Они же пили и праздновали!
Вставать было долго, да и каморка у него крохотная — Квадим на четвереньках подполз к циновке, впился взглядом в выцветшие краски. Семь обезьянок сидели кругом и бросали кости в большую миску.
И кто же развернул ковер? Воры? Воры, которые не тронули деньги, просто пришли и бережно переложили циновку?
Квадим вдруг понял, что больше не может здесь находиться. Ему нужен воздух! Даже пыль трущоб лучше вони в его конуре.
Поднявшись на ноги, падальщик пошатнулся. Он оказался пьяней, чем ему думалось. Все проклятое пойло! Ба́рдас с Длинного рынка, он вечно подмешивает всякую дрянь, чтобы скорей валило с ног.
Тени толпились по углам. Фитиль в масляной плошке совсем прогорел. Подкрутить бы — но стены раскачивались, и в глазах двоилось.
Да не одна же — дюжина фигур! Безволосый череп, тонкая, как пергамент, кожа, бледные веки. Глаза у всех были закрыты, но все смотрели прямо на него — и двоились, троились, расплывались, как пустынные бесы.
Качнувшись, Квадим навалился на дверь грудью и вывалился в ночь.
Хвала всем богам: что Царства, что местным — тени его не преследовали.
После чада и духоты у него закружилась голова от свежего воздуха. Квадим долго брел, не разбирая дороги, а потом по стеночке опустился на еще теплую землю, привалился к ветхому забору.
Ветер с моря шевелил его одежду и волосы.
Гул голосов. В сотне-другой локтей кто-то нещадно терзал струны. Квадим поднял мутный взгляд и лишь теперь осознал, куда его занесло.
Старинная колоннада давала убежище разносчикам еды и проституткам. Из подворотни виднелся угол серого здания и широкие ступени из покосившихся плит. Ло́йрос, театр в Темном городе. Просторная улица едва вмещала всех, кто на ночь глядя искал увеселений.
Квадим вжался в тень у основания забора.
Не тут-то было. Сперва свет загородила фигурка женщины, а за нею появился громила с бычьей шеей.
— Вот. Это он! Все он!
Что это? Он ничего не делал! Впрочем, падальщик смутно помнил, как сюда добрел, и сколько уже сидит здесь. Неужели…
Пронзительный голос рассеял остатки пьяной дремы:
— Вонючий козел! Ты посмотри на себя. Весь в грязи, а пахнешь точно свинья в хлеву. И ты свалился прямо на клиента!
— Клиента, — невнятно пробормотал Квадим.
— Это он, он спугнул Зено́ба! — запричитала шлюха, и охранник вторил за ней:
— Давай, проваливай, мужик. Слышь, чего говорю?
— А это общий двор, — хрипло заспорил падальщик. — Сижу, где хочу…
На миг верзила повернулся, так что луна высветила его лицо. Глаза у него были холодными и безучастными, как у рыбы. Убьет и не моргнет. Квадим вздрогнул, а потом зашевелился.
— С каких это пор… — бубнил он, вставая.
— Проваливай! — теряя терпение, загудел громила, и падальщик счел за лучшее последовать совету.
Несмотря на поздний час, торговля была в самом разгаре. Квадим бесцельно бродил меж прилавками, не глядя по сторонам. Отовсюду его гонят!
Здесь горели дюжины фонарей, каждый под толстым зеленым стеклом. Лица в их свете казались мутными, мертвецкими — или, может, то бесовский морок не до конца развеялся. Падальщик сам не заметил, как угодил в густую толпу. Не меньше тридцати ротозеев сгрудились вокруг грубых столов и лавок из неструганного дерева.
Стучали кости. Кто-то невидимый долго и вдохновенно ругался.
— А ну-ка подвинься! — Квадим толкнул в бок зрителя. — Эй, а ты чего локти расставил?
Плешивый старец открыл рот отчитать его, но увидел темную кожу и сделал охраняющий знак. Плевать! Так он и думал. Никакие это не кости. Игроки бросали длинные тонкие палочки и передвигали по узкой доске фигурки.
— Пять. Последняя часть души в Раю, — темнолицый земляк подгреб к себе горку меди и обвел зевак взглядом. — Ну, кто еще желает?
А почему нет? Тени. Аккурат, что ему сейчас надо! Квадим отпихнул костлявую девицу.
— Я. Я готов.
— Поистине славен день, когда земляки встречаются на чужбине! — громко возвестил игрок. Но когда Квадим плюхнулся напротив, тон его звучал совсем иначе: — Лак анна́х виджара́т?
Падальщик отвык от родного языка. «У тебя хоть медь водится?» Не говоря ни слова, Квадим ссыпал на стол семь ставров — те, что оставил при себе. «Пятьдесят, — подумал он. — Осталось всего пятьдесят. Пять по десять».
Но отступать поздно. Земляк повторял для тех, кто только подошел:
— В далекой стране, откуда мы оба родом, не бывает просто игр, как просто не восходит луна. Когда отходит от тела душа — не сразу, ох не сразу доберется до палат Солнечного Владыки! Каждый войдет в пустынные поля, столкнется с сотней ловушек и препятствий. Лишь самый чистый избежит их все. Тени разыгрывают этот долгий путь, где…
— Короче, — перебил падальщик. — Ты играешь или языком мелешь?
Его соперник скривился в презрении. Среди зевак мелькнул лысый череп с тонкой, как пергамент, кожей. Потом игрок развел руками.
— Хотенье земляка закон, — сказал он. — Уж точно для Азми́ра Многорукого.
Квадим сграбастал палочки и помял в кулаке. Нет ни свинцовых грузиков, ни зарубок. Так что же?
Вокруг игроков стало очень тихо, даже музыкант перестал терзать струны. Так что? Обезьянки на ковре играли в кости, должно же это что-то значить!
И он разжал кулак.
Часть палочек упала лицом, часть — выкрашенной красным задницей. Падальщик не успел еще сосчитать, когда земляк сказал:
— Три. — Перебросил свои. — Четыре. Я начинаю… — Бросок. — Пять, два хода подряд.
Вскоре Квадим понял, как земляк заслужил свое прозвище. Тот соображал, как дюжина бесов, и ходил, словно у него десять рук! Он никогда не видел, чтобы пальцы мелькали над доской так быстро. Падальщик только успевал, что сосчитать все кости, кивнуть «Все верно» — Азмир уже делал ход.
Зеваки ворчали и одобрительно гудели. Стук, стук, стук… Три фишки убежали мимо позиций Квадима, пока тот подсчитывал, не обвел ли его соперник.
Даже когда повторные ходы кончились, зеваки не угомонились. Падальщик со злостью сжал в кулаке палочки. Вот так, да? Еще посмотрим, кому улыбнутся боги. Он бросил и тоже получил два хода.
Зрители подняли вой, а Квадим наклонился к доске и шевелил губами: «Шаг… Три… Пять… А этой фигуркой?» Ветер принес запах рыбы, жаренной с зеленью и маслом оливы. Нищий потянул носом воздух — и увидел в толпе большие глаза под лысым черепом. Носа нет: так, пара морщин между двух дырок. Бледный Тип кивнул и двинул безволосыми бровями.
Квадим еще сильней сжал палочки. Бросил, не глядя.
«Шаг… Два…»
— Так что, давно ты в Высоком городе? — спросил земляк.
Азмир не жульничал, нет — за то и стал любимцем ротозеев. Но отвлечь игрока беседой — разве ж это обман? «Два. Три. Четыре». Нет, этой фигуркой никуда не придешь. Квадим проворчал нечто невразумительное.
— Ты насмотрелся на мертвецов, — вдруг перешел на родной язык Азмир. — Внешность обманчива, дорогой брат. Ты пахнешь подонком, но это оттого, что ты обнял смерть, — он так и сказал, айха́нн иль-мау́т, и падальщик на миг отвлекся.
— Что за чушь?
«НЕТ! Нет. Нет. Нет. Нет!» — зашелся в голове голос. Квадим надеялся, что вой стих, но за первым последовал второй, третий, а после началось:
«Не слушай его. Не ходи этой. Не слушай! Священное имя — эта часть души! Пять шагов в Дом Жизни. Не…»
Квадим отдернул пальцы.
Он сделал, как говорил голос — только чтобы тот смолк. Но тот не смолк. От жареной рыбы остался запах гари, падальщик слышал, как скребут по камню ногти.
— Ты видел смерть близких. Или бойню… — Азмир пожал плечами и сходил. Зеваки напирали, Квадим чуял исходящий от них запах пота и вина. — Да, бойню. Ты крепкий, здоровый мужик. Такие, как ты, просто так не спиваются. В смуту воевал?
Падальщик не ответил. Сквозь вой в голове он пытался расслышать собственные мысли: «Шаг, два, три… нет. А здесь?»
— За колдунов или против? — продолжал Азмир. — Но о чем это я? Так и так ты видел, как их режут, жгут… что там еще придумали в Царстве?
Проклятье! Он хотел сыграть в Тени, потому что это про душу и Рай. Про то, как улизнуть от всех духов и демонов.
— Заткнись! — рявкнул Квадим.
Земляк засмеялся, и кожа поползла с его лица, падальщик увидел, что это не игрок сидит перед ним, а тот… этот… Длинные белые пальцы ласкали фигурку. Глаза у него были сплошь темные: ни зрачков, ни радужки — черные бельма под белесыми веками.
Лавка, на которой сидел Квадим, как будто утратила твердость.
Он снова сделал ход, как шептали голоса.
Шесть из семи душ уже попали в Рай. Падальщик вздрогнул, когда Азмир через стол швырнул палочки, и те застучали, как кости. Зеваки притопывали, то и дело Квадим слышал одно слово, его повторяли на все лады.
Что это, его кличут по имени? Откуда им знать? Бесы, нет же! Зеваки взывали к деве скорби и неудачи.
— Кав-ди-на! Кав-ди-на! — слышалось со всех сторон.
Что же, он встречался с девой. Как-то раз он утащил мошну у пьяной компании, а те оказались матросами. Нашли его, вынюхали, подстерегли у дома — и избили до полусмерти. Еще было — он подхватил у шлюхи черную хворь. Пожалуй, только крысы разносят поветрия быстрее. Да, он встречался с девой. Они что, думают, он струсит?
Квадим бросил палочки и зажмурился, увидев две белых.
Он долго ждал. Открыл глаза. А зрители стояли в гробовом молчании, словно каждый боялся первым подать голос и пошевелиться. Все красные. Пять. Что-то случилось. Перевернулись кости, что ли? Вот так взяли и… Он же сам видел!
Квадим тряс головой, словно так можно избавиться от воя, от хохота и блеянья.
— Ну ходи же! — Азмир согнулся в легком поклоне. — Из Дома Плача и без задержек, прямо в Рай.
И он сходил.
— Мы не назвали ставок, брат, — сказал игрок. — Выходит, ты выиграл все, что на столе. Здесь сотня ставров — или что-то вроде.
Он говорил драматично, будто актер в Лойросе. Зарабатывал любовь толпы. Квадиму было все равно. Даже когда он выиграл, вой не утих. Молча он подгреб к себе груду меди, серебро — и в три приема ссыпал за пазуху. Пахло кровью и мертвечиной. Он запустил пальцы в волосы, точно надеясь добраться до злобного голоса внутри черепа.