Боль снова проникла в его сознание. Вместе с ней пришёл страх.
Ленни открыл глаза. Он закричал, но издал только сдавленный звук, и когда он попытался пошевелиться, он понял, что его держат на месте, прижав спиной к центру кровати. Его окружали многочисленные лица. Кто-то был знаком, кто-то нет, они стояли и смотрели на него с ужасом, их странные жёлто-чёрные глаза были единственным признаком того, что его похитители были не совсем людьми. Слева от него был тот, кто был похож на Джереми Лаудона, а рядом с ним стояли те, кто был похож на Медоуза, Алека Кинни и его секретаря.
В висках у Ленни пульсировала боль, тело трясло, а желудок скручивало. Он боялся, что его вырвет или он потеряет сознание, и снова попытался вырваться, но у него практически не было сил. Паника поднялась, когда он понял, что его забрали обратно в дом, в спальню наверху, в это ужасное место смерти и обмана, ритуалов и кошмаров.
Те, что стояли у изножья кровати, расступились и сделали отверстие, в то время как другие осторожно усадили его так, чтобы он мог видеть зеркало над комодом всего в нескольких футах от него. Ленни посмотрел себе в глаза. Удар дубинкой оставил кровавую рану на его лбу, в результате чего на его измождённом лице остались багровые пятна. Он посмотрел на остальных, словно желая убедиться, что они действительно здесь. Они были здесь. Собравшись вокруг него, их глаза ящерицы смотрели с холодным безразличием.
Здание когда-то было баром. Он сгорел более года назад и с тех пор находился в запустении. Клерк мотеля сказал ему это, когда он и Шина регистрировались ранее тем утром. Его нельзя было не заметить, прямо напротив мотеля, его почерневшие и разрушенные руины, взгромоздившиеся на песчаные дюны, мощёный подъезд, ведущий от дороги к сгоревшему порогу, потрескавшийся и заросший бурьяном. Почему город до сих пор не разрушил это чудовище, является чем-то вроде загадки, но даже когда солнце садится, скрываясь за горизонтом своей загадочной красотой, руины выделяются на фоне умирающего света. Словно нарисованные из теней, растущих прямо из песка, остатки сооружения тянутся к ночному небу и напоминают Ленни о каком-то мёртвом существе, оставленном гнить, с выдолбленными костями и обожжёнными внутренностями, съеденными, как внутренности, оставленные хищникам и подвергается воздействию элементов. Для него странно уместно представить, что этот остов здания когда-то был живым существом, поскольку он представляет собой идеальную метафору. То, что когда-то было живым и трепещущим, теперь навсегда утеряно, сожжено до основания, внешняя оболочка сорвана, так что остались только воспоминания о том, что когда-то было — или могло быть.
Но он ещё не знает этого. На самом деле, он понятия не имеет. На данный момент руины — это просто место, куда он может сбежать, пока он думает о Шине и их предыдущей ссоре. Он идёт по подъездной дорожке и перешагивает то, что осталось от передней стены, и только потом понимает, что покинул комнату в такой спешке, что всё ещё босиком и в одних джинсах и толстовке.
Может, она действительно беременна? Скажет ли она ему сейчас, даже если да? Будет ли он поступать правильно в любом случае? Ленни углубляется в здание и закуривает сигарету. Он даже не уверен, что сейчас правильно.
Тишина. Единственными звуками являются звуки близлежащих волн, мягко достигающих берега. С океана дует бриз и проникает сквозь руины, принося свежий воздух с запахом моря. Этой ночью ни тепло, ни особенно холодно, а движения на тупиковой дороге практически нет. Ведь приезжает сюда мало кто, особенно в межсезонье. Там есть полуразрушенный мотель, участок пляжа, а в нескольких милях дальше — захудалая забегаловка с видом на океан. Он и Шина — единственные, кто остановился в мотеле; его машина — или, вернее, машина его матери, которую он одолжил для этого отпуска, — стоит одна на маленькой парковке.
Со своей возвышенности на дюнах он может видеть весь мотель. Свет в их комнате был выключен. Он задаётся вопросом, решила ли Шина пойти спать? Он смотрит на часы, внимательно вглядываясь в циферблат и пытаясь разглядеть положение стрелок в темноте. Время чуть позже восьми. Он бросает сигарету и решает вернуться в комнату, когда видит силуэт человека, покидающего парковку, пересекающего улицу и начинающего подъём по дюнам.
— Шина, — говорит он, когда она появляется в поле зрения. — Что ты делаешь?
— Я хочу пойти поплавать, — говорит она ему.
Закутанная в тёмное одеяло, она похожа на беспокойного босоногого монаха, блуждающего по пескам. Единственным ключом к её истинной личности являются её яркие глаза и прядь тёмно-рыжих волос, выглядывающих из-под капюшона, который она сделала из одного конца одеяла.
— Недостаточно тепло. Вода, наверное, очень холодная.
— Ты боишься, что со мной может что-то случиться? — она неудержимо хихикает.
Он смотрит ей в глаза. Она под кайфом.
— О чём ты?
— Я выпила пару бутылок пива, которые ты принёс, и приняла дозу мескалина, — говорит она, смеясь так, будто это самая истеричная вещь, которую она когда-либо слышала. — У тебя было две, одна ведь для меня?
— Ну давай же, — он тянется к ней. — Давай вернёмся внутрь и поговорим.
— Не о чем говорить. Ничего из этого ничего не значит, верно?
— Мне нужно знать, если ты…
— Тебе не нужно ничего знать, — она движется мимо него, глубже в руины. — Я иду на пляж, ты идёшь?
— Там слишком опасно. Темно и…
— О, проветримся.
Одеяло колышется на ветру.
— Что под одеялом, Шина?
Она улыбается.
— Я.
— Как угодно, — вздыхает он. — Хочешь бегать здесь голой, хорошо, нокаутируй себя. Я возвращаюсь внутрь.
— Это наша последняя ночь.
Он останавливается, смотрит на неё.
— Вместе, — уточняет она. — После сегодняшней ночи всё закончится.
Он чувствует, как его голова медленно кивает, словно без его согласия.
Шина сбрасывает одеяло. Оно падает на землю к её ногам. В тени и скромном лунном свете она выглядит неземной, призрак с глазами лани, кремовой кожей и огненными волосами, посланный опьянить его, захватить или, возможно, наконец освободить. А может, просто тогда речь была вообще не о нём. Может быть, этого никогда не было. Может быть, она освобождается в этот момент. Он не может быть полностью уверен.
С вызывающей ухмылкой и новым взрывом смеха она убегает через руины к другой стороне дюн и океану, ожидающему внизу.
Ленни хватает одеяло и следует за ней, выкрикивая её имя.
Пока остальные удерживали его, женщина медленно сняла белые перчатки и позволила им упасть на пол. Хотя её руки сохранили основные человеческие черты, они больше напоминали когти. Мясо было серого цвета, похожего на акулью кожу, покрытое какой-то слизью и обширной сетью полупрозрачных червеобразных вен. Она подошла ближе. Шарф всё ещё был на её шее. Что-то корчилось под ним. Задыхаясь, Ленни наблюдал, как она провела пальцами паучьих лапок по его лицу и собрала кровь из его раны, оставив на этом месте грязь из своей плоти. Тело Ленни начало биться в конвульсиях и брыкаться. Остальные крепко держали его, фиксируя в вертикальном положении, чтобы он мог видеть зеркало и странные символы, которые женщина рисовала на нём его кровью.
Он хотел закричать, чтобы они остановились, чтобы слезли с него — он не хотел, чтобы они прикасались к нему — он хотел, чтобы они ушли от него и прекратили это… но он мог только формировать слова в уме; любая попытка озвучить их приводила к рвотному звуку из глубины его горла.
Одежды, которые каждый из них использовал до этого, чтобы скрыть свои изменяющиеся тела, упали. Все были подвешены в причудливых промежуточных состояниях, своеобразные гибриды, пойманные между тем, кем они притворялись, и тем, кем они были на самом деле. Ленни слышал, как что-то движется, скользит по полу и хлопает по стенам, влажные звуки того, как что-то вырывается на свободу, трансформируется и перестраивается. Его похитители начали напевать на своём гортанном языке, щёлкая звуками и ворчанием в едином ритме. Они смотрели в зеркало своими отвратительными глазами и заставили Ленни сделать то же самое, один из них схватил его за голову, обхватив склизкими пальцами подбородок и удерживая его на месте. И когда он попытался закрыть глаза, другие когтистые руки нашли его лицо, сжав его и заставив открыть глаза, пока он не смог ничего сделать, кроме как смотреть в зеркало и на своё собственное испуганное отражение, беспомощно смотрящее на него. Существа были так близко, что теперь он чувствовал их дыхание на себе, горячее и зловонное, когда оно касалось его лица, проникало в его ноздри и открытый рот, покрывая нёбо их отвратительной вонью.
И сразу за их ужасными звуками, его собственным бешеным дыханием и быстрым стуком в грудь, Ленни услышал что-то ещё… что-то, что странным образом звучало как ветер, приближающийся с огромного расстояния. Он чувствовал, как он омывает его и движется по комнате… горячий, сухой ветер пустыни.
Исходящий из зеркала.
Густая тьма окружает его, когда он бежит по остаткам коридора, земля под его босыми ногами шероховатая и холодная. На бегу он чувствует осколки камня и стекла, грязь и бетон, а прямо перед ним в ночи Шина. Её белые обнажённые ягодицы подпрыгивают в темноте, пока она идёт впереди него, раскинув руки по бокам, едва касаясь кончиками пальцев стен, чтобы помочь себе маневрировать по извилистому коридору на такой скорости.
Ленни на секунду теряет её из виду, но, продолжая бежать, он, спотыкаясь, проскальзывает через проём, остатки взорванной двери, и прямо на путь того, что кажется встречными фарами. Ослеплённый, он поднимает руку, чтобы закрыть лицо, теряет равновесие и падает на землю. Он приземляется на бок, и контакт с неровной землёй причиняет боль. Он вскакивает на ноги и толкается вперёд. Огни движутся и скользят прочь, вспыхивая и мелькая под странными углами. Он понимает, что это фонарики на пляже внизу. Вдалеке раздаются голоса, и он следует за ними на открытую площадку. Земля теперь кажется другой, более мягкой, влажной и гладкой. Песок, он на песке. Ленни останавливается и оглядывается, снова ища огни или какие-то признаки Шины, но там только ночь и шум океана. Теперь он намного ближе, громче, и он слышит, как волны бьются о берег. Он стоит на краю песчаной дюны.