Вся надежда теперь была на действия танковых армий, которые помогут выполнить обещание, данное Жуковым Сталину...
Решение о вводе танковых армий в сражение в первый день боев было серьезным и очень неоднозначным. Историки и военачальники до сих пор спорят о целесообразности и оправданности этого шага командующего войсками 1-го Белорусского фронта. В частности, достаточно критически об этом отзывался впоследствии генерал В. Чуйков, командовавший 8-й гвардейской армией, в полосе которой и была введена 1-я гвардейская танковая армия:
«...Когда танковые армии врезались в боевые порядки войск общевойсковых армий и пошли на Зееловские высоты (всего лишь по четырем дорогам, по которым могла двигаться техника), я считаю, они в этот день не только не принесли пользу, а, наоборот, даже вред. Почему? Очень просто, товарищи, плацдарм болотистый... Здесь дороги очень редкие и перекопанные, мосты взорваны, двигаться техника могла только по дорогам, свернуть вправо и влево не могла. Плацдарм был и без того перенасыщен техникой: артиллерией, танками непосредственной поддержки пехоты и проч., когда сюда врезались колонны танковых армий, перед противником была прекрасная мишень для того, чтобы бить по танкам, но танки не в состоянии были развернуться в мало-мальски удобный боевой порядок.
Я считаю, что введение в бой в первый день танковых армий не совсем удачно, хотя бы и на завершающем этапе Великой Отечественной войны. Тем более, что пехота и наши танки непосредственной поддержки пехоты и артиллерия не выдохлись в своем наступлении так, чтобы было нужно поддержать их танками. Ударная сила у нас была достаточная, настроение наступать было крепкое».
Местность, на которой развернулись боевые действия танковых армий, действительно была крайне неблагоприятной для их маневра, не позволяла проявить главное достоинство танковых войск в наступлении — мощь и ударную силу. Система стариц, мелких озер, речек, ручьев и бесчисленных каналов делали маневр танков затруднительным. Танки были вынуждены часто совершать обходные маневры в поисках возможных мест переправы через водные преграды, что в значительной степени замедляло темп продвижения наступающих частей. Этим умело пользовался противник, готовивший противотанковые рубежи, сообразуясь с местностью.
К исходу дня 16 апреля бои велись на всем протяжении фронта, однако советские войска решительного успеха нигде не имели. В связи с этим начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковник М. Малинин вечером первого дня операции в 19.30 от имени командования фронта отдал распоряжения всем подчиненным армиям:
«Командующий войсками фронта приказал:
На тех участках, где не требуется прорыв второй оборонительной линии, продолжать наступление, не прекращая его и ночью с 16 на 17 апреля 1945 года. На участках, где войска встречали организованное сопротивление на второй оборонительной полосе противника, организовать прорыв этой полосы сутра 17 апреля. С этой целью на участках прорыва сосредоточить 250–270 стволов на 1 километр фронта прорыва.
Провести артподготовку продолжительностью 30–40 минут.
Атаку пехоты и танков начать в 8.00 17 апреля 1945 года и продолжать наступление с прежней задачей».
За сутки боя войска всех армий понесли незначительные потери, в то же время нанеся противнику ощутимый урон, оцениваемый в 12 тысяч человек. 3823 немецких солдата и офицера были взяты в плен.
О том, как оценивали сами немцы обстановку на фронте в первый день операции, дает представление допрос бывшего командующего 56-м танковым корпусом, а затем командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга:
«К 16 апреля 56-й танковый корпус частями 9-й авиадесантной дивизии, мотодивизии «Мюнхеберг» и оставшейся не выведенной частью 20-й мотодивизии занимал оборону на участке Цехин — южнее Альт-Тухебанд. 16 апреля в первые же часы наступления русские прорвались на правом фланге (южнее) 101-го армейского корпуса, на участке дивизии «Берлин».создав этим самым угрозу для левого (северного) фланга 56-го танкового корпуса.
Во второй половине дня русские танки прорвались на участке 303-й пехотной дивизии, входившей в состав 11-го танкового корпуса СС, и создали угрозу нанесения удара с фланга по частям дивизии «Мюнхеберг». Одновременно русские оказывали сильное давление с фронта на участке моего корпуса; в ночь на 17 апреля части моего корпуса, неся большие потери, были вынуждены отойти на высоты восточнее Зеелов в район Гузов (западнее Кюстрин), 5 км западнее Хатенов (севернее Лебус)».
Сгустившиеся над полем битвы сумерки не снизили накал борьбы, однако стороны использовали ночное время для корректировки своих планов и подготовки сил к новым схваткам.
Одним из интересных и неоднозначно оцениваемых специалистами приемов, примененных советскими войсками в первый день, точнее, ночь, Берлинской операции явилось использование зенитных прожекторов для подсветки поля боя. Маршал Г. Жуков, выступивший активным инициатором этой акции, был очень высокого мнения об эффективности действия прожекторов ранним утром 16 апреля. Эту точку зрения он отстаивал и впоследствии. На той же позиции всегда стояла отечественная военно-историческая наука.
Вот как комментировал Г. К. Жуков успехи — итоги первого дня боев Берлинской наступательной операции — на пресс-конференции, устроенной через месяц после победы:
«Большую роль в успехе ночной атаки по всему фронту сыграло одно техническое новшество, примененное нами в этой операции. Чтобы помочь танкам и пехоте лучше ориентироваться в ночной атаке, мы организовали по всему фронту прожекторный подсвет пути для наступающих колонн. Одновременно наши прожектора не только подсвечивали путь наступающим войскам Красной Армии, но и ослепляли противника, который вследствие этого был лишен возможности вести точный прицельный огонь по наступающим. Примерно на каждые 200 метров действовал один мощный прожектор. В итоге всех этих мероприятий наша атака для противника была неожиданной. Взаимодействие большой массы артиллерии, танков, авиации и пехоты при введении в действие прожекторов было для противника настолько сокрушающим, что он не выдержал напора, и сопротивление его было сломлено».
Однако не все участники той исторической битвы согласны были с мнением Г. Жукова об эффективности «прожекторной» атаки. В своих мемуарах маршал В. Чуйков, командовавший тогда войсками 8-й гвардейской армии, писал:
«Должен сказать, что в то время, когда мы любовались силой и эффективностью действия прожекторов на полигоне, никто из нас не мог точно предугадать, как это будет выглядеть в боевой обстановке.
Мне трудно судить о положении на других участках фронта. Но в полосе нашей 8-й гвардейской армии я увидел, как мощные пучки света прожекторов уперлись в клубящуюся завесу гари, дыма и пыл и, поднятую над позициями противника. Даже прожекторы не могли пробить эту завесу, и нам было трудно наблюдать за полем боя. Как на грех, еще и ветер дул навстречу. В результате высота 81,5, на которой разместился командный пункт, вскоре была окутана непроницаемой мглой. Тогда мы вообще перестали что-либо видеть, полагаясь в управлении войсками лишь на радиотелефонную связь да на посыльных.
Густое пыльно-дымное облако осложняло и действия наших наступающих частей».
Воспоминания В. И. Чуйкова, вышедшие через 35 лет после победы, по известным причинам были «аккуратно причесаны». Об этом свидетельствует стенограмма выступления Чуйкова на научной конференции по изучению Берлинской операции войск 1-го Белорусского фронта, которая проводилась в Группе советских оккупационных войск в Германии весной 1946 года. На той конференции, проведенной «по горячим следам», когда еще свежи были воспоминания и впечатления о пережитом, тогда еще генерал-полковник В. Чуйков достаточно остро и критично говорил:
«Есть замечание у меня в отношении прожекторов. Здесь Василий Иванович Казаков (Генерал-полковник В. И. Казаков — командующий артиллерией 1-го Белорусского фронта) доложил, что с момента перехода в атаку 14 миллионов свечей зажглось и стало освещать путь к победе нашей пехоте и танкам (Г. К. Жуков в своих воспоминаниях приводит цифру — 100 миллиардов свечей). Цифра, конечно, астрономическая, но мы отлично знаем, что после 25-минутного артиллерийского налета такой мощности, как было на плацдарме, ничего нельзя было увидеть. Хотя бы вы тут зажгли и 14 триллионов свечей, вы все равно ничего не увидите, потому что все поле закрывается стеной пыли, гари и всем, чем хотите.
Василий Иванович, когда мы с вами сидели вот на этой высоте 81,5, когда засветились прожекторы, которые находились в 200–300 метрах от нас, мы с вами не видели и не могли определить, светят они или нет.
Я считаю, что, если бы они были поставлены на пассивных участках, они больше принесли бы там пользы, с точки зрения обмана противника.
Поскольку мы имеем научную конференцию, по которой будем учить свое поколение и сами (учиться) на будущее, я считаю необходимым сказать то, что было, что прожекторные роты (понесли) потери, сожгли много свечей, но реальной помощи войска от этого не получили».
О достаточно низкой эффективности действия прожекторных частей в ночь на 16 апреля говорят сводки обобщенного боевого опыта войск, составленные «по горячим следам» сразу после боев.
Так, в сводке обобщенного боевого опыта оперативного отдела штаба 3-й ударной армии от 15 мая 1945 года говорится:
«...Использование прожекторов должного эффекта не дало и лишь частично облегчило действия пехоты и танков: их световые лучи не могли проникнуть через густое облако пыли и дыма от разрывов наших снарядов и мин, некоторые прожектора слишком высоко направляли свои лучи; с переносом лучей на фланги и в глубину бойцы иногда теряли ориентировку, натыкались на неровности поверхности земли, попадали в свои воронки, окопы и траншеи противника. Расчеты прожекторных установок недостаточно подготовили себя и свою матчасть для настильного света (многие из установок давали высокие лучи и ослепляли свои войска); две-три установки работали хорошо».