ельство того, что «в 1936 г. в армии в основном положительно решались задачи по совершенствованию боевой выучки частей и соединений, несмотря на колоссальный груз задач по строительству, расквартированию и обеспечению войск». Но разве решение провести маневры равнозначно успешному выполнению задач «по совершенствованию боевой выучки»? А об итогах маневров нам ничего не сообщается… Затем исследователь упоминает о проведенных в марте 1936 г. штабных и войсковых учениях, их целях и составе участвовавших в них войск и заключает, что командование ОКДВА «уделяло внимание новым формам и методам подготовки войск и штабов». Но ведь методы боевой подготовки – это не самоцель, а лишь средство достижения цели (обеспечения высокой боевой выучки войск)! А об итогах учений опять практически ничего не сообщается (единственный же упомянутый факт – неудача попытки приданных 94-му стрелковому полку танков и батареи пройти с полком через горы и тайгу – на тезис В.С. Мильбаха о хорошей выучке дальневосточников накануне репрессий отнюдь не работает…). Далее цитируется сообщение начальника штаба ОКДВА об успешном проведении конкретного штабного учения и заключается в том, что начштаба «положительно оценил» «проведенные летние учения». Каким образом одно штабное учение превратилось в несколько штабных и войсковых – нам решительно непонятно… И, наконец, следуют иллюстрируемые выдержками из трех документов сообщения о трех ЧП, имевших место в ходе боевой учебы в 1936 г., о росте в этом году числа авиакатастроф и о наличии в тогдашней ОКДВА «фактов неорганизованности и нарушения дисциплины» (один из которых приведен). Но и эти четыре факта и два заключения (второе из которых хоть и верно, но выглядит у автора практически бездоказательным) сами по себе еще ни о чем не говорят и уж однозначно не свидетельствуют в пользу тезиса о высокой боеспособности «предрепрессионной» ОКДВА.
И все! Вместо детального исследования уровня выучки командиров, штабов, одиночного бойца и подразделений и уровня боеготовности войск – менее десятка беспомощно надерганных фактов из жизни армии и примерно столько же бездоказательных выводов. Вместо обращения хотя бы к приказу командующего ОКДВА В.К. Блюхера № 00337 от 14 ноября 1936 г. (в котором прямо указывается, что «ОКДВА к концу 1936 г. неудовлетворительно решила обе задачи: и боевую подготовку и строительство», что комиссия заместителя наркома обороны Я.Б. Гамарника констатировала «совершенно недостаточные успехи боевой подготовки войск армии в 1936 году и понижение боеготовности войсковых частей и соединений армии в результате огромного выделения личного состава на строительство»16) – такой традиционный довод оплакивающих «обезглавленную армию», как указание на факт награждения в январе 1937 г. ряда командиров орденами за успехи в боевой подготовке их частей и соединений. Довод просто смешной: неужели историку начала XXI в. не известно, что ордена в СССР зачастую давали отнюдь не по заслугам, а по разнарядке, в зависимости от личных пристрастий и т. д.? В числе ставших орденоносцами В.С. Мильбахом назван и командир 62-го стрелкового полка полковник И.В. Заикин; о том, насколько «успешно» подготовил он свою часть, свидетельствуют его собственные признания на полковом партсобрании 9 мая 1937 г.: в полку еще не добились «того, чтоб командир был инициативен и умел правильно решать [тактические. – А.С.] задачи», командиры «еще недостаточно научились управлять подразделениями», «огневая подготовка очень недостаточная, т. е. совершенно неудовлетворительная», «причем метод огневой подготовки не позволяет добиться лучших результатов», «огневая подготовка артиллерии тоже неудовлетворительная», «оружие быстро портится, и масса оружия постоянно ремонтируется, т. е. сбережение недостаточное», обучение гранатометанию «организовано очень плохо», физподготовка поставлена слабо, «не умеем даже маскироваться, не только боец, но и не маскируются целые подразделения»…17
Поскольку уровень боевой выучки ОКДВА накануне чистки РККА В.С. Мильбахом не исследован, все его утверждения об ухудшении тех или иных сторон этой выучки в результате репрессий (содержащиеся в главе 8 его труда) остаются голословными. Логические построения – вроде того, что, «учитывая значительные потери в среде тех, кто должен был организовывать разведку […] и непосредственно в среде разведчиков», «можно утверждать, что уровень организации разведки и проведения разведывательных мероприятий к осени 1938 г. значительно снизился» (с. 189–190) или что возросший из-за репрессий некомплект комначсостава, «естественно», «отрицательно сказался» на боеспособности войск (с. 175) – на роль аргументов не тянут. Теоретически все это естественно, но при изучении истории довоенного СССР и его армии теория помогает далеко не всегда: нельзя забывать, что и это государство, и эта армия были «экспериментальными» плодами эксперимента по построению общества, какого еще не знала история. Теоретически офицером артиллерии или инженерных войск в ХХ в. не может стать человек, не окончивший ни одного класса общеобразовательной школы – а среди принятых в 1929 г. в инженерные и артиллерийские школы РККА таких было соответственно 8,3 % и 16,5 % (ведь «в классовом отношении (рабочие, батраки, бедняки)» эта группа лиц для «рабоче-крестьянской» армии «являлась ценной»)…18
В общем, пытаясь обосновать тезис об ухудшении боевой выучки ОКДВА/КДФ в результате массовых репрессий 1937–1938 гг., В.С. Мильбах вместо научных аргументов смог предложить лишь:
– страдающий отсутствием элементарной логики квазианализ нескольких ни к селу ни к городу приведенных фактов;
– абстрактно-логические построения;
– пропагандистские штампы и
– массу других бездоказательных утверждений.
Появление в 2007 г. подобной книги следует расценивать как полный крах того направления в историографии, которое вот уже полвека отстаивает тезис об ухудшении выучки Красной Армии в результате репрессий 1937–1938 гг. Еще можно было понять, когда голословными утверждениями о том, что «чистка разрушила систему обучения солдат и офицеров и командования частями ОКДВА» и способствовала «понижению» «боеготовности и боеспособности войск», бросался предшественник В.С. Мильбаха, польский исследователь Я. Войтковяк19. Ведь он все-таки ограничивал свою задачу изучением собственно чистки дальневосточного комначсостава. Но когда никаких серьезных научных аргументов еще спустя семь лет не может привести и историк, прямо задавшийся целью выяснить степень влияния репрессий в ОКДВА/КДФ на ее боеспособность; когда, пытаясь доказать свою точку зрения, он доказывает лишь свое нежелание считаться с азами методики исторического исследования и элементарной логикой – это тупик и крах.
Такая оценка тем уместнее, что есть серьезные основания заподозрить историков критикуемого нами направления в сознательном забвении целей исторической науки, в сознательном искажении истины. Так, при чтении книги В.С. Мильбаха складывается стойкое впечатление, что этот вполне компетентный в военных вопросах автор сознательно избегает детального исследования уровня выучки «предрепрессионной» ОКДВА и сравнения его с «послерепрессионным» уровнем, сознательно оперирует малосерьезными косвенными аргументами и не пытается найти прямые (хотя в Российском государственном военном архиве в одних только фондах управления ОКДВА и управления ее Приморской группы на открытом хранении находятся десятки дел объемом в тысячи листов, подробно освещающие боевую подготовку «предрепрессионной» ОКДВА и ее итоги). Складывается впечатление, что исследователь знает: детальное изучение состояния «предрепрессионной» ОКДВА приведет его к совсем другим выводам! Ведь (как показано в ряде наших работ20) до репрессий Особая Дальневосточная была подготовлена ничуть не лучше, чем КДФ в 1938 г. (когда, как, в общем, убедительно показывает В.С. Мильбах, боевая выучка дальневосточников действительно была весьма низка). А многие из репрессированных высших командиров-дальневосточников – бездоказательно объявляемых Мильбахом «лучшими» «представителями советского народа» (с. 161), носителями ценных «знаний и опыта» (с. 216) – должной боевой выучки и боеготовности своих соединений отнюдь не обеспечили. Фактически к этим выводам неосознанно начал приближаться и сам В.С. Мильбах! В том единственном случае, когда он все же решился всмотреться в документы, подробно и конкретно освещающие уровень боевой выучки «предрепрессионной» ОКДВА – в три относящиеся к весне 1937 г. доклада работников особых отделов, – он не смог не признать, что обрисованные в этих «предрепрессионных» источниках «недостатки в боевой подготовке» были именно теми, которые «проявились» после пика массовых репрессий, в боях у озера Хасан (с. 206)…
Смеем предположить поэтому, что отказ от серьезной аргументации своих утверждений (предполагающей детальное исследование уровня выучки «предрепрессионной» РККА и сравнение его с «послерепрессионным» уровнем) вызван стремлением во что бы то ни стало утвердить истину, заранее полагаемую единственно верной. В самом деле, еще только обозначая цели своего исследования, В.С. Мильбах уже знает, к каким выводам он должен прийти! «Изучение влияния политических репрессий на составляющие боевой способности войск, – пишет он, – позволит лучше понять причины высоких потерь РККА в военных конфликтах 1938–1940 гг.» (с. 3–4). Иными словами, историк заранее принимает, что репрессии оказали влияние на боеспособность РККА, что влияние это было отрицательным, и ставит своей задачей лишь проиллюстрировать это априори объявляемое верным утверждение. О том же говорит и пассаж на с. 171: «Необходимо провести всестороннюю оценку состояния боевой способности войск Дальневосточной армии (фронта) после проведения политической чистки 1937–1938 гг. путем детального анализа влияния политических репрессий на составляющие боевой способности войск ОКДВА (КДФ)». Не логичнее ли поступить наоборот – оценить влияние репрессий на боеспособность путем анализа состояния боеспособности ОКДВА (КДФ) после чистки? Может быть, этот анализ покажет, что никакого влияния репрессии тут вообще не оказали?..