Молодые люди, среди которых были художник Грановский, географ Небольсин и другие таланты, не только трудились. Они и веселились. «Но душою общества, — вспоминал их современник, — был родной племянник Перовского — Александр Михайлович Жемчужников. Ни одно празднество и ни одна холостая пирушка не обходились без него и без сосланного в Оренбург князя Трубецкого... А. М. Жемчужников отличался остроумием, редкою находчивостью и неистощимою веселостью. Игрою личных мускулов он изменял совершенно черты своего лица и изображал с поразительным сходством всех своих университетских профессоров. Мало того, разговаривая с вами, он моментально усваивал ваш облик, манеру, движения, звук голоса, так что вы могли видеть перед собой своего двойника. При этом он был еще поэт-юморист, и в обществе его нельзя было соскучиться.
Он числился в пограничной комиссии по управлению Оренбургскими киргизами, но не особенно ревностно занимался письмоводством.
Однажды дядя его, В. А. Перовский, призвал его к себе и сделал ему строгий выговор за небрежное отношение к службе. А. М. Жемчужников выслушал терпеливо дядюшкин реприманд, но когда В. А. Перовский заговорил с ним уже в более примиренном тоне, то он в виде извинения сказал:
— Сжальтесь же надо мною, mon oncle! Как же я буду заниматься, когда у нас в пограничной комиссии нет перьев?
— Как нет перьев? — удивился В. А. Перовский.
— Так точно: госпожа Гроховская надела их все себе на голову.
А как раз накануне был бал у В. А. Перовского, и почтенная старушка, вдова полковника, Гроховская, имела на голове презатейливый убор, состоявший весь из разноцветных перьев, бывших в то время в моде. Услыхав такое оправдание своего повесы племянника, В. А. Перовский расхохотался, и долго раздавался его смех, а виновник этой веселости, А. М. Жемчужников, продолжал стоять перед дядюшкой с самым серьезным лицом, как будто изрек неопровержимую истину»13.
Природа одного из друзей Козьмы Пруткова брала свое и вне Петербурга. Правила игры требовали сохранения серьезной мины при самых веселых проделках. Хорошо еще, что у дядюшки Василия Алексеевича тоже было чувство юмора.
Однажды он послал Александра по какому-то случаю в степь, к кочевникам. Вернувшись, молодой чиновник так красочно рассказывал о быте и обычаях степняков, что Перовский поручил ему написать доклад о поездке, собираясь приложить его к своему очередному донесению в Петербург.
— И напишите, пожалуйста, поцветистее, — добавил генерал.
Лучше бы он этого не говорил.
Александр велел писарю переписать набело свой доклад так, чтобы каждая буква была выведена разными по цвету чернилами. Да еще всюду нарисовать цветные виньетки.
Выбрав день, когда у генерал-губернатора был большой прием, Жемчужников подал свое произведение.
Перовский раскрыл тетрадь и остолбенел. У него рябило в глазах, он не мог прочесть ни строчки.
Жемчужников стоял рядом, невозмутимый и почтительный.
— Что это такое? — спросил Перовский.
— Доклад, который ваше высокопревосходительство поручили мне составить.
— А что это за радуга?
— Ваше высокопревосходительство изволили приказать написать поцветистее... Я так и сделал14.
Перовский очень гордился тем, что по своей должности является и атаманом оренбургского казачьего войска, насчитывавшего двенадцать полков. Один из полков располагался в станице, примыкавшей к городу. Казаки жили привольно, торговали на Меновом дворе, громадном рынке, раскинувшемся за рекой Уралом.
Кого только не видел этот рынок! Караваны верблюдов и лошадей стекались сюда из Бухары, Хивы, Коканда, Ташкента, Акмолинска...
Крики, ржанье, топот... На десятках языков люди торговались, спорили, приходили к согласию. Большинство было неграмотно, не умело считать деньги и признавало только меновую торговлю.
Где-то здесь Александр Жемчужников и нашел Ахмета. Тот был даже, говорят, из знатных башкир. Только ростом не вышел. Один аршин и пять вершков по старым мерам. И притом у него была большая, не по росту, голова.
Александр взял карлика к себе. Ахмет был веселый человек, но любил выпить. Иногда он в пьяном виде безобразничал.
Современники утверждают, что жилось Ахмету у Жемчужникова привольно, «как сыр в масле катался»15. Александр не отпускал его ни на шаг, возил с собой в гости, рекомендуя своим ординарцем.
Ахмету шутовская роль, видимо, нравилась. Он охотно наряжался в живописные костюмы, а чаще в башкирский, обшитый галуном казакин, при больших эполетах, сделанных из фольги.
В таком наряде Александр брал карлика с собой даже в театр и садился с ним непременно в первом ряду кресел. Ахмет вел себя очень важно.
Уже привыкшие к проделкам Жемчужникова, знакомые оренбуржцы иногда спрашивали, за какие заслуги повысили ординарца.
— Ахметка уже несколько дней не напивался пьян: вот я его за отличие и произвел в майоры.
До самого 1856 года, когда Перовский уехал, а новый губернатор проделок Жемчужникова терпеть не стал, Александр с Ахметом не расставались.
Они жили на главной улице Оренбурга, которая тогда называлась Большой. Квартира их была на третьем этаже, а под ними, весь бельэтаж занимал известный богач и чудак Александр Петрович Загряжский.
Как-то на рождество Александр устроил у себя елку и собрал на нее молодежь из свиты Перовского, да еще двух своих друзей — разжалованных в рядовые Оренбургских линейных батальонов поэта Плещеева и князя Трубецкого.
Посреди зала сверкала елка, украшенная восковыми свечами и подвешенными к веткам полубутылками шампанского. У подножья елки на большом столе стояла батарея водок и коньяков, а также блюда со свежей икрой, уральским балыком и прочими популярными тогда закусками.
Молодые люди пили, ели, веселились, плясали вокруг елки и подняли такой шум, что Загряжский, живший внизу, не вынес. Он прислал своего камердинера сказать Жемчужникову, что от шума у барина разболелась голова, и потому тот приказывает всем тотчас разойтись по домам.
Жемчужников хотел было обидеться, но, как обычно, взял верх веселый нрав и страсть к проделкам.
— Господа, — сказал он, — прошу простить меня, но, видно, придется разойтись. Но я даю себе голову на отсечение, что завтра мы соберемся в этом же доме и будем веселиться еще более...
— Но как, Александр? — зашумели гости. — Что вы собираетесь делать?
— Это моя маленькая тайна...
Как только гости удалились, Жемчужников вышел на площадку парадной лестницы, установил против двери квартиры Загряжского мишень для стрельбы, зарядил свои дуэльные пистолеты и открыл пальбу.
«Бах! Бах!» — гремели выстрелы. Перепуганный Загряжский вскочил с постели и, надев бархатный шлафрок, выбежал на лестницу.
— Cher ami, cessez de grâce,— жалобно вопил он.— J’ai diablement peur de cette canonnade.
— Je regrette infiniment de ne pouvoir me rendre à vos voeux19.— сказал Жемчужников,— по вашей просьбе я принужден был de mettre à la porte tous mes amis20, и все они вызвали меня на дуэль. Завтра я должен по очереди стреляться с тридцатью моими лучшими приятелями, и так как я не хочу быть убитым, то я решился до самого утра упражняться в стрельбе и клянусь вам, что я дорого продам свою жизнь.
— Mais écoutez donc, cher ami21. Ну, хотите, я завтра утром надеваю фрак и еду извиняться перед вашими друзьями?
— Это не поможет. Ils ont soif de mon sang****.
Жемчужников снова стал стрелять и попал в центр мишени.
Загряжский в отчаянии зажал уши.
— Vous me ferez mourir22, — взмолился он. — Ну, вот что: мы завтра утром едем с вами к вашим друзьям, а вечером я вас приглашаю вместе с ними ко мне поужинать, et j’ai dans ma cave un vieux vin français******, от которого ваши гости язык проглотят.
— Ну, так и быть, только для вас, Александр Петрович, — согласился Жемчужников.
Выпивка на следующий вечер, как писал один из ее участников, была «феноменальная и грандиозная».
В 1855 году Перовский был возведен в графское достоинство. Но планы его уже пришлось осуществлять другим. Старые раны не давали покоя. Он уехал в Крым и там скончался. Его племянник Алексей Толстой прискакал к нему с опозданием на один день.
Василий Алексеевич Перовский был человеком очень умным и дальновидным, но в достижении своих целей он не останавливался ни перед чем. Лев Толстой, собираясь писать роман «Декабристы», хотел сделать в нем Перовского центральной фигурой. В одном из писем Толстой сообщал: «...У меня давно бродит в голове план сочинения, местом действия которого должен быть Оренбургский край, а время — Перовского. Теперь я привез из Москвы целую кучу матерьялов для этого. Я сам не знаю, возможно ли описывать В. А. Пер[овского], и, если бы и было возможно, стал ли бы я описывать его; но все, что касается его, мне ужасно интересно, и должен вам сказать, что это лицо, как историческое лицо и как характер, мне очень симпатично».
В набросках ненаписанного романа действует Перовский...
Александр Жемчужников недолго еще служил в Оренбурге после смерти дяди. Он вышел в отставку в чине надворного советника и пока стал заниматься «сельским хозяйством».
Но это случилось уже тогда, когда Козьма Прутков был в расцвете своей славы.
1 П. К. Мартьянов. Дела и люди века, т. III, СПб. 1896, стр. 237—238.
2 «Новое время*, 8 июля 1906 г. (иллюстр. прилож.).
3 Критическая литература о произведениях гр. А. К. Толстого, вып. I. М., 1907, стр. 172.
4 Письма русских писателей к А. С. Суворину. JL, 1927, стр. 52.
5 ПД, арх. Блудовых, № 22720.