Это таинственное обстоятельство объяснили его потомки.
Они и после кончины своего родителя сносились с ним на спиритических сеансах посредством стучащих столов и вертящихся тарелок. Однако вскоре голос из загробного мира умолк, и лишь тринадцать лет спустя в «С.-Петербургских Ведомостях» были опубликованы записи, сделанные генерал-майором в отставке и кавалером N. N. Ему их диктовал с того света покойный поэт, мыслитель и государственный деятель К. П. Прутков.
Публикация никого не удивила, поскольку увлечение спиритизмом в те годы было повальным, а личность генерал-майора N. N. не вызывала подозрений, тем более что он был в равных чинах с покойным.
В этих записях К. П. Прутков заповедал живущим никогда не забывать очень умного, хоть и коротенького изречения: «Бди!»
«Дознано,— сообщал он из загробного мира,— что ежели бы это слово никогда и никем бы не забывалось, то вскоре на всем земном шаре не отыскалось бы достаточно свободного места».
Но вообще-то К. П. Прутков оказался в этих записях невероятно многоречивым, что для него при жизни было совершенно нехарактерно и объясняется полным его ничегонеделанием в мире ином. По его словам, он «ничего не ел, не был в присутствии и не занимался литературою».
Витая в небытии, Козьма Прутков видел собственные похороны, состоявшиеся в серенький и тоскливый петербургский день. Присмотревшись к сопровождавшим печальную колесницу, которая везла его бренные останки, Прутков был поражен равнодушным выражением лиц своих подчиненных. В особенности его огорчила неуместная веселость собственного секретаря Люсилина, егозившего около назначенного новым директором Пробирной Палатки статского советника Венцельхозена. Видя неблагодарность тех, кого он больше других возвышал и награждал, Прутков укорял себя вновь и вновь за недостаток бдительности, проявленный им при жизни.
Если Козьму Пруткова и можно упрекнуть в недостатке бдительности, то этот недостаток полностью искупается его прозорливостью, на каковое достоинство вполне справедливо указывал Салтыков (Щедрин).
В стихотворении «Мой сон» Козьма Прутков предугадал свою кончину еще за десять лет до ее наступления.
И слава моя гремит, как труба.
И песням моим внимает толпа Со страхом.
Но вдруг... я замолк, заболел, схоронен;
Землею засыпан; слезой орошен...
И в честь мне воздвигли семнадцать колонн Над прахом.
Мы вспоминали эти пророческие слова, разыскивая могилу Козьмы Пруткова. Но, несмотря на очевидную примету («семнадцать колонн»), не могли ее найти. И мы долго думали, как могли быть использованы колонны, ибо современная архитектура никакой нужды в них не испытывает...
Вместе с «Кратким некрологом» в «Современнике» было опубликовано (посмертно) неоконченное естественно-разговорное представление «Опрометчивый турка».
В том же номере на суд широкого читателя впервые был вынесен «Проект о введении единомыслия в России».
Как выяснилось впоследствии, этот документ оказал неоценимое влияние даже на таких видных современников Козьмы Пруткова, как Салтыков (Щедрин).
Уже в год смерти Козьмы Пруткова он в своей хронике «Наша общественная жизнь», не называя фамилий, рассказывает о тех, кто «наперерыв друг перед другом предлагали-проекты о введении единомыслия и спешили указать на вред, который от разномыслия происходить может».
Возревновав к славе Пруткова, он и сам создает ряд проектов, но приписывает их неким штатским генералам, которые «в регистратуре родились, воспитались и состарились, следовательно ничего не понимали». Это совсем рядом с мыслью, высказанной одним из друзей Козьмы Пруткова в «Биографических сведениях» о покойном:
«Он выказывал такое самоуверенное непонимание действительности, как будто над каждым его словом и произведением стоит ярлык: «все человеческое мне чуждо».
Салтыков-Щедрин любил цитировать Пруткова, ссылаться на его авторитет, создавать афоризмы в его духе. «Но того, что однажды уже совершилось, никак нельзя сделать не-совершившимся — это афоризм, которого не отвергнул бы даже Козьма Прутков».
И не в фамильном ли стиле Прутковых написаны некоторые притчи в его «Благонамеренных речах»? А если вспомнить «Историю одного города» и из «Мыслей о градоначальническом единомыслии, а также градоначальническом единовластии и о прочем» почерпнуть такой пассаж?
«Один озабоченный градоначальник,*вошед в кофейную, спросил себе рюмку водки и, получив желаемое вместе с медною монетою в сдачу, монету проглотил, водку вылил себе в карман. Вполне сему верю, ибо при градоначальнической озабоченности подобные пагубные смешения весьма возможны. Но при этом не могу не сказать : вот так градоначальники должны быть осторожны в рассмотрении своих собственных действий!»
С физической смертью Козьмы Пруткова далеко не кончилось его земное существование. В шестидесятые годы прошлого века его охотно цитируют в письмах и произведениях Герцен, Тургенев, Гончаров и другие замечательные писатели.
Многие выступали с мемуарами, припоминали говорившееся Прутковым, но не запечатленное в печатном виде.
Щедрин: «Не обличать надо, а любить,—говаривал покойный Кузьма Прутков».
Некрасов: «Припомни афоризм Пруткова,
Что все на свете суета!»
Чернышевский: «Скучно припоминать скучное»,— говорит один из неизданных афоризмов Кузьмы Пруткова».
* * *
В 1873 году стихотворения Козьмы Пруткова впервые включаются в хрестоматию «Русские поэты в биографиях и образцах». Правда, ее составитель Николай Васильевич Гербель несколько погрешил против истины, приписав их одному Алексею Жемчужникову, что тот, как истинный друг покойного, немедленно опроверг. Весьма однобоко понял Гербель и дух произведений Пруткова, отметив, что они «отличаются тем неподдельным, чисто русским юмором, которым так богата наша литература, справедливо гордящаяся целым рядом таких сатириков, как Кантемир, Фонвизин, Нарежный, Грибоедов, Гоголь, Казак-Луганский (Даль), Основьяненко (Квитка) и Щедрин (Салтыков)».
Поставленный в такой великолепный ряд, Козьма Прутков, естественно, стал йредметом жгучей зависти тогдашних поэтов. Некоторые из них примазывались к его творчеству, использовали благородное имя. Появлялись вирши К. Прут-кова-младшего, которые на самом деле писал Д. Д. Минаев. В журнале «Век» за подписью «Пруткова 2-го Кузьмы» печатал свои, так сказать, произведения некто М. А. Филиппов. В дальнейшем же, вплоть до наших дней, было несметное число сыновей, внуков и даже правнуков Козьмы Пруткова.
Уже первые подделки были расценены как безнадежное эпигонство и полное непонимание личности Пруткова. Беззастенчивые спекуляции его именем вызвали негодование друзей покойного, вынужденных защищать его авторские права всеми имеющимися в их распоряжении средствами, а именно печатанием опровержений в газетах и в частных письмах, рассчитанных на широкую огласку. Так в письме В. Жемчужникова к А. Н. Пыпину от 15(27) февраля 1883 года говорилось, что по смерти Козьмы Пруткова «многое печаталось беззаконно и бесстыдно от его имени. Так и доселе поступает редактор журнала «Век», г-н Филиппов...»
Важной вехой в судьбе творческого наследия Козьмы Пруткова было издание его «Полного собрания сочинений» с портретом автора. В 1884 году исполнилась мечта поэта, которую он лелеял с тех самых пор, когда были напечатаны его первые басни.
Некогда в своем завещании Козьма Прутков писал :
«Я... в особенности дорожил отзывами о моих сочинениях приятелей моих: гр. А. К. Толстого и двоюродных его братьев Алексея, Александра и Владимира Жемчужниковых. Под их непосредственным влиянием и руководством развился, возмужал, окреп и усовершенствовался тот громадный литературный талант мой, который прославил имя Пруткова и поразил мир своею необыкновенною разнообразностью...
Благодарность и строгая справедливость всегда свойственны характеру человека великого и благородного, а потому смело скажу, что эти чувства внушили мне мысль обязать моим духовным завещанием вышепоименованных лиц издать полное собрание моих сочинений, на собственный их счет, и тем навсегда связать их малоизвестные имена с громким и известным именем К. Пруткова».
Один из душеприказчиков Пруткова, а именно А. К. Толстой, скончался в 1875 году. За подготовку издания взялись Владимир и Алексей Жемчужниковы. Выполняя волю покойного Пруткова, они подготовили издание — произвели тщательный отбор произведений, снабдили их комментариями, написали биографический очерк.
И в тот же год в газетах и журналах появилось множество рецензий на «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова». Нововременский публицист Буренин писал:
«За исключением Некрасова, прочие современные поэты, даже из довольно крупных, очень скучают на полках книжных магазинов и по целым годам ждут покупателей. И вдруг шуточный поэт Козьма Прутков, слава которого относится к пятидесятым годам, разошелся в несколько дней!..»
Но мы не можем умолчать и о том, что большинство откликов отличались сугубой недоброжелательностью. Рецензенты проделали над Прутковым любопытную работу. Во-первых, они превратили его в шуточного поэта, а во-вторых, объявили шутки неуместными.
Радикальные «Отечественные записки», предложив вместо прутковского «никто не обнимет необъятного» свой афоризм: «никто не вернет невозвратного», уверяли читателя, раскупившего книгу Козьмы Петровича :
«Прошло время, когда читатель мог удовлетворяться беспредметным и бесцельным смешком, остроумием для остроумия. Общество доросло до идей — их оно прежде всего и (требует с писателя».
Да, времена переменились. Журналисты, отражавшие взгляды народнической интеллигенции, уже не признавали благонамеренности в литературе. От «врага всяческих вопросов» они требовали, чтобы он, хоть из могилы, но ставил общественные вопросы. А главное, они доказывали, что юмор — дело серьезное.
Рецензент «Дела» примерно так и выражался: «Прекрасная вещь — остроумие. Но его значение — чисто служебное и находится в зависимости от той цели, которая посредством его достигается. Если вы шутите и острите только за тем, чтобы вызвать смех — вы только весельчак и забавник, быть может, очень приятный в обществе, но с которым едва ли кто захочет говорить серьезно. Если за вашими шутками есть нравственная подкладка, моральное поучение или вообще какая-нибудь идея — вы можете приобрести значение уже не забавника, а в полном смысле слова деятеля, значение деятельности которого будет прямо пропорционально ширине руководящей им идеи...»