— А, чорт! — выругался Митька, обмотал мешком руку и с сердцем ударил в крестовину рамы.
Зазвенели стекла, вылетела крестовина на улицу. Митька выскочил в окно и пропал в темноте. Пашка был много меньше Митьки, насилу достал до окна, подтянулся на руках — глянул в темноту, — сердце так и замерло, а уж внизу слышны мужичьи голоса.
— С мельницы бегут, — подумал Пашка и забился в угол под пустые мешки.
II. В КАТАЛАЖКЕ
Утром по деревне передавалось из дома в дом: Козихинского Сеньку убили и ограбили мельницу, заготконторский хлеб украли.
— Украли... Знаем мы этих воров, — подмигивали мужики. — Зачем только парнишку-то своего пихал.
Проснулся Пашка от какого-то шума, мужичьих голосов. Открыл глаза и удивился: рядом с ним лежит чернобородый цыган, а подальше молодой цыган. Вчера ночью, когда его втолкнули в каталажку, он никого не заметил: было темно.
Темно и обидно. Обидно на Митьку: сам выскочил, а Пашка попался.
Бить его хоть и не били, но Козихин потаскал Пашку за волосы, и сейчас голова-то точно ошпарена, дотронуться больно.
Пашка подошел к окошечку. Козихин сидит за столом, красный, с сердцем говорит мужикам:
— Так оставлять нельзя... Скоро среди бела дня будут разбойничать... Нет, в Советском государстве этого не должно быть. Свистуну одна дорога — в тюрьму, а этого сопляка — в колонию.
— Выпороть надо — закаются, — сказал дядя Василий: — вольны больно стали.
— Оно, конечно, поучить надо бы, как по-старому.
— Нельзя бить, граждане, — вмешался милиционер: — на то есть закон... По глупости больше, а не со зла.
— За глупости-то вот и учат.
Допрашивали Пашку — куда делся Митька, кто изувечил Сеньку, где свинину брали. Но от Пашки много не узнали. Долго шумели мужики и присудили — отдать Пашку Силантию, мужику бездетному.
— Мужик он строгий, поблажки не даст.
— Пойдем, — сказал Силантий Пашке, — только смотри — у меня не шкодить!
Тетка Марфа, жена Силантия, встретила ворчанием появление Пашки, но дядя Силантий резко оборвал ее:
— Буде... привел, значит надо... Помощником тебе будет по хозяйству.
III. В ЧУЖИХ ЛЮДЯХ
У Силантия ладно было бы жить, только тетка Марфа никакого отдыха не давала Пашке.
Лишь петухи пропоют, где самый бы сон, а уж Пашка чувствует — голова его по подушке болтается, как шарик на колотушке. Через силу открывает глаза — никого не видно, только кто-то за плечо трясет, а из темноты голос Марфы:
— Чего дрыхнешь, не к теще приехал. Иди, подбрось соломы коровам.
Ах, как не хотелось с теплых полатей на холодный двор!
Когда Пашка заходил к корове с охапкой соломы и пинал ее ногой, корова мычала, не хотела вставать.
— Мне тоже не хотелось, да будят... «цыля»! — толкал он ногой сильнее.
Корова неохотно поднималась и с мычанием переходила на другое место.
Заперев стойку, Пашка зарывался в солому и засыпал.
Уж утром, совсем светло, дядя Силантий, заметив торчащую из соломы ногу, вытаскивал Пашку:
— Иди скорее, тетка Марфа тебя ищет — картошку есть.
Только Пашка в дверь, а уж тетка Марфа встречает:
— Только бы дрыхнуть... дармоедов корми вас тут... На, чисти картошку!
Пашка садился к чугуну, дул на горячую картошку и, сковыривая ногтями кожуру, обжигал пальцы,
— Тетка Марфа, так бы есть, горячую-то и неочищенную хорошо.
— Чисти, знай, лодырь. Наказанье мне с тобой. А корыто свиное где?
Пашка бежал за корытом и, пока тетка Марфа сыпала отруби, бросала куски, очистки, Пашка ждал и думал: «сбежать бы, не люблю эту муторню».
— Никак дядя Силантий зовет? — хитрит Пашка.
— Никто не зовет, мешай, знай!
— Пашка! — кричит Силантий со двора.
Как бомба вылетает Пашка во двор, а там уж Карька готов — по воду на Симан.
Вот это его работа — мужичья.
Проезжая мимо своей заколоченной избы, Пашка каждый раз думал: «Развалится изба-то, пока расту. А и пусть... новую выстрою, лучше этой, лучше Силантьевой, ох, лопнет со злости тогда тетка Марфа, ей бо...».
Пашка не особенно сердился на Марфу даже и тогда, когда она его и в шею толкнет или в зубы.
«Ладно, — думал он, — побольше вырасту — сдачи буду давать, отстанет».
Пашке казалось, что он растет с каждым днем и что уж скоро будет большой, наплевать ростом мал. Есть которые совсем не растут.
IV. ИЗ-ЗА ПРАЗДНИКА
Приближался годовой праздник. У ребят забота — где достать денег на гостинцы? Изворачивались всяко, а на подсолнухи, пряники раздобывали. Накануне праздника уж хвастались:
— У меня 100 рублей, а у меня 250, — и показывали друг другу серые, как бутылочные ярлычки, «дензнаки».
Пашке похвастать было нечем — ни ярлычка!
— У меня дома и на папиросы хватит, — хвастал Пашка.
— Вре?! Покурить дашь? — приставали ребята.
— Дам, только тетке Марфе ни слова, за табак прибьет.
Тетка Марфа скребла пол, суетилась, убиралась, дядя Силантий на сходке.
После обеда собралась она в кооператив — чайку к празднику захотелось купить, да сахару, может, привезли.
Заглянула на чердак, где были яйца приготовлены для обмена, да так и ахнула: ни яиц, ни корзинки.
«Не иначе Пашка, — подумала Марфа, — больше некому: — вот ворина-то! Ну, постой же, проучу его, негодяя».
Пришел Пашка из паскотины, уставший.
— Нету лошади, всю паскотину исходил.
— Куда корзинку девал? — набросилась на него Марфа.
— Какую?
— С яйцами, какую... бесстыжий... говори сейчас... Копила, копила, а он вон что!.. Иной бы за хлеб-то каждый бы день в ноги кланялся, у-у, стервец! — и тетка Марфа, не слушая Пашкиных оправданий, оттаскала его за волосы.
— Вон, чтобы тебя не было!.. — Марфа захлопнула дверь и скрылась за ворота.
Не успел Пашка что-либо предпринять, как Марфа вернулась вместе с Силантием.
— Вот, полюбуйся, вора приютили!
Дядя Силантий пришел злой, видно, много наговорила тетка Марфа.
— Ты что это — шкодить? Тебя кормят, одевают, а ты чего... У-у! — дядя Силантий выругался и замахнулся на Пашку уздой.
Пашка от страха прижался к стенке.
— Иди за конем, да скоро... без лошади не приходи, изобью... На! — и Силантий бросил в Пашку уздой. Железные удила звякнули о Пашкину голову, и слезы сами брызнули из глаз.
— Не дерись! — с трудом выговорил Пашка, — где его, коня-то, взять... всю паскотину исходил...
— Исходил ты... яйца краденые продавал, а не коня искал... У, шкода несчастная!
Перед разгневанным Силантьем Пашка опять себя почувствовал маленьким.
Ходит Пашка по паскотине, а у самого обида на сердце. А тут Карька точно провалился сквозь землю. В поле не выбежал ли? В поле у самых ворот цыган сидит, около него лошаденка на привязи, ледащая.
— Дяденька, не видал ли карей лошади?
— Карька? На спине подпарина?
— Да, да, подпарина от седелки, на ляшке мета такая, вот загогулина, — и Пашка выводит в воздухе пальцем.
Цыган подумал, сузил свои черные глаза, как будто спрятал их от Пашкиного взора, ткнул рукой в сторону.
— Твой конь... туда, мужик увел.
Недалеко в кустах заржала лошадь.
— Будто Карька, — встрепенулся Пашка.
— Нэ, нэ, Карька... твой Карька сэчас мужик по этой дороге повел.
— Не догнать?
— Зачем не догнать... возьми мой лошадь и догонишь... Нэ зэвай... Отдавать нэ будет — мэнэ крыкни...
Цыган подсадил Пашку на коня.
— Вот по этой дороге гони.
Пашка повеселел. Забылась обида, одна мысль у Пашки: Карьку догнать!
— Вот цыгане-то какие бывают, не все воры... своей лошади не пожалел.
Пашка вглядывался вдаль — никакого мужика не видать.
— Неужто угнал? Ну, да Карька-то вон какой, не как эта... Нно! — кричал Пашка, подхлестывая лошадь поводом. Лошадь махала хвостом, не желая увеличивать шага.
В стороне от дороги Пашка заметил мужика с лошадью.
— Вон куда махнул, это чтоб следы замести.
— Я тебе покажу лошадей красть! — кричал Пашка, направляясь прямо по полосам.
Мужик, на удивленье Пашки, не бежал прочь, а стоял и ждал.
— Ты что же, пащенок, хлеб топчешь... дороги не знаешь?
У Пашки вся храбрость пропала — не Карька.
— Дяденька, тут мужик не прогонял лошади?
— Никакого мужика здесь не было. Да ты где Митряхиного коня-то взял? он с самого утра ищет...
— Это цыганова лошадь, он мне дал вора догнать.
— Какого цыгана?
— Да вон он там, у паскотинских ворот.
— Там... Ай-да туда! — и мужик быстро отвязал свою лошадь, вскочил на коня и прямиком, по хлебу, погнал лошадь.
У ворот цыгана не оказалось.
— Где же твой цыган? Молодой, а туда же путать, — укорял мужик Пашку.
— Митряха! — закричал он.
— А-а! — донеслось из лесу.
— Сюда-а! Конь нашелся!
Пашка ничего не понимал: куда делся цыган? Вспомнил, что за кустом лошадь ржала, хотел бежать туда, а мужик схватил его за ворот:
— Куда, удирать хочешь? Подожди, парень.
— Там лошадь ржала, как будто Карька, голос схожий.
— Пойдем, коли, вместе.
За кустом свежие следы, а лошади нет.
— Ты уж не с цыганом ли орудуешь, парень? Ты чей?
— У Силантия живу... Вороновский...
— Ай-да в деревню... что-то мне подозрительно... Черти... пакостники... — заругался мужик и взял у Пашки поводья: — за гриву держись.
Чувствует Пашка, что дело не ладно — дрожь какая-то напала, в висках токает.
— Ох, и попадет... Мужики озлятся... еще изобьют.
«У, шкода», — вспомнился ему замах дяди Силантия, и Пашка даже прижался к лошадиной шее.
Змейкой вьется лесная тропка от паскотинских ворот через лог, прямо к кузницам.
Мужик оглядывается на Пашку, точно угадывает его думы, а у Пашки одно на уме: бежать.
Только бы сворачивать к логу, заартачилась мужикова лошадь, — через канаву боится, крутит хвостом, в сторону воротит, в кусты.
— Куда тебя нелегкая несет! — ругался мужик и выпустил повод Пашкиной лошади.