– Пожалуйста, не делайте этого!
Доедая тако на капоте машины, я уже начала сомневаться, что заклятие поиска привело нас в верное место, но нет, мы определенно были там, где нужно.
– Идем, – дернула меня за рукав Зои, прихватив череп своей матери и склянку с остатками крови Диего. – Шабаш уже начался.
Я кивнула и, быстро прибрав мусор, спрятала под пальто несколько серебряных спиц, пару шелковых нитей и клинок, которым намеревалась закончить начатое.
– Навахон Коула? – удивилась Зои, уставившись на изогнутое лезвие, блеснувшее в свете фар, когда я разложила меч, а затем сложила его, примеряясь к ощущению тяжести дамаска в руке. – Тебе мало его пальто, которое ты и так уже до дыр заносила? Как он разрешил тебе взять свой клинок?
– А он не разрешал, – хмыкнула я, пряча навахон в ножны на поясе, которыми обзавелась специально для этого дня. – Я верну его до того, как Коул заметит пропажу. Меч все равно ему пока ни к чему.
Зои промолчала, закрывая машину. На Авроре лежала вина, что тогда все вышло из-под контроля, и теперь Коул не мог даже самостоятельно почистить зубы. Его клинок – топор палача, миссия которого, заключающаяся в казни ведьм, сегодня исполнится. Я искренне надеялась, что Коул простит меня за это, когда узнает.
Я отошла от машины на пару метров и наложила морок, скрыв ее в зарослях папоротника на обочине Шор-роуд под памятником солдатам Гражданской войны.
Янтарно-малахитовые глаза Зои с узким зрачком, как у ящерицы, светились в темноте, а непослушные черные волосы-спиральки были подвязаны пестрым платком, как всегда. Она указала в сторону деревьев, за которыми уже мелькала вереница факелов. Оттуда доносилось дивное пение, сопровождаемое мужскими воплями:
– Да что вы за чудовища такие?!
Несчастный, которому не повезло угодить на кануне Остары в лапы древнейшего ковена, отбивался от них, как мог. Об этом можно было догадаться по звукам борьбы, которые, однако, длились недолго: как только мы с Зои приблизились, осторожно преодолевая поваленные деревья, они стихли.
А вот беспомощный крик стал громче.
Я перепрыгнула каменный выступ, подкрадываясь, и глянула на пустую колбу, где раньше была кровь Диего. Мы использовали ее содержимое до последней капли, когда снимали защитный барьер с Нью-Йорка: он символично проходил там, где когда-то возвышалась первая английская стена. Магия Диего, струящаяся во мне в тот миг, была самой мощной энергией, которой мне доводилось подпитываться. Он был поистине сильным колдуном. Барьер Авроры, плотный и мерцающий, как перламутр, задрожал под нашим натиском, заискрился, а затем прогнулся под моей рукой и лопнул, точно мыльный пузырь. Это заняло больше времени, чем я рассчитывала, – почти четыре часа, за которые я провела пять ритуалов, начав с жертвоприношения черного кролика, а закончив выжиганием висы Хель на осиновой бляшке. Да уж, Аврора постаралась на славу, чтобы не подпустить меня к Вестникам, но этого оказалось недостаточно.
Плечом к плечу мы с Зои перепрыгнули через ручей, опоясывающий голый холм. На нем уже гудели женские голоса, сливаясь в унисон. Пригнувшись за высоким пнем, я обнажила навахон и прижала лезвие к бедру. Палисандровая рукоять горела огнем, как и я сама, заряженная заговоренной морской солью, которой щедро сдобрила тако, пока Зои не видела.
– Там, – шепнула она, показывая на высокое кострище, вокруг которого, словно наяды, плясали ведьмы.
Хоровод белоснежных туник и распущенных волос, которые трепал мартовский ветер. На голове каждой ведьмы был символ ее животного-тотема: ободок с оленьими рогами, настоящие заячьи уши, заколки из лисьего меха и даже венки из зубов косули. Их пение звучало звонко и весело, а искры пламени разлетались, как конфетти. Все это можно было принять за безобидную лагерную вечеринку, если бы не низкий алтарь из серого гранита и мужчина, привязанный к многовековой плакучей иве джутовыми веревками. Мускулистый и рослый, с голым торсом и длинными лохматыми волосами, он походил на зверя, пытающегося сорваться с привязи. Удивительно, как его крики не сбивали ведьм с такта: они будто не замечали пронзительных рыданий, продолжая праздновать под ликом круглой луны.
– Здесь слишком мало ведьм… Ковен Авроры гораздо больше. Видимо, в ритуале участвуют лишь ее приближенные. Погляди! И нет ни одного колдуна, – шептала Зои у меня под ухом, отодвинув в сторону ветви шиповника, чтобы открыть себе обзор. – Я слышала, будто ковен Шепота не приглашает мужчин, а использует их только для продолжения рода. Если рождается девочка – ее забирают в ковен, а если мальчик – оставляют на воспитание мужчине или приносят в жертву лесным духам. Неужто сплетни не врут? – поежилась Зои, но меня волновало совсем не это.
– Я не вижу Аврору, – сказала я, крутя головой и надеясь, что в толпе собравшихся ведьм вот-вот промелькнет копна вишневых волос. – Где же она?
Песнь неожиданно смолкла, и я затаила дыхание. Воцарилась тишина. Ее нарушали лишь треск костра и бессильное мычание мужчины, уже сорвавшего голос. Ковен остановился, а затем все выстроились магическим кругом, освобождая вокруг всколыхнувшегося огня пространство. В центр вошла фигура в длинной лиловой накидке с капюшоном. Я мгновенно узнала ее.
От сердца у меня отлегло. Месть все-таки свершится.
– Сестры! – Громкий голос Авроры распугал птиц, дремлющих на верхушках деревьев, и связанный мужчина притих, с любопытством разглядывая ее фарфоровое лицо, когда она сбросила капюшон. Даже в те моменты, когда смерть дышит людям в затылок, они не могут устоять перед красотой и пленом аметистовых глаз. – Мы собираемся каждый месяц, чтобы запустить колесо нашей жизни заново, но сегодня особенная ночь – ночь Заячьей луны. Это значит, что наше колесо раскрутится с удвоенной силой! Славься Идунн, жена Ивальди, мать юности нашей, вечная дева и хранительница сладких плодов!
– Славься, Идунн!
Ковен вторил ей хором. Аврора скинула лиловое одеяние, и его тут же подобрала низкорослая ведьма, похожая на белокурую фею, которая следовала за своей Верховной по пятам и подбрасывала в костер связки душистых трав. Белое, точно свадебное, платье с ажурной вуалью доходило до колен Авроры, но просвечивало так безбожно, что я видела даже то, чего видеть не хотела вовсе. Фигура у нее была поистине великолепной: точеная и округлая, будто ее слепили из глины по своему подобию греческие боги. От щиколоток до острых ключиц тянулись ровные метки атташе: где-то выцветшие, а где-то совсем свежие, черные. Лишь руки Авроры были скрыты под неизменными замшевыми перчатками, смотрящимися вульгарно на фоне ее свободных одежд, отдающих дань природе-матери.
Она стояла босиком и готовила церемонию, мешая в серебряном кубке специи с ежевичным вином. Связанный мужчина таращился на нее, не моргая. Но все, что видела я, – сияющий на ее лебединой шее жемчуг, сила которого пульсировала и звала меня. Я будто слышала плач Вестников даров – они скучали по мне, пока Аврора бесстыдно разгуливала в них, неся на себе как трофей. То и дело касаясь бело-черных жемчужин, она впитывала магию моих предков и новоодаренных. Эта магия ей не принадлежала, и от злости у меня свело зубы.
– Еще не время, – притормозила меня Зои, заметив, как я подалась вперед всем телом, когда Аврора отдала наполненный кубок своей прислужнице и повернулась к беспомощной жертве, ждущей под ивовыми ветвями.
Аврора молча подошла к связанному мужчине, и лишь тогда он вспомнил, что скован, и снова забился в веревках. Когда он закричал, проклиная свою любовь к красивым женщинам, одна из которых и заманила его сюда с помощью приворотного зелья, Аврора заткнула уши руками и бросила недовольный взгляд на прислужницу:
– Виена, почему он кричит? Он напуган, а не ублажен, как подобает. Ты дала ему опиум?
– Да, Ваше Верховенство, – залепетала прислужница голосом, напоминающим кошачье мяуканье. – Но…
– Ты ведь знаешь, что в последний день жизни избранного должны быть исполнены все его желания. Он должен взойти на алтарь счастливым. Скажи, по-твоему, люди так вопят, когда они счастливы?
– Простите, Ваше Верховенство! Я сейчас же все исправлю!
Аврора вздохнула и принялась массировать виски, пока Виена суетилась, бегая туда-сюда с каким-то чугунным горшочком. Подвесив его над огнем и как следует раскалив, она поднесла горшочек, пышущий жаром, к лицу мужчины.
– Убери это от меня, тварь! – вскричал он, пытаясь увернуться от удушливого пара, поднявшегося из отверстий в кованой крышке.
Не прошло и минуты, как мужчина ослаб и покорился, перестав бороться с веревками. Его голова повисла, словно тряпичная, а губы растянулись в асимметричной улыбке. Одурманенный парами опиума и фимиамом, он вяло засмеялся, когда Аврора подступила к нему вплотную и подняла его лицо за подбородок.
– Как твое имя, любовь моя?
– Говард.
– Тебе уже лучше, Говард? – заботливо поинтересовалась она, и тот закивал, находясь под гипнозом. – Вот и славно. Теперь можно начинать.
Аврора вскинула руку, и путы спали с мужчины сами собой. Они, прежде оплетающие его с головы до ног, оставили яркие багровые полосы на запястьях, рельефном торсе и лодыжках. Не пытаясь убежать, мужчина охотно принял протянутую ладонь Авроры и, улыбаясь, двинулся следом за ней к костру.
– Сейчас! – выдохнула я, поднимая навахон и выступая из-за деревьев.
– Нет!
Я едва не свалилась в мокрую траву, когда Зои дернула меня за ремень и вернула назад прежде, чем одна из ведьм обернулась на странный шум.
Опустив навахон, я непонимающе уставилась на Зои:
– Ты что, хочешь, чтобы его принесли в жертву?! Если ты еще не поняла, это ритуал Авроры по продлению жизни! Она высасывает души, чтобы оставаться бессмертной. Буквально! Кем бы ни был этот несчастный, он не заслужил такой участи…
– Да, не заслужил, – согласилась Зои и закрыла глаза, собираясь с силами, прежде чем сказать: – Но лучше он, чем мы.
– О чем ты?
– Если пойдем сейчас, то умрем. Обе. Это единственный путь. Я