Но сейчас она испугалась другого — необычного котенка после такого открытия непременно начнут исследовать, упекут в какой-нибудь виварий и замучают там до смерти. Сколько животных — безвестных жертв человеческой науки — нашло свою смерть на лабораторных столах! И чтобы Крысёныш стал еще одним?!
Нет, ни за что! Она ни за что не отдаст им Крысю! Пусть это будет ее маленькой тайной. Она сама все проверит. А может быть потом, когда ей самой все будет понятно… Ее мысли были прерваны вернувшимися с перекура ребятами.
— Ну, наша юная принцесса химии опять мечтает! О чем, позвольте узнать? Или, может быть, правильнее будет спросить «о ком», а? — Рослый Антон, из-за своей курчавой русой бородки похожий чем-то на былинного богатыря, хитро улыбнулся девушке. — Может, обо мне?
— Вот еще! Не дождешься! — хмыкнула в ответ «принцесса». — Посмотри-ка лучше спектрометр, Антош.
— А что у нас случилось со спектрометром? — осведомился Антон, сделав преувеличенно озабоченное лицо.
— Знала бы, не стала бы тебя просить. Просто посмотри.
Крысёныш тихонько фыркнул, вопросительно глянув на свою богиню, и отошел в сторону, видя, что та не собирается подходить к стенду.
Мысль попросить Антона посмотреть прибор родилась у Ирины внезапно. Ведь почему-то Крысёныш не хотел пускать ее к стенду. Наверное, у него были на то какие-то свои, одному ему известные причины.
Антон, аккуратно оттеснив плечом девушку, с деловым видом (эх, слабый пол, и куда только вы без нас — настоящих мужиков — годитесь!) подошел к аппарату, склонился над ним и несколько раз пощелкал выключателем. Удивительное дело, но прекрасно работавший еще вчера прибор сегодня действительно не включался. У Иры тревожно забилось сердце.
Антон обернулся к девушке:
— Ты его уже включала?
— Нет, Антошенька, я тебя ждала.
— Что, шутишь?
— Да нет, правда.
— А как же ты тогда узнала, что с ним что-то не так?
— Как узнала? Да как, как — Крыся мне сказал.
— Тьфу ты, все шуточки у тебя! — Антон глянул на котенка, который, как ни в чем не бывало, вылизывал в сторонке свою обезьянью лапку, лишь изредка косясь на них с самым беззаботным видом. — Вот его бы и попросила посмотреть, если он у тебя такой умный.
На другую реакцию она и не рассчитывала, хотя и говорила Антону практически чистую правду. Котенок вдруг перестал вылизываться и уже вполне осмысленно, задумчиво и даже как-то оценивающе поглядел на Антона, словно чего-то ждал. Но парень этого не заметил, вновь занятый стендом.
Он сдвинул спектрометр на край стола и еще раз щелкнул для проверки тумблером. Ничего. Тогда он решительно полез за прибор… И в этот момент там что-то громко бухнуло, словно кто-то выстрелил из большой хлопушки, полыхнула короткая вспышка, из-за головы Антона вылетел к потолку синеватый клуб дыма, а сам Антон, как большой манекен, качнулся назад и едва не упал на Ирочку, с трудом устояв на ногах.
Моментально погас свет, вечно горевший в их лаборатории независимо от времени суток, и противно запахло горелой изоляцией — «электричеством», как всегда говорил в подобной ситуации Ирин папа. Бранное слово, уже готовое непроизвольно сорваться с губ Антона, так и повисло у него на языке — если кто его и услышал, так только Антонов собственный нос. При Ире «братья» старались не выражаться.
Остальные ребята мигом подскочили к Антону, который потихоньку приходил в себя и с изумлением и некоторым испугом взирал на спектрометр — так, словно это был вовсе не научный прибор, а плавучая мина времен Второй мировой, долгие годы тихо пролежавшая на дне морском и вот теперь неожиданно всплывшая прямо по курсу его корабля.
— Ничего себе… — пробормотал Саша Гаспарян, выглядывая из-за Антоновой спины. — Ты чего это, Тоха? Короткое нам решил устроить?
— Да я только шнур пошевелил, а оно ка-а-ак… — Антон, оглянувшись на Ирочку, опять проглотил так и просящееся на язык словечко. Потом обвел недоуменным взглядом ребят и, потерев закопченные пальцы, добавил как-то жалобно: — Тряхонуло!
Снова оглянулся и внимательно посмотрел на Иру. Та была ошеломлена не меньше Антона.
— Так что там еще тебе наш Крысёныш сказал? — окончательно очухавшись после удара током, ядовито осведомился он.
— Да я, правда, ничего не знаю, Антоша! Честное слово… Ну да, да! — видя, что тот не верит ни единому ее слову, решила она слукавить, понимая, что дальнейшие разборки ей совсем ни к чему. — Да. Я действительно включала спектрометр. А он не включился. И тут вы все как раз вернулись.
— А что ж мне врала, что не включала, а? — проворчал Антон. — Что-то здесь нечисто…
— Ага, вы и так всегда меня за дурочку держите, опять бы стали ворчать: «Вечно все сломаешь, ничего тебе доверить нельзя…», — очень точно передразнила Ира, обведя ребят взглядом.
Несмотря на вынужденный обман, она была в самом деле расстроена, и глаза у нее заблестели от подступавших слез.
— Знаю я вас! Вам бы только посмеяться надо мной — был бы повод! — с обидой в голосе закончила она.
Это было правдой — подтрунить над лаборанткой случалось каждому. И ребята, не сговариваясь, покивали виновато в знак согласия, смущенно отводя глаза от готовой заплакать девушки… Подозрение с лаборантки было немедленно снято.
Тем временем из коридора начали доноситься недовольные голоса соседей. Видимо, электричество выбило не только в одной их лаборатории, но и на всем этаже.
— Ребята, надо бы электрика позвать, — подал голос Гаспарян. — Если там, в розетке, короткое сидит, то автомат в щитке нельзя включать. Опять выбьет, да еще и пожар может случиться. А ведь сейчас точно кто-нибудь в щиток полезет.
После этих слов энтузиазм попер из ребят с удвоенной силой:
— Это верно. Крикните-ка там соседям, чтоб ничего не включали!
— Эй, а кто-нибудь телефон электрика знает?
— Вроде 3-81. Посмотри-ка у Иваныча над столом — он, кажется, всегда у себя на календаре всякие телефоны полезные записывает.
— Ага, сейчас. Да нет у него здесь ничего! А, нет, пардон! Сейчас, секунду… Точно — 3-81!
— Слушайте, а вилку-то надо бы вытащить из розетки! А то ведь опять коротнет! Сейчас ведь все равно электричества нет — не опасно.
— Да не надо ничего трогать! Раз электрика вызываем — пусть уж он сам и смотрит.
— Нет, лучше все-таки вынуть. На всякий случай.
Все дружно ринулись вынимать злополучную вилку и звонить электрику. Появилась новая цель, и про Ирочку окончательно забыли.
А она стояла и смотрела на котенка. Тот, не обращая ни малейшего внимания на поднявшуюся суету, тихонько сидел под столом, и она была готова поклясться, что в этот момент в его глазах светилось настоящее торжество.
И радость. От того, что он спас свою богиню. «Потрясающе! — думала, глядя на его сияющую мордашку, Ира. — Он, оказывается, не только все понимает, но еще и предсказывать несчастья может! Вот это да! Теперь уж о нем точно ни в коем случае никому рассказывать нельзя». Пусть это будет только ее тайна.
Увы, но все тайное становится когда-нибудь явным. Вот и удивительные способности Крысёныша, как Ирочка ни старалась, тоже недолго оставались ее единоличным достоянием. Саша Гаспарян, который после той памятной поездки неожиданно для всех (и в первую очередь, пожалуй, для себя самого) начал оказывать девушке знаки внимания, явно выходившие за рамки простых, «братских», первым из ребят обратил внимание, что их странный найденыш каким-то удивительным образом может «общаться» с девушкой.
А вслед за ним необычное поведение котенка заметили остальные ребята. Никто из них не догадывался, конечно, что найденыш умеет предсказывать несчастья, но и того, что он может «понимать», было более чем достаточно, чтобы в лаборатории про него вновь заговорили.
Ира, которая вначале всячески отрицала наличие у Крысёныша необычных способностей, в конце концов сдалась, смирилась с тем, что ее тайна частично раскрыта, и попросила ребят только об одном — не рассказывать об этом больше никому. «Братья» торжественно пообещали молчать.
Прошло уже три месяца с тех пор, как котенок попал к ним в лабораторию. За эти месяцы Крысёныш подрос, окреп и здорово потолстел — Ира закармливала своего любимца всякой всячиной, и теперь он уже гораздо больше походил на одного из самых обычных своих собратьев — домашних барсиков и мурок, чем на космического пришельца из далеких миров. Вся его «инопланетянская» худоба исчезла, а шерсть стала пушистой и блестящей.
Впрочем, его необычные глаза, странной формы голова и лапы все равно привлекали внимание, и все люди, впервые попадавшие в лабораторию, неизменно интересовались, что за порода у этого удивительного кота и можно ли достать такого же где-нибудь в Москве.
На что Ирочка неизменно же отвечала, что котик этот — самый что ни на есть простой, сиамский, просто тяжело переболел в «раннем детстве». Обычно таких объяснений бывало вполне достаточно, и любопытные сразу же теряли к Крысёнышу интерес. А Ирочке только это и было нужно.
Проводя бо́льшую часть времени на работе, она ни разу не задумалась над тем, чтобы забрать Крысёныша из лаборатории к себе домой. Зачем? Родители Ирочки тоже работали, и квартира стояла пустой целый день. Что же ему одному там делать? Да и скучно без него будет, все привыкли к маленькому жильцу. Поэтому Крысёныш по-прежнему оставался в лаборатории, став своего рода ее общим талисманом и живым напоминанием для ее сотрудников о том, что их «полевые» выезды — дело отнюдь не бесполезное, а наоборот очень даже серьезное и нужное.
Повзрослев, кот по-прежнему выделял среди остальных Ирочку и даже по-своему ревновал ее к остальным. А в первую очередь — к Саше Гаспаряну, который все чаще — по поводу и без повода — оказывался рядом с ней. Стоило ему, как бы невзначай, подойти к девушке и присесть с ней рядом, чтобы поболтать, как Крысёныш, до того момента мирно сидевший поодаль и наблюдавший за работой Ирины, тут же начинал ходить вокруг них кругами, распушив усы, воинственно подергивая при этом хвостом и тихонько пофыркивая, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень раздражения и недовольства.