверное, иблис в неё вселился, не иначе.
Потом постепенно успокоилась, как-то пытаться договариваться стала. Ну как договариваться… Что-то знаками, какие-то слова знакомые, не всё я понял.
Некоторых слов вообще никогда не слышал, но догадался как-то. У нас телевизора нет, но кино иногда привозят, на площади показывают, мы же не дикари какие из джунглей, и не в пустыне живем, просто редко бывает, а так я всё-всё что привозят, смотрел. Про