Порой чудовища – это люди, но некоторые из них стремятся к лучшему для своих близких.
– Да, – подтверждает он. – Я не смогу спасти твою мать, но она бы хотела, чтобы я приглядывал за тобой, – говорит он, и я дрожу от страха.
Я знаю, что мой дядя очень любит мою маму, но он никогда не признается в этом ни ей, ни себе. Но это чувство глубже, чем обычная братская любовь. Когда я вижу, как он заботится о ней, у меня щемит сердце.
Мне страшно представить, что я окажусь в такой же ситуации: буду наблюдать, как мужчина, которого я люблю, проходит через бесконечные оскорбления и травмы от другого человека и все же не выбирает меня. Или, может быть, мама не может выбрать его из-за того, кто он есть на самом деле. Интересно, когда она смотрит на моего дядю, видит ли она в нем моего отца?
– Не дуйся, дорогая, – вздыхает дядя. – Я просто констатирую факты.
Официантка приносит нам еду, и мы не тратим время на то, чтобы разложить ее по тарелкам. Вооружившись вилками, мы набрасываемся на все сразу. Я чувствую, как голод возвращается с новой силой, и вижу облегчение в глазах дяди оттого, что мое состояние не настолько плачевно, чтобы я потеряла аппетит.
То, что со мной сделал Стил, было ужасно, жестоко и причинило мне боль. Однако я могу сказать в его защиту, что он не знал о моем прошлом и моих страхах. Ведь мы никогда не говорили об этом. По своей наивности я старалась выглядеть счастливой и беззаботной, хотя в глубине души мне отчаянно хотелось, чтобы он обо всем узнал. Я хотела, чтобы он понял: если я не смогла одолеть монстра тогда, то и с новым монстром мне не справиться.
Вот дерьмо. И когда это у меня успело возникнуть желание с ним справляться?
Это чувство появилось во мне, когда я осознала, что он способен довести меня до оргазма только лишь своим языком? Кажется, его не смущает моя фигура, и он ведет себя как чертов собственник, что вызывает у меня улыбку.
– Аспен?
Я оборачиваюсь и вижу, как по проходу идет Талия. Она садится рядом со мной, обнимает меня за плечи, и я чувствую, как в горле встает ком.
– Со мной все хорошо, – говорю я и обнимаю ее в ответ. – Как ты узнала…
– Киллиан написал мне, – отвечает она, и ее щеки заливает румянец. – Он предложил мне присоединиться к вам.
Я удивленно поднимаю бровь и смотрю на своего дядю. Мягко говоря, он не из тех, кто приглашает посторонних присоединиться к нашей компании. Не то чтобы я не доверяла Талии, но я никогда не рассказывала ей о семье моего отца, включая то, чем занимается мой дядя. К тому же ей разрешено называть его по имени – а ведь обычно все зовут его Монро.
– Что ж, я рада, что ты здесь, – говорю я ей, и в этот момент к столу подходит официантка, чтобы убрать тарелки.
На столе осталось достаточно еды для Талии, и она пододвигает к себе тарелку с блинчиками, политыми сиропом. Официантка приносит еще две кружки кофе – для дяди и для Талии, а я усаживаюсь поудобнее в углу, чтобы видеть их обоих.
– Прости, что заставила тебя волноваться, – говорю я Талии, хотя на самом деле эти слова предназначаются им обоим.
– За что ты извиняешься? – хмурится она. – За то, что Стил буквально похитил тебя из нашего дома и держал в заложниках? Это не твоя вина, Асп. Его действия можно расценить как преступление.
– Можно сказать, что его действия могут не просто расцениваться как преступление, но и являются им, – хмуро перебивает ее дядя. – Ты могла уйти?
Я прикусываю губу и качаю головой, а дядя не может сдержать нервный тик.
– Назови мне хоть одну причину, Аспен. Хоть один повод, почему я не должен вернуться и убить его.
Я тянусь через стол и касаюсь его рук. Он сжимает мои пальцы, и я ощущаю, как его руки, загрубевшие от работы, отличаются от моих, привыкших только к игре на пианино.
– Потому что я не… – Я качаю головой. – Просто это касается только нас двоих.
– Вас двоих? – повторяет Талия.
– Мы давим друг на друга. – Я смотрю на дядю и пытаюсь выразить свою мысль так, чтобы не разозлить его. – Нам нравится причинять друг другу боль, но обычно мы не переступаем определенных границ.
Когда я вижу, что он понимает меня, я отстраняюсь. Не важно, как он представляет мою жизнь сейчас и какой она должна быть в его воображении, но он не может не признать, что мое прошлое повлияло на мое будущее. Иногда это означает, что для достижения счастья приходится идти на крайние меры.
– Как дела с пианино? – спрашивает дядя, и я улыбаюсь.
– Я собираюсь подать заявление на вступление в оркестр. В следующем году мне, возможно, не удастся оплатить обучение, поэтому я хочу сделать рывок в своей карьере…
– Используй деньги, которые я тебе дал, – хмуро говорит дядя. – А я сам разберусь с последствиями.
– Я не буду этого делать, – говорю я, и улыбка сходит с моих губ.
Он выдыхает, но, к счастью, переключается на другую тему, а когда мы заканчиваем завтрак, расплачивается и жестом приглашает нас следовать за ним.
Должно быть, чтобы добраться сюда, Талия поймала попутку или пришла пешком, потому что кафе находится недалеко от кампуса. Она без колебаний забирается на заднее сиденье дядиного автомобиля, а затем поворачивается ко мне.
– Где твоя одежда? – шепчет она, прежде чем дядя садится за руль.
– Понятия не имею, – говорю я, подавляя вдох.
– Боже мой, – стонет она и откидывается назад. – Я не понимаю, как тебе не хочется его убить.
– Твоя подруга правильно рассуждает, Аспен, – замечает дядя, уже занявший свое место и закрывший дверь.
– Мне кажется, я просто хочу вернуться домой, – качаю я головой. – Пожалуйста.
Чувство собственного бессилия снова овладевает мной, несмотря на то что еда и общение помогли мне на время почувствовать себя лучше. Сейчас, когда мы снова молчим, тьма вокруг меня сгущается. Я стараюсь не обращать внимания на это чувство, но когда дядя паркуется у тротуара, заходит за нами внутрь и укладывается на диван, я иду прямиком в ванную и запираю за собой дверь. Когда я включаю воду на полную мощность, мне вспоминаются слова психотерапевта, которого я посещала в старших классах. Он говорил, что в таких ситуациях горячий душ может только навредить, но сейчас я чувствую, что этот метод оправдан. В любом случае я стою под горячими струями, пока снова не начинаю чувствовать себя человеком.
Моя комната осталась такой же, какой я ее оставила, за исключением того, что, когда я уходила, Вайолет спала в моей кровати. К счастью, сейчас ее здесь нет, но она сменила мне белье и застелила постель. Обнаружив, что мой телефон стоит на зарядке, я включаю его, чтобы увидеть множество сообщений, отправленных вчера. Видимо, они начали писать мне после того, как обнаружили, что я пропала, но до того, как нашли мой телефон.
Стоит мне взять телефон в руки, как на него приходит новое сообщение.
Стил: Наши родители приедут на мою игру
в Нью-Йорк. Ты тоже должна там быть.
Какой властный.
Они что, уже вернулись из путешествия по Европе? Я ничего об этом не слышала.
Я: Это вопрос?
Стил: Нет.
Я: Твой тон немного раздражает. Я пас.
Стил: Либо ты сядешь в автобус
для болельщиков вместе со своими
друзьями, либо я буду вынужден
связать тебя и разместить в грузовом
отсеке вместе с нашими сумками.
Стил: Выбор за тобой.
Я несколько секунд смотрю на свой телефон, а затем бросаю его на пол.
Как же он бесит.
Быстро переодевшись, я беру свою папку с нотами. Сегодня я не пойду на занятия, но, кажется, мне не обойтись без музыкальной терапии.
Когда я вхожу в гостиную, мой дядя поднимается с дивана.
– По крайней мере, – говорит он, – вам следует подумать о переезде.
– Мы уже не сможем найти жилье, которое можно было бы арендовать в середине семестра, – качаю я головой. – Не волнуйся за меня.
– Тогда я заменю вам замки, – говорит он.
Это неплохая идея. По крайней мере, это лучше, чем продолжать позволять Стилу свободно входить в нашу квартиру.
– Может быть, мне стоит просто продолжать делать то, зачем я сюда приехала? Учиться? – спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом, и, несмотря на то что его губы сурово поджаты, дядя кивает. – Тогда в эти выходные я собираюсь поехать на выездную игру на автобусе болельщиков. Я постараюсь сделать вид, что у меня все хорошо. Что у меня нет проблем с семьей, а мой сводный брат не пытается ни убить меня, ни трахнуть между этими попытками. Я просто притворюсь, что все идет как надо.
Дядя потирает глаза, и я замечаю, что для своих тридцати пяти лет он выглядит слишком уставшим. Вот что происходит, когда мужчина начинает спать на диване у студентки. Он делал это время от времени на прошлой неделе, за исключением того неудачного девичника. Он безрезультатно пытался обезопасить нас.
– Не думаю, что смогу тебя отговорить, – отвечает он.
– Точно нет.
– Ну хорошо, – говорит он и пожимает плечами.
Конечно, я не собиралась спрашивать у него разрешения, да оно мне и не требовалось. Однако, как ни странно, уговорить его оказалось на удивление просто.
Я оставляю его в гостиной и иду в кампус, но оказываюсь не готова к страху, который, кажется, давит мне на плечи. Мне кажется, что дверцы каждой машины, мимо которой я прохожу, могут вот-вот открыться и кто-то затянет меня внутрь. Или что за каждым окном скрывается лицо, которое смотрит на меня с осуждением.
Все, чего я хочу, это раствориться в звуках пианино.
Когда я прихожу в центр, все репетиционные кабинеты оказываются заняты. Я нахожу одного из преподавателей театрального факультета и спрашиваю, можно ли мне выступить где-нибудь еще, и, пожимая плечами, он указывает мне на сцену.
Черт.
У меня отвисает челюсть от удивления, но я не спорю, ведь уже давно мечтала сыграть на прекрасном маленьком рояле в актовом зале. Как я могу упустить такую возможность? Правда, я не думала, что буду заниматься этим в темноте, с лампой, прикрепленной к пюпитру, но ее света достаточно, чтобы я хорошо видела ноты и клавиши.