Однажды с неба упал камень и раскололся — начинает свое повествование Брезан, — из осколков вышел Крабат и пошел по земле; когда-нибудь другой камень вознесется на небо и в нем будет Крабат. Но в промежутке Крабат-человек станет делать все то, что должен делать человек.
А знаем ли мы, что должен делать человек?
Наверное, он должен дать имя своему «откуда» и «куда». И взять с собой первое, и всегда видеть второе.
Ребенок, естественно, будет с увлечением читать сказку о том, как храбрый Крабат, защитник обездоленных, боролся со злым мельником из «Черной мельницы», который ежегодно в определенный день на семижды семь часов оборачивается волком, прячет у себя ларь с семью замками, где лежат семь книг мудрости. За этой сказочной символикой, за сложной цепью намеков и ассоциаций взрослый осознает общий смысл книги (ребенок впитывает его бессознательно), заключающийся в том, что самоосвобождение человека достигается только в борьбе за всеобщее освобождение и борьба за свободу включает в себя и борьбу за право на знание — на семь книг мудрости.
Эта тема борьбы за народное, а тем самым и свое счастье и свободу, по справедливому мнению критики ГДР, вводила в повествование о Крабате фаустовскую тему, которая годы спустя со всей силой прозвучит в «итоговом» романе о Крабате.
Мотив захватчика — «потенциального» волка, оборотня, который в дни творения обвел вокруг пальца самого господа бога, присвоив все лучшее из созданного, — появляется в чудесной истории «Конь и пес, корова и кошка», рассказанной Брезану, когда он был еще ребенком, его дедом, сорбским крестьянином.
Роман «Крабат, или Преображение мира» стоит в ряду тех произведений социалистического реализма, авторы которых делали своим оружием и условные формы изображения, гротеск, гиперболические обобщения, сложную образность.
Прежде всего, когда происходит действие романа? В дни сотворения мира библейским богом? Или в годы Тридцатилетней войны? Наполеоновских войн? Или в наши дни, точно в 1973 году?
Ответить на эти вопросы не так-то просто. Все экскурсы в прошлое — историческое и «сказочное» — отнюдь не ретроспекция. События прошлого и настоящего, дела и приключения героев не то чтобы происходят одновременно, но порой как бы наплывают одно на другое. Так, вечный спутник и друг Крабата — трубач и мельник Якуб Кушк (добрый мельник!) в 1908 году попал под суд, потому что ревом своей трубы напугал лошадь императора Вильгельма Второго. Впрочем, может быть, это была не лошадь Вильгельма, а белый конь императора Наполеона? И судья, слушая рассказ об этом происшествии, вдруг чувствует, что с ним творится что-то странное. Он не знает, в какой он действительности — в прошлом, в 1908, 1813 году, или в настоящем. Действительности наплывают одна на другую, смешиваются. Так бывает, говорит автор, когда щука-охотница нечаянно собьет кувшинку и опавшие лепестки то сближаются, то отдаляются друг от друга, а иногда прячутся друг под другом, становясь как бы одним лепестком.
В романе сплетаются, «пронизывают» друг друга два повествования. Одно из них — весьма современная история гениального биолога-генетика Яна Сербина, открывшего формулу жизни: ее применение дает возможность «перестраивать» человеческую биологию, физиологию, психику, влиять на поведение человека. Время действия этой «современной истории» — наши дни, 1973 год, а место — глухая деревенька в сорбском крае ГДР, Швеция, где Ян Сербин получает Нобелевскую премию, и Рим, где он вступает в поединок с темными силами капиталистического мира, которые стремятся завладеть его открытием.
Второе повествование начинается с сотворения мира, с того дня, когда господь бог поделил (согласно сорбским легендам) землю и тварь земную между «знатным» и «мужиком».
Впрочем, в изложении Брезана день творения больше похож на аукцион, и участвуют в нем отнюдь не двое, и раздает бог (бесплатно!) очень широкий ассортимент всякой твари, вручая каждую тому, кто раньше других крикнул «мне!».
Когда же на аукционе дело дошло до пожеланий «знатного» (впоследствии он принял имя графа Райсенберга) и «мужика» Крабата, «знатный» логически убедил простоватого господа бога в том, что все лучшее должно принадлежать ему, а то скудное, что следует уделить Крабату, пусть он получит из рук «знатного». Для верности «знатный» тут же наложил клеймо — «разверстая волчья пасть и перед ней гора» — на домашний скот, а впоследствии на землю, на плечо мужика и его жены Смялы.
Так Крабат познал страх и ненависть, ощутил пылающую рану — клеймо на своем плече — и вступил в борьбу со «знатным», волком Райсенбергом.
«Раб, сознающий свое рабское положение и борющийся против него, есть революционер»[2], — эта ленинская формула определяет глубинный смысл той борьбы против «волка», «знатного», «носителя власти», которую ведет (с помощью доброго мельника) Крабат.
Борьба эта носит былинно-сказочный характер и ведется, так сказать, с переменным успехом, потому что Крабат никак не может пригвоздить к дереву волка Райсенберга, но и волк Райсенберг не может убить Крабата.
Эта сказочная борьба вплетена в борьбу историческую, реальную — многовековую борьбу с графом Райсенбергом крестьянского рода Сербинов, участников всех бунтов и восстаний начиная с крестьянских войн XV века. Мартиролог колесованных, утопленных, повешенных, четвертованных повстанцев очень велик. Но Сербины не сдавались.
«Правда, во все времена смешно было бы говорить о вражде между замком Райсенбергов и двором Сербинов на холме со старой липой — слишком уж величествен был первый и слишком уж жалок второй. Тем не менее выкрикнул же однажды Каспар Сербин в лицо своему палачу Райсенбергу: «Вражда посеяна между мной и тобой, и дана нам вечная жизнь, пока один из нас не вздернет другого на древе истории и синий язык не вывалится у него изо рта!»
Повесть о Крабате и повесть о Сербинах сближаются все теснее и теснее. И вот уже наш современник, дед знаменитого ученого Яна Сербина — Петер Сербин, дружка на всех деревенских свадьбах, становится для народа двойником Крабата, а его друг мельник Кушк — двойником другого мельника, того, который появляется как спутник Крабата то ли в дни сотворения мира, то ли во время Тридцатилетней войны.
Но и маленький Ян, внук Петера, мечтает стать Крабатом, открыть «Страну Счастья», «Страну Без Страха». И его трудную и высокую судьбу предскажут многие конфликты, возникшие между носителями сказочно-фольклорной темы романа еще в дни сотворения мира. Прежде всего, это недоверие к «чуду» — волюнтаристскому насилию над действительностью для осуществления личных, мелких целей. Люцифер, постоянно находящийся в оппозиции к богу и небесному синклиту, подверг резкой критике результаты божественного аукциона. И чтобы несколько умерить нанесенный интересам Крабата ущерб, он украл для него у господа бога один из волшебных жезлов, с помощью которого можно творить чудеса. Однако на деле занятие это становится весьма опасным. Что, казалось бы, может быть невиннее «сотворения брусники», но вместо нее почему-то вырастает волчья ягода, вместо черники — бузина. А когда Крабат пытается наколдовать себе помощников для постройки жилья, из-под земли выходят целые роты ландскнехтов Валленштейна, которые своими бессмысленными действиями превращают всю округу в пустыню.
Тема обоюдоострой природы «чуда», опасностей, какие таит в себе потенциальная власть над действительностью, со всей остротой встанет в современной истории романа, в повествовании о судьбе Яна Сербина.
Один из любимых образов Юрия Брезана (он упоминает его в своих речах и в своих книгах, в том числе в романе «Крабат») — голова Медузы на щите Афины Паллады — власть над жизнью и смертью, отданная в руки мудрости. В романе об этом говорит Ян Сербин, отдавший жизнь защите этой мудрости.
Современная история реалистична и полна самого острого и актуального содержания. Возможность использовать в условиях капиталистического общества плоды научно-технической революции во вред человеку, ответственность ученого, возросшая тысячекратно сейчас, когда то или иное открытие может стать угрозой для самого существования человечества, разоблачение всех форм насилия и агрессии — вот сущность современной истории в романе.
Нет, формула жизни, которую открыл гениальный биогенетик Ян Сербин, как будто бы никому не грозит гибелью, а, напротив, сулит благодеяния людям. С ее помощью — как мы уже говорили — можно «перестраивать человеческую биологию, физиологию, психику, влиять на поведение человека.
Все дело только в том, кто и для чего будет это делать.
«Можно с ее помощью излечивать рак?» — спрашивает Яна Сербина Каминг, он же «Третий», он же глава, административный и идейный, засекреченного центра биологии и состоит на службе у самых черных сил милитаризма и реакции, он же бывший эсэсовец и убийца младшего брата Яна Сербина — двенадцатилетнего Матти (о чем Сербин не знает).
«Да», — отвечает Сербин на его вопрос.
«И восстанавливать ампутированные конечности?»
«Да».
«И уничтожать наследственные болезни?»
«Да».
«И ликвидировать дефекты мозга?»
«Да», — в четвертый раз отвечает Сербин.
И Каминг, уже ранее предложивший Сербину в обмен на его формулу заключить союз «знания и власти», с деланным удивлением спрашивает ученого, почему тот не принимает его предложение.
«Потому, — отвечает ученый, — что с помощью этой формулы можно делать обратное: заражать людей раком, перекраивать мозг, создавать сверхмозг вне человеческого тела…»
Каминг содрогнулся.
«Какая жуткая идея, — сказал он. — Кто же способен на такое?»
«Вы, например», — справедливо отвечает ученый.
Об опасности и обратимости всякого волюнтаристского «чуда», переделки мира, в основе которой не лежит уважение к человеку, народу, реальной жизни и действительности, прежде всего об активности самих масс в творчестве «чудес» — вот о чем говорит современная история романа.