14.
Что же натолкнуло Владимира Жемчужникова на то, чтобы определить Козьму Пруткова на должность директора Пробирной Палатки?
В 1861 году был утвержден пробирный устав, по которому пробирные палатки для испытания и клеймения золота и серебра, существовавшие прежде в четырех городах, оставались лишь в Петербурге и Москве. Сообщение об этом, видимо, попало на глаза Жемчужникову, который со своим ироническим складом ума сразу же оценил, какие возможности таятся в сопряжении слов «действительный статский советник», «директор» и «палатка». Причем, он достоверно знал, что Пробирной Палаткой в Петербурге руководит не генерал, не директор, а обер-контролер проб в весьма скромном чине, и потому никаких неприятностей с его стороны за насмешку над служебным и личным достоинством не последует.
Но о каких же генералах говорит Гурьев?
Нет, положительно друзья Пруткова были прозорливы и «опережали свое время». Едва ли не в тот же год, когда вышло «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова» пробирным уставом 1882 года были образованы пробирные округа, во главе которых поставили крупных чиновников.
В справочнике «Весь Петербург» за 1900 год уже можно прочесть, что в доме номер 28 по Казанской улице находится «Санкт-Петербургское окружное Пробирное Управление» и что управляет им «дсс. (действительный статский советник) горн, инж. Ляпунов Як. Никл.»
Александр Михайлович Жемчужников. 80—90-е годы.
Преемником Козь мы Петровича Пруткова был генерал!
В 1864 году в «Современник» была отдана комедия «Торжество добродетели», подписанная, чтобы не возрождать Козьму Пруткова, его сыновьями Агапием и Антоном. Но она не была пропущена цензурой.
Запал, видно, все-таки остался. Уже в конце жизни Владимир Жемчужников пытался выяснить, нельзя ли найти в бумагах прекратившего свое
существование «Современника» корректурные листы комедии «Министр плодородия» — таким почему-то вспомнилось ему название вещи.
Писали комедию, очевидно, сообща.
«Я помню, что мы смеялись тогда, что Валуев принял тип министра за свой. Теперь я не нахожу подлинной рукописи этой комедии у себя и не могу съездить в СПб. и поискать ее там в бумагах покойного графа Перовского; а между тем хотелось бы поместить ее во втором издании сочинений Козьмы Пруткова».
Козьма Прутков умер, но попытки кое-что добавить к его творчеству, уточнить и расширить его образ делались не раз. Но писали уже порознь.
Алексей Толстой участия в игре больше не принимал.
Активен был Александр Жемчужников, находивший время для шутливой писанины, хотя был губернатором в Вильне.
Владимир и Алексей Жемчужниковы даже сердились на него за это — «Сашинькины глупости». При издании «Полного собрания сочинений Козьмы Пруткова», в «Биографических сведениях», они назвали в числе создателей его литературной личности только себя и Алексея Константиновича Толстого, а Александру Михайловичу Жемчужникову, наряду с Петром Павловичем Ершовым, отвели скромную роль «лица, оказавшего сотрудничество».
У Александра Жемчужникова хватило юмора не протестовать против этого. Кончил он свои дни в 1896 году в своем витебском имении Лоберж.
1 Р. В., XXXI, стр. 26.
2 ЦГАЛИ, ф. 639, оп. 2, ед. хр. 20.
3 «День», 1863, № 3.
4 Гр. Джаншиев. Из эпохи великих реформ. М., 1894, стр. 600.
5 Там же, стр. 601—602.
6 Виктор Антонович Арцимович. Воспоминания. Характеристики. СПб., 1904, стр. 384.
7 Р. А., 1894, 2, стр. 235.
8 В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 20, стр. 174.
9 ГБЛ. М 4814, 4, л. 3.
"К. Скальковский. Воспоминания молодости. СПб., 1906, стр. 215.
' Р. С., 1886, № 3, стр. 613.
12 В. И. JI е н и н. Поли. собр. соч., т. 21, стр. 258.
,s «Литературное наследство», т. 3. М., 1932, стр. 201.
"И. М. С у к и а с о в а. Язык и стиль пародий Козьмы Пруткова. Тбилиси, 1961, стр. 113.
С тех пор как Алексей Константинович Толстой наконец получил возможность полностью отдать себя творчеству и заслужил признание читающей публики, он расстался с Козьмой Прутковым. И тем не менее юмор Толстого не только не иссяк, но продолжал проявлять себя и в шуточных стихотворениях для друзей, и в его сатирах, получавших самое широкое распространение. Любопытно, что Алексей Толстой нигде не упоминал о своей причастности к созданию Козьмы Пруткова. В воспоминаниях о Толстом, в письмах к нему имя Козьмы Пруткова встречается часто. Писали о прутковской веселости Толстого, о его шутках в духе Пруткова...
Хотя известно, что уже после журнальных публикаций Козьма Прутков был на устах самых выдающихся русских литераторов, Толстой, очевидно, считал свое участие в нем пустячком, не стоившим упоминания. Он и предполагать не мог второй жизни Козьмы Пруткова, его славы после выхода «Полного собрания сочинений». Впрочем, Толстому хватало собственной славы...
Творчество Козьмы Пруткова и стихи Толстого, юмориста и сатирика, связаны невидимыми, но прочными нитями. Эта связь в поэтической лихости, в невероятной сатирической меткости. Еще «пруткововед» В. Сквозников очень удачно говорил о «словесных (от переизбытка сил!) дурачествах, которыми развлекались веселые аристократы с глубоким народным корнем»1, и предлагал вспомнить размышления Чичикова, в которые Гоголь вложил собственный восторг перед стихией «бойкой» народной речи.
«Выражается сильно российский народ!.. А уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а все сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят...
Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, крестами, рассыпано по святой благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений и народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли. И всякий народ, носящий в себе залог сил, полный творящих способностей души, своей яркой особенности и других даров бога, своеобразно отличился каждый своим собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть собственного своего характера. Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блестнет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное умнохудощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово».
Алексей Толстой любил поиграть словом. Известны его громадная начитанность и совершенное владение многими иностранными языками. Известно также» что он был великим ценителем народной русской речи. Он воспитывал в себе смелость в обращении со словом с детства, внимательно прислушивался к разговорам крестьян и записывал народные песни. Для него разыскивали сказителей и кобзарей, и если они пели ему то, что он никогда не слышал, Толстой по неделям не выпускал их из своих имений, одаривал всячески...
Первыми после войны были напечатаны в «Современнике» его песни «Ходит спесь, надуваючись...» и «Ой, каб Волга-матушка да вспять побежала...». Чутье к народному строю языка у него оказалось тонким. Как и народ, Толстой не всегда рифмовал свои песни, а если были рифмы, то они, как говорил знаток русской песни А. Востоков, «не с намерением приисканы, а случайно и непринужденно, так сказать, слились с языка»2.
Это были последние стихи, напечатанные в «Современнике», он охладел к журналу и сблизился со славянофилами.
Среди ста пятидесяти новых газет и журналов, которые было разрешено издавать в начале царствования Александра II, славянофилам принадлежали газеты «Молва» и «Парус».
В № 36 «Молвы» в статье Константина Аксакова «Публика — народ» можно было прочесть:
«Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ в русском. У публики — парижские моды. У народа свои русские обычаи... Публика спит, народ давно уже встал и работает...»3
Газету запретили.
«Парус» закрыли на втором номере, в котором Иван Аксаков защищал свободу слова.
Раньше газет начал выходить и позже них закрылся журнал «Русская беседа». Алексей Хомяков в 1856 году ездил в Петербург хлопотать о разрешении журнала. Он появлялся на приемах у министров в армяке, красной косоворотке и с шапкой мурмолкой под мышкой.
Издатель журнала Кошелев стремился привлечь к «Русской беседе» Льва Толстого, Тургенева и Алексея Толстого. «Мы все,— писал он А. Н. Попову,— в восторге от стихов графа Толстого. Скажите, как его зовут?.. Стихи его, помещенные в «Современнике», просто чудо. Хомяков, Аксаков их все наизусть знают. Хомяков, прочитавши их, ходуном заходил и говорит: После Пушкина мы таких стихов не читали... Нельзя ли его как-нибудь к «Беседе»4.
Славянофилы считали, что основная черта западной цивилизации — формализм и рассудочность, и видели мессианское назначение православия в обновлении разлагающегося Запада. Славянофилы предполагали гармонию и самобытность в отношениях между царской властью и народом в Московской Руси, что якобы было нарушено Петром I, который навязал стране язвы абсолютизма и породил бюрократию, ставшую «средостением» между царем и народом. Они хотели освободить народный дух из-под бюрократическо-канцелярского владычества, и тем самым сблизить царя с земством. В славянофилах жил страх перед стихийным взрывом, что нашло свое яркое отражение в стихах Константина Аксакова:
Зачем огражденья всегда
Власть ищет лишь в рабстве народа?
Где рабство — там бунт и беда,